Значительный вклад в изучение жизни и творчества Маро внесли работы такого разностороннего и вдумчивого исследователя, как Пьер Виллэ[208], а также книги и статьи А. Ги[209], Ф.-А. Беккера[210], Ж. Платтара[211], Ж. Вианэ[212]. Превосходную работу жизни Маро посвятил В. Ф. Шишмарев[213].
Еще до появления всех этих работ начало выходить критическое издание сочинений Маро, основанное на глубоком текстологическом анализе всех дошедших до нас рукописных и печатных источников. Издание это было осуществлено Ж. Гиффре (он издал лишь второй и третий тома), а после его смерти по его материалам – Р. Ив-Плесси и Ж. Платтаром[214]. Это пятитомное издание Клемана Маро выходило более пятидесяти лет; за столь немалый срок значительно продвинулись вперед методы текстологической работы вообще и изучение творческого наследия поэта в частности. Таким образом, это издание устаревало, еще не будучи законченным.
Двухтомное издание Абеля Гренье[215] подготовлено с учетом всей новейшей литературы о Маро, оно отличается более компактным и удобным расположением материала, но лишено какого бы то ни было текстологического и историко-литературного комментария.
Новый шаг в изучении творческого наследия Клемана Маро связан с подлинно научным анализом текстологии поэта. Нам представляется это далеко не случайным. Только глубокое и всестороннее знание текстов писателя, их истории позволяет прийти к верным историко-литературным выводам. С другой стороны, правильное понимание этих текстов (хотя бы для выработки канонического текста) невозможно без широкого литературоведческого подхода к ним. Таким образом, здесь мы наблюдаем слияние интересов истории литературы и текстологии, когда последняя не ограничивается (как это еще иногда бывает) вопросами эдиционной техники, а органически приводит к большим историко-литературным обобщениям[216]. В новых работах, посвященных Маро, о которых пойдет речь ниже, произошло именно так.
Из работ середины и второй половины XX в. наиболее значительными представляются нам статьи, публикации и книги Клода-Альбера Мейера, профессора французской литературы Лондонского университета[217]. Мейер опубликовал одно неизвестное стихотворение Маро, напечатал несколько статей, посвященных ряду плохо изученных фактов биографии поэта. В 1952 – 1953 гг. появилась его статья «Текст Маро»[218] – его первый опыт изучения текстологии поэта. В 1954 г. Мейер выпустил двухтомную «Библиографию произведений Клемана Маро»[219], следом за которой стали выходить тома нового собрания сочинений поэта[220].
«Библиография» Мейера – это не библиография в обычном смысле слова, хотя в ней и учтены по возможности все издания Маро XVI в. и все дошедшие до нас рукописи, копии и списки. Ценность этого исследования Мейера не только в его исчерпывающей полноте. Здесь перед нами не только подробнейшее библиографическое или археографическое описание каждой книги или рукописи, но и воссоздание их истории с обязательным выяснением степени участия поэта в их возникновении. Таким образом, если это еще и не история творчества Маро, то по крайней мере история его книг. Этот углубленный анализ был нужен исследователю не только для выяснения ряда неясных вопросов творческой биографии писателя, но и для обоснования тех текстологических решений, к которым он пришел при издании нового собрания сочинений Маро. Текстологические позиции Мейера последовательны и определенны. В отличие от очень многих зарубежных литературоведов, он считает, что в основу критического издания должен быть положен последний авторский текст. Но его понимание последней авторской воли далеко от прямолинейного и механистического толкования этого основного понятия текстологии. Мейер это прекрасно демонстрирует анализом так называемой «рукописи из Шантийи»[221]. Речь идет о рукописном сборнике произведений Маро, выполненном для коннетабля Анн де Монморанси под наблюдением автора в 1538 г. Хотя ряд произведений Маро воспроизведен здесь в последней по времени авторской редакции, Мейер справедливо считает, что смягчения и «улучшения», произведенные поэтом, не должны вноситься в «дефинитивный» текст, ибо появление этих новых вариантов объясняется лишь тем, что рукопись предназначалась для рьяного католика всемогущего Анн де Монморанси. Исследователь полагает, что источником основного текста следует считать лионское издание С. Грифиуса, осуществленное в том же 1538 г., но несколькими месяцами ранее указанной рукописи. При подготовке этого издания Маро не был связан никакими охранительными соображениями, мог дать полную волю своему таланту. Все это весьма аргументированно показано исследователем.
Если текстологические рекомендации Мейера в вопросе о выборе основного текста представляются нам правильными (правда, не вполне развернута критика издания Константена 1544 г. – исследователь отрицает какое бы то ни было участие в нем самого Маро), то больше споров могут вызвать вопросы атрибуции и особенно принцип распределения произведений по отдельным томам нового издания. Т. е. его композиция.
В те же самые годы появился ряд исследований и публикаций, которые ввели в научный обиход новые тексты Маро[222]. Мейер включает их в свое издание очень осторожно[223]. В ряде случаев эта осторожность оправдана, в других – чрезмерна. Нам представляется, например, убедительной аргументация Анри Мейлана, считавшего возможной принадлежность Маро одного из опубликованных им сатирических посланий[224]. Мейер эту возможность отвергает[225], хотя в данном случае степень вероятности авторства Маро вряд ли меньше, чем в некоторых других. Вообще, Мейер заявляет себя сторонником прежде всего документальных методов атрибуции. А так как документов-то нет, он ищет подтверждения или отрицания авторства Маро в самом тексте произведения. Но, как справедливо заметил В.-Л. Сонье[226], в книгах поэта мы далеко не всегда найдем элементы его авторской исповеди. Т. е. точный рассказ о событиях его жизни; поэтому во многих случаях атрибуции следовало бы прибегать к данным языка и стиля, в том числе к точным статистическим методам их обработки. Мейер этого, к сожалению, не делает.
Большие сомнения вызывает избранная исследователем композиция издания. Он пишет: «Распределение произведений в издании сочинений Маро должно быть смешанным, группирующим то вещи одного жанра, то стихотворения, объединяемые по сюжету или по тону»[227]. В рецензируемом издании так и сделано: в первом томе («Послания») сделана попытка выдержать жанровый принцип, во втором («Сатирические произведения») и третьем («Лирические произведения») – отбор произведен по сходству темы и тона. В трех последующих томах издания исследователь в конце концов вернулся к старому жанровому принципу (том четвертый составили рондо, баллады, эпитафии и сонеты, том пятый – эпиграммы, том шестой – переводы).
Нам представляется в данном случае более оправданным строгое следование авторской воле. Коль скоро тексты печатаются по изданию 1538 г., то и композиция должна соответствовать этому изданию. Мейер подробно останавливается на этом вопросе, но приходит к иному выводу[228]. Нам кажется, что исследователю подчас изменяет историко-литературное чутье, вообще свойственное ему в большой степени. Дело в том, что в первой половине (скорее, во второй трети) XVI в. во Франции происходит разложение традиционных поэтических циклов, объединяемых по чисто формальным признакам (что было столь характерно для позднего Cредневековья), и сложение новых, в которых главным была тематико-стилистическая общность. У Клемана Маро мы обнаруживаем оба эти процесса; внутреннее разложение старых циклов видно в его песнях, балладах, посланиях, сложение новых – прежде всего в эпиграммах, выдающемся достижении французской ренессансной сатирической поэзии.
Эти процессы, очень важные для истории литературы и для творчества Маро, не отражены в издании Мейера, что, по нашему мнению, является его наиболее значительным и, может быть, единственным серьезным недостатком.
Новая классификация произведений Маро, основанная на глубоком изучении их текстов, приводит исследователя к интересным историко-литературным выводам. Издание не случайно начинается с «Посланий». Мейер считает их наиболее характерным жанром поэзии Маро. «Именно в посланиях, – пишет ученый, – Маро показывает все свое остроумие; но в этих же стихотворениях он предается самым горьким размышлениям; именно в посланиях содержится самая резкая сатира, но в посланиях же Маро поднимается до самого высокого лиризма»[229]. Мейер указывает на новаторский характер творчества Маро, на его безоговорочную принадлежность эпохе Возрождения[230]. Как подчеркивает исследователь[231], это стремление к обновлению, к реформе французской поэзии было характерно для всего творческого пути Маро, по крайней мере для его творчества начиная с 1527 г., когда поэт решительно порвал с традициями риториков. Это новаторство не было каким-то бессознательным актом, как это иногда изображается[232]. «Маро прекрасно отдавал себе отчет в том, что он делал, – пишет Мейер, – он вполне сознательно был новатором. Если это видели не всегда, если можно было подумать, что реформа Маро была бессознательной или, иначе говоря, невольной, так это потому, что в отличие от поэтов “Плеяды”, Маро творил и преобразовывал, ничего об этом не говоря. Он никогда не выставлял себя революционером и никогда не осуждал своих предшественников, он не корчил из себя законодателя Парнаса и не писал ни пламенного манифеста, ни “Поэтического искусства”, но без излишней шумихи он делал дело новатора»[233]. В предисловии к каждому из всех вышедших томов Мейер подчеркивает этот новаторский характер творчества Маро, останавливаясь также на эволюции поэта.
