попадали вовсе даже и в качестве рабов. По крайней мере, в греческих документальных данных, как мы видели, совершенно не встречаются рабы-иудеи вплоть до половины второго столетия до Р.Х., в памятниках же еврейской ветхозаветной литературы мы находим только одно, притом относящееся к позднейшему времени, известие относительно продажи сыновей Иуды в рабство в Ионию, под которой здесь к тому же, быть может, подразумевается не собственно Иония, но вообще страны Запада.
Можно считать, таким образом, доказанным, что иудеи до наступления эллинистической эпохи не проникали в области, населенные греками, ни в качестве свободных поселенцев, ни, по-видимому, даже в качестве несвободных рабов. Но если иудеи не попадали в Грецию, то, быть может, сами греки в качестве предприимчивых торговцев, успевших распространить свое торговое влияние на все побережье Средиземного моря, проникли в Иудею, завязав прямые и непосредственные связи с ее населением. Ответ на этот вопрос, и именно ответ отрицательный, в сущности, легко предвидеть на основании всего вышеизложенного. Раз ни греческие памятники ничего не знают об иудеях, ни обратно — еврейские литературные произведения о греках, очевидно, оба народа совершенно не приходили между собою в соприкосновение ни в Греции, ни, равным образом, на родине иудейского народа, хотя нам в то же время и известно положительно о присутствии греков в городах финикийского и филистимского побережья. Остается поэтому ответить лишь на вопрос, почему предприимчивые греки не успели до начала эллинистической эпохи проникнуть в Иудею, и для этого прежде всего обратиться к исследованию обстоятельств и условий, при каких совершалась греческая колонизация, в частности, колонизация южного и юго-восточного побережья малоазиатского полуострова.
Греческая колонизация, в короткое время распространившаяся, еще начиная с восьмого столетия, вдоль южного побережья Малой Азии, захватила прибрежную полосу Ликии, Памфилии и западную часть Киликии, по здесь остановилась, не пойдя далее Тарзоса, приходившегося приблизительно на уровне восточной оконечности острова Кипра, также занятого, рядом с финикийскими городами и греческими поселениями, возникновение которых относится к еще более ранней эпохе. Дальнейшему распространению греков в восточном направлении положило предел сопротивление со стороны туземного населения, поддержанное непосредственным военным вмешательством со стороны ассирийских царей, к владениям которых Киликия присоединена была еще в конце восьмого века. «Когда греки, — рассказывает Бероз, — высадились в Киликии и начали войну с туземным населением, обитавшим в той местности, против них выступил ассирийский царь Санхериб, одержал над ними победу и воздвиг в память этой победы свое изображение». Рядом с сопротивлением, оказанным грекам в их дальнейшем продвижении со стороны могущественной ассирийской державы, греческие колонисты встречали здесь не менее сильного соперника и на почве торговой конкуренции в лице финикийских городов.
Вот почему, в силу указанных обстоятельств, крайним греческим поселением, носившим характер собственно колонии, являлась, в сущности, родосская колония Фаселида в Ликии. Все дальнейшие греческие поселения к востоку от этой последней представляли собою не столько колонии в собственном смысле слова, сколько простые фактории, служившие местами для склада товаров. Начиная же с восточной Киликии и далее на восток греки не имели даже и таких торговых факторий. Наконец, в Финикии и на филистимском берегу греческие торговцы, при своем первом появлении в этой местности, встретили здесь целый ряд крупных местных торговых городов. Уже по одной этой причине, хотя им и удалось завязать с этими торговыми центрами более или менее прочные торговые связи и отношения, хотя они и успели завести здесь в отдельных более значительных городах небольшие поселения, вроде упоминаемого, например, в речах Исея и Демосфена поселения в городе Аке (позднейшей Птолемаиде), однако об основании в этой местности собственно греческих колониальных городов, само собою разумеется, не могло быть и речи [104].
Греческая колонизация, как известно, ограничивалась обычно лишь занятием узкой береговой полосы, греческие колонии представляли собою исключительно приморские города, расположенные на самом морском берегу. При этом степень распространения греков внутрь материка и влияние их на население внутренних областей зависело, конечно, прежде всего от того, насколько прочно удавалось утвердиться им на побережье. Так, наибольшее распространение греков во внутренние области малоазийского полуострова и соответственно наиболее заметное влияние их на жизнь этих областей наблюдалось в западной его половине вследствие того, что именно западное побережье полуострова еще в доисторические времена покрыто было сплошной цепью греческих колоний. Напротив, уже вдоль южной береговой полосы, где греки, как мы только что видели, за немногими исключениями, почти не имели колоний и в большинстве случаев вынуждены были ограничиваться основанием простых факторий, они вступали в непосредственные торговые сношения только с прибрежными жителями, почти не проникая в то же время на сколько-нибудь значительное расстояние внутрь страны. Наконец, там, где, как в Финикии и на филистимском побережье, греческим торговцам при первом же их появлении приходилось сталкиваться с развитой местной торговлей и с сильной конкуренцией со стороны местного населения, где благодаря этому они совершенно не имели возможности утвердиться даже и на морском берегу, им, по-видимому, вовсе не удавалось проникать вглубь страны далее прибрежных городов. В этих крупных торговых центрах сбывали они свои товары, дальнейшее же распространение греческих товаров производилось уже туземными купцами-посредниками. Если присутствие в Иерусалиме финикийских торговцев можно считать не только предполагаемым, но и доказанным непосредственным свидетельством современника, причем финикияне образовали там, по-видимому, целый квартал, то, с другой стороны, напротив, не имеется никаких следов или указаний на появление там греков или греческих купцов.
Наконец, у Иосифа Флавия мы находим не только прямое свидетельство того, что греки не вступали в непосредственные торговые сношения с Иудеей и не приходили в непосредственное соприкосновение с ее населением, но рядом с этим и указание причины этого обстоятельства, заключавшейся по его мнению в отдаленности области Иудеи от морского берега. В параллель с молчанием греческих писателей относительно Иудеи и ее населения Иосиф Флавий указывает вообще на меньшую осведомленность их относительно племен и народов, живущих на некотором отдалении от морского берега, по сравнению с теми сведениями, какими они располагали относительно жителей прибрежных местностей. В виде примера он ссылается на аналогичный факт почти полного молчания авторов классического периода о Риме. Рассуждения наблюдательного еврейского писателя по этому поводу настолько интересны, что мы считаем не лишним привести их здесь полностью, с небольшими лишь сокращениями.
«Мы не населяем страны прибрежной, — пишет Иосиф, объясняя молчание греческих писателей и историков о своем народе, — и не питаем склонности ни к торговле, ни к вызываемому ею общению с другими народами. Наши города отстоят далеко от моря, и так как мы наделены хорошей землей, то ее
