Ему мало лет при вступлении на престол, но еще меньше было в свое время Дмитрию Донскому. По сравнению с легендарным князем Федору Алексеевичу не слишком повезло с советчиками. Но в одном он неколебим: немедленное отстранение от престола всех собственных родных – Милославских. Сестры могли заниматься строительством и украшением новых своих кремлевских палат, выезжать в город и на богомолье. Если кто-то и мечтал о вмешательстве в государственные дела, его ждало горькое разочарование. Федор Алексеевич обходится своими любимцами – постельничим Иваном Максимовичем Языковым и стольником Алексеем Тимофеевичем Лихачевым. Он не идет навстречу сестрам даже в отношении выселения из Кремля вдовой царицы Натальи Кирилловны. Вместе с детьми.
Достаточно пятилетнему подученному матерью Петру броситься в ноги брату со словами: «Жалобу приношу… на Годунова, нарицаемого Языкова, который хочет меня нечестно и с матерью моею выслать из дома моего отца и от тебя государя, как древний Годунов царевича Дмитрия», – и Федор дает разрешение мачехе остаться в Кремле и даже начать строить себе новые палаты, правда, в отличие от царевен не каменные, а деревянные – на месте нынешнего Арсенала.
Федор Алексеевич увлекается архитектурой – по его собственному чертежу в Чудовом монастыре Кремля начинается перестройка старой церкви Алексея, прилегающих к ней палат и трапез. Он отменяет запрет отца на ношение западного платья и стрижку волос. Не считаясь с самыми серьезными последствиями в среде боярства, уничтожает местничество и дает распоряжение о сожжении знаменитых Разрядных книг, отменяет как «варварский обычай» членоотсечение. Федор Алексеевич задумывает Академию художеств, в которой должны получать бесплатное образование дети нищих и беспризорники. Даже в нарушение традиции дает «добро» на побелку Кремлевских стен, потерявших единый цвет из-за многочисленных починок.
По западных образцам начинают меняться особенно любимые юным государем торжественные выходы и шествия. И на все это ему дают право внешнеполитические успехи, в частности заключенный в 1681 году мир на 20 лет с Турцией и Крымом.
К тому же Федор Алексеевич принимает решение вернуть из ссылки смертельно рассорившегося с отцом бывшего патриарха Никона, которому, правда, не удастся вернуться в столицу – он скончается на обратном пути, – и Артамона Матвеева с семейством. О покровителе вдовой Натальи Кирилловны супруга умолила юная царица Марфа, которой боярин приходился крестным отцом. Но и для Артамона Матвеева возвращение оказалось несчастливым. Через считаные дни по приезде в Москву он погиб в Кремле во время Стрелецкого бунта. Осталась лишь память о доброй воле молодого царя.
Здоровьем Федор Алексеевич не отличался, как и все сыновья царицы Марьи Милославской. Зато дочерям передались жизненные силы ходившего с рогатиной на медведя Алексея Михайловича. Федор Алексеевич страдал от цинги, был подвержен приступам слабости, и все же последняя болезнь подступила неожиданно. Слишком неожиданно.
Можно было бы обвинить современников в обычной относительно царствующих особ подозрительности, если бы не переполох в теремах. Никто не поверил новости о тяжелом приступе, не поспешил в царскую опочивальню. Главное – не подумал о последствиях и необходимых к ним приготовлениях. Случилось непонятное.
С большим опозданием собрались всей семьей у постели умирающего – и почему-то оставили его одного в последние минуты. В момент кончины около царя была царица Марфа, одна из сестер-царевен и князь Михаил Алегукович Черкасский. Дальше для истории значение приобретали минуты.
Каждая из царствующих особ уходила из жизни по-своему. При иных обстоятельствах. С иными подробностями. Обычно с объявленным народу наследником, которому еще предстояло утвердиться на престоле. Всегда с духовной, условия которой спешили или не спешили выполнять. Последняя воля человека обретала смысл, только если входила в расчеты нового властителя. Неизменной оставалась запись о кончине, сделанная в Дворцовых разрядах. Краткая. Вразумительная. Следующая определенной формуле.
Царь Михаил Федорович, первый из рода Романовых, скончался 1645 года июля 13-го дня в 4-м часу ночи. Отсчет времени в тот век начинался с наших восьми вечера. Значит, смерть наступила около полуночи.
Его сын и наследник, царь Алексей Михайлович, приказал долго жить 1676 года января 30-го числа, тоже в 4-м часу ночи. Оба находились на престоле по тридцать лет.
С внуком, Федором Алексеевичем, все обстояло по-другому. Оказался на престоле подростком, царствовал всего шесть лет. Источники почему-то не удовлетворились обычной формулой и, самое главное, не сходились ни в минутах, ни даже в часах: 11 часов 45 минут – 12 часов 15 минут – 12 часов 30 минут – просто первый час дня – 17 и даже 18 часов.
Различная степень осведомленности авторов? И достоверности сведений? В том-то и дело, что все авторы располагали, казалось, не вызывавшими сомнения источниками. Однако каждый из них представлял свою придворную и приказную группу, если не сказать, партию. В сложнейших хитросплетениях ниточки тянулись к разным приказам, к успевшим сменить друг друга патриархам, к фавориту правительницы Софьи князю В. В. Голицыну, к просветителю Сильвестру Медведеву, к купцам, горожанам, придворным. Ошибки должны были иметь причину. Они могли преследовать и определенную цель.
Самый ранний срок называют «Записки» Ивана Шантурова и так называемый «Мазуринский летописец». По роду занятий Иван Шантуров не должен был записывать государственных событий. Он всего лишь площадной подьячий в Московском Кремле, то есть служивший на Ивановской площади Кремля в особой, пристроенной к колокольне Ивана Великого палатке, где осуществлялись функции нотариата – совершались купчие крепости, составлялись крепостные акты. У площадных подьячих было преимущество первыми узнавать царские указы, которые выкрикивались на всю Ивановскую площадь («во всю Ивановскую!») с крылец здания Приказов. В Приказах сидели их близкие и знакомые. Все кругом кишело слухами. Оставалось выбирать, иной раз додумывать, но вряд ли досочинять.
Но и «Мазуринский летописец» не представлял официальной исторической хроники. Его составитель – не автор! – использовал чужие сочинения. Вопрос о смерти Федора Алексеевича затрагивался в интересном и совершенно самостоятельном повествовании о народном восстании 1682 года. Автор явно принимал участие в развернувшихся событиях и писал под их непосредственным впечатлением. Момент царской кончины важен для него только как точка отсчета для всего, что должно было последовать за ним. А сам составитель принадлежал к окружению патриарха Иоакима Савелова, державшего нейтралитет между Милославскими и Нарышкиными.
Спор, но о чем? Достаточно необычным представлялось, что официальные источники называли не более ранние, а более поздние часы. Согласно им, кончина наступила в 13-м часу пополуночи и об успении Федора Алексеевича было немедленно объявлено в Кремле. Об этом засвидетельствовала соответствующая запись Разрядного приказа.
То же подтверждал безымянный москвич, оставивший поденные записи о событиях 1682 года: в 13-м часу пополуночи об успении государя Федора Алексеевича было объявлено в Кремле.
Буквой официального сообщения предпочел ограничиться и ближайший сотрудник царевны Софьи Сильвестр Медведев. Написанное им при участии начальника Стрелецкого приказа Ф. Л. Шакловитого «Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92, в них же что содеяся в гражданстве» преследовало цель всесторонне обосновать неоспоримость прав Софьи на власть и престол. Впрочем, самого Сильвестра в минуту царской кончины во дворце не было. Но почему-то самый близкий к царевне человек считает нужным уточнить: «13 часов в первой четверти».
Очередной источник относился уже ко времени низложения царевны Софьи. Он был завершен между 3 октября 1691 и 14 мая 1692 годов и включал в себя отдельную повесть о событиях 1682 года, с простым упоминанием факта смерти Федора Алексеевича.
Зато в окружении последнего древнего патриарха Адриана, явно склонявшегося на сторону Милославских, «Летописец», который был задуман как сводный справочник церковно-исторического характера по всему XVII веку, снова переводил стрелку: «13 часов дня во второй четверти часа». Еще более поздний по времени так называемый «Краткий московский летописец» конца XVII века называл и вовсе «второй час дня».
И наконец, «Летописец Черкасских», хранящийся в Центральном государственном архиве древних актов. В соответствии с ним смерть наступила… в самом конце дня. Речь шла не об объявлении на Ивановской площади, тем более не о распространившихся в Москве слухах – князь Черкасский находился у постели царя Федора Алексеевича до последнего его вздоха и, значит, много позже уже состоявшегося всенародного провозглашения Петра царем. Единственное свидетельство очевидца! Власть сыну Натальи Кирилловны досталась обманом. Законной ее можно было не признавать.
