В Дании тем временем происходили важные перемены, значение которых для будущего Норвегии было трудно переоценить. В 1018 (или 1019) году умер датский конунг Харальд. Кнут, воспользовавшись этим обстоятельством, присоединил к своим английским владениям еще и Данию.
Под властью Кнута, таким образом, вновь возродилась мощная империя, способная состязаться на равных с ведущими державами раннего Средневековья.
Казалось бы, ничто не мешало Кнуту немедленно приступить к подготовке военно-морской экспедиции против Норвегии, чтобы жестоко покарать тех, кто осмелился выступить против данов. Но он не спешил предпринимать враждебные действия против Норвегии. Эта внешняя медлительность, скорее всего, была связана с необходимостью для Кнута укрепить свою власть в принадлежавших ему землях, а уже затем браться за непокорных норвежцев. После того как Кнут решил первую часть стоявшей перед ним задачи, он со спокойным сердцем мог взяться за решение второй ее части. Т. е. он начал проводить активную внешнюю политику в отношении Норвегии и Швеции.
Нелишним будет указать, что военный союз между шведами и норвежцами против Дании был заключен в Конкунгахелле в 1022 году. Спустя три года Олав Харальдссон и Анунд-Якоб открыто выступили против Кнута, надеясь, что им удастся отвоевать у датчан некоторые из принадлежавших последним территорий. Это была большая ошибка, но ее цена стала очевидной лишь спустя некоторое время. Пока же норвежский и шведский конунги были преисполнены решимости довести начатое дело до конца и взять реванш за предыдущие унижения, которые их народам пришлось испытать от данов. Во главе норвежского флота, насчитывавшего шестьдесят кораблей, Олав направился к берегам Зеландии. А шведы принялись опустошать Сконе. Не очень хорошее начало для совместной военной кампании. Вместо того чтобы объединить свои силы и нанести поражение датчанам, союзники зачем-то тратили драгоценное время на второстепенные операции.
Вернувшийся в Данию в 1026 году Кнут сполна воспользовался этой оплошностью, собрав многочисленный и сильный флот, в который помимо кораблей, приведенных им из Англии, входили и те, которые присоединились к нему непосредственно в Дании. Отныне перевес в силах был на стороне Кнута, который взял инициативу в этой войне в свои руки. Шведскому и норвежскому конунгам пришлось выступать в качестве обороняющейся стороны. Об успехе в этой войне им пришлось забыть. Олав под угрозой разгрома его флота кораблями Кнута оставил Зеландию и присоединился к шведам. Некоторое время союзники сообща грабили Сконе, а затем все же решились встретиться с главными силами данов.
Битва, определившая исход этой военной кампании, состоялась в устье реки Хельге. В источниках не существует единого мнения по поводу точной даты этого сражения, поэтому ограничимся лишь указанием на то, что оно произошло в 1026–1027 годах. Столь же неясно, кто одержал победу в этом сражении: датчане или силы норвежско-шведской коалиции. С учетом того, что в последующем военный союз между норвежцами и шведами фактически распался и Олаву Харальдссону пришлось самостоятельно бороться с армадой Кнута, можно гипотетически предположить, что перевес в этом сражении был все-таки на стороне датчан.
Для Олава наступило время серьезных испытаний. Один, без союзников, он, конечно, не мог на равных сражаться с Кнутом. Во избежание ошибки, допущенной Олавом сыном Трюггви, когда тот буквально оказался в ловушке в проливе Эрессун, норвежский конунг бросил свои корабли и по суше добрался до Сарпсборга. По крайней мере, здесь он чувствовал себя в безопасности и не опасался преследователей.
Удача на этот раз отвернулась от Олава Харальдссона. У Кнута было все или почти все для покорения Норвегии: флот, войско, поддержка датской и норвежской знати. Не хватало только одного: согласия, пусть и не явно выраженного, римского первоиерарха, слово которого в сложившихся обстоятельствах имело гораздо больший вес, чем все то, что было в распоряжении у Кнута. Ведь норвежский конунг немало потрудился для торжества христианской церкви в своей стране.
Римскому папе была небезразлична судьба верного последователя христианства. Кнут, со своей стороны, должен был убедить папу, что дело христианства в Норвегии нисколько не пострадает от того, что она будет завоевана данами. В 1028 году Кнут предпринял паломническую поездку в Рим. Надо полагать, он ехал не с пустыми руками, поскольку его политико-религиозный маневр вполне удался. Папа благосклонно отнесся к планам Кнута расширить свою державу за счет Норвегии.
Далее Кнут заручился поддержкой представителей норвежской знати, которых не устраивало правление Олава и которые были не прочь, разумеется, за щедрое вознаграждение, поучаствовать в его свержении. Наступил 1028 год – один из самых решающих в истории Норвегии. Датский флот приплыл к норвежским берегам. Ни Олав, ни его малочисленные сторонники, не смогли помешать высадке датчан. Олав предпочел не искушать судьбу и бежал из своей страны. Ему предстоял неблизкий путь, приведший его в Киев, ко двору Ярослава Мудрого.
Кнут, на удивление легко избавившийся от своего противника, вступил в Норвегию как триумфатор. Практически все представители норвежской знати признали его своим верховным правителем. В Нидаросе он был провозглашен конунгом. Наместником Кнута в Норвегии стал Хакон, сын ярла Эйрика, давнего союзника данов. Что же делал Олав Харальдссон на Руси? Учитывая его давние и теплые отношения с Ингигерд, можно с полным основанием предположить, что при дворе киевского князя он был принят радушно и ни в чем не нуждался. Это предположение еще более усиливается после того, как мы узнаем, со слов Снорри Стурлусона, что конунг Ярицлейв и его супруга Ингигерд предлагали Олаву в тот момент, когда он уже собирался отправиться в Норвегию, остаться в Киевской Руси и стать наместником того государства, «которое зовется Вулгария, и это часть Гардарики, и был народ в той стране языческий». Не совсем, правда, понятно, какое государство подразумевал под Вулгарией Снорри Стурлусон. Однозначно, Волжская Булгария к государству Ярослава Мудрого отношения не имела. Власть русских князей никогда не распространялась на эту страну, хотя попытки ее завоевания ими предпринимались. Но сам факт того, что Ярослав вполне мог предложить Олаву какую-то часть своих владений, пожалуй, не должен вызывать сомнений. Как видно из последующего развития событий, перспектива стать наместником Ярослава где-нибудь на окраинах его обширной державы едва ли устраивала Олава. Он не оставил надежды вернуться в Норвегию и дожидался только удобного случая, чтобы осуществить задуманное.
Впрочем, Снорри Стурлусон вносит необходимое уточнение: поначалу Олав склонялся к тому, чтобы принять это предложение конунга Ярицлейва и его супруги Ингигерд. Но стоило ему рассказать об этом своим соратникам, как те стали отговаривать его.
Спустя год после бегства Олава в Норвегии произошла перемена, которая позволила надеяться на его скорое возвращение на родину. Осенью 1029 года ярл Хакон утонул в море. Важное место наместника Кнута в Норвегии стало вакантным. В итоге после всех многочисленных интриг, связанных с борьбой за это место, Кнут решил сделать наместником своего сына Свена. Скорее, он просто желал загладить свою вину перед своей первой супругой Эльфгиву, предпочтя ей во имя государственных интересов другую женщину. Пусть хотя бы ее сын Свен не чувствует себя ущемленным.
У Олава в Норвегии были хорошо информированные осведомители. Они-то постоянно держали его в курсе происходившего в Норвегии. Как только им стало известно о гибели Хакона, они тотчас поспешили уведомить об этом Олава. Снорри Стурлусон упоминает о некоем Бьерне Окольничем. Узнав о гибели Хакона, Бьерн раскаялся в том, что нарушил верность Олаву. Совершенно справедливо он посчитал, что Олав может вернуться в Норвегию и снова стать конунгом, поскольку там не было правителя. Взяв с собой несколько человек, Бьерн собрался в дорогу. Днем и ночью ехали они в далекую Русь. Добирались то на лошадях, если это было возможно, то на корабле, если это было необходимо. Все равно, только зимой, на йоль, т. е. к двадцатым числам декабря, они прибыли в Гардарики. Бьерн нашел конунга и рассказал ему о случившемся. Сообщил он и многие другие важные новости из Норвегии. Узнав о гибели Хакона, беглец воспрянул духом. Конунг решил, что наступил благоприятный момент для его возвращения в Норвегию. Хотя если мы будем оценивать ситуацию в Норвегии более беспристрастно, то неизбежно придем к выводу, что Олав слишком оптимистично смотрел на вещи. Он переоценивал влияние данов на внутреннее положение в Норвегии и не учитывал настроения местной знати. А ведь она была не заинтересована в том, чтобы видеть Олава своим конунгом.
