Даешь!
И словно лавина накрыла огромный край, сметая всё. Всего за несколько дней пали 9 из дюжины фортов, устояли только Детройт, который взял на себя сам Понтиак (захват с ходу не удался), Ниагара и Питт, но они были осаждены и блокированы. Война перекинулась в Пенсильванию, где индейцы успели вырезать 600 человек, прежде чем Уильям Джонсон привел на выручку бригаду наемников-ирокезов. А по Краю Озер рыскали летучие отряды, обходя стороной фермы французов, англичан же без всякой жалости убивая. Причем мужчин поголовно, а вот судьбы женщин и детей складывались по-разному. Ибо на призыв Понтиака явились не только местные воины, привыкшие к белым людям, но и люди издалека, которых сами народы Края Озер считали дикарями, в том числе и не чуравшиеся каннибализма. Да ведь и сам Неолин указал, что И-Та-Т-Ла пощаде не подлежат. Вот, – случалось, чего уж там, – и «рубили англичан в куски и лакали их кровь, как дикие звери», хотя сам Понтиак такие методики не одобрял и даже, если оказывался рядом, старался пресекать.
Впрочем, гуманизм гуманизмом, а взять Детройт было необходимо, и сашем предпринимал для этого все возможные меры, требуя безоговорочной сдачи. Однако тщетно. Его слово в Краю Озер, в общем, считалось твердым, но… Но гарнизон уже знал о судьбе подкрепления, шедшего из форта Ниагара и попавшего в засаду. «Каково каждый день слышать, что дикари с синими лицами убивают, свежуют и жарят наших товарищей? – писал в дневнике один из офицеров. – Каково видеть изуродованные трупы, плывущие вниз по реке? А м-р Паули, который чудом спасся из их лап, рассказывал, что видел у одного из них кисет из кожи капитана Робертсона. Если вождь думает, что сможет обуздать синелицых демонов, то он глупец». Короче, – поскольку Понтиак не мог гарантировать безопасность, – гарнизоны устоявших фортов готовы были стоять насмерть, лишь бы не столб пыток.
И вновь, как прежде, не стану перечислять, – все равно не перечислить, – десятки стычек, и боев, и серьезных сражений типа битвы у Кровавого Ручья, где была разбита колонна войск, шедших на помощь Детройту. Все это есть в умных книгах, разыскать которые под силу любому. А о степени взаимного ожесточения лучше всего говорит знаменитая история с «бактериологическим оружием», которую американские историки, стесняясь, стараются если и не отрицать (невозможно!), то хотя бы «минимизировать»: дескать, ничего такого не было, разве что разговорчики на тему. Что неправда, и документы есть. 29 июня, адресуясь полковнику Генри Буке, готовящемуся идти к форту Питт, где к тому времени появилась оспа, генерал Амхерст писал: «Если возможно забросить болезнь к мятежникам, это необходимо сделать, их следует ослабить любой ценой». Ответ пришел через две недели: «Я попробую заразить этих ублюдков, подбросив им одеяла, и постараюсь не заразиться сам», на что командующий с солдатской прямотой реагирует: «Прекрасная мысль! Отличный метод, как и все, что поможет искоренить эту отвратительную расу».
Впрочем, пока шла переписка, командир гарнизона, капитан Эквер, сам, по собственной инициативе, вызвал на переговоры осаждающих, ни о чем не договорившись, но «подарив им, к их великой радости, два красивых пледа и кружевной носовой платок, смоченные гноем оспенных язв». План оправдал себя, вскоре в Краю Озер вспыхнула эпидемия, выкосившая десяток племен, – в том числе не пожелавших участвовать в войне, – и утихшая только к зиме. Оружие тоже делало свое дело: белые, понемногу стягивая войска отовсюду, откуда только было можно, применяли уже не тактику «удара пятерней», но медленную, зато куда более эффективную методику «кулака». И в августе 1763 года 460 «красных мундиров» во главе с помянутым выше полковником Буке, пробившись через цепь индейских засад и заслонов, деблокировав форт Питт, вынудили красных отступить, – что было далеко не победой, но воодушевляющим успехом.
Тем временем в ставке Понтиака дела тоже не ладились. Правда, вопрос с недостатком припасов решили, реквизируя излишки у фермеров-французов, причем, что интересно, взамен выдавались «расписки» на бересте: сашем брал на себя обязательство после войны возместить убытки (и, кстати, слово сдержал). Тем не менее взять Детройт не получалось, а гонец, посланный к французам, в форт Де-Шартрез, привез лишь немного пороха, слова благодарности и сообщение, что в Париже подписан мир, так что гарнизон поддержать не может, а советует договариваться. Это было сильным ударом, ситуацию следовало осмыслить, а потому 31 октября, встретившись с майором Глендуином, комендантом Детройта, Понтиак заключил с ним перемирие «до первой травы», снял осаду и увел воинов зимовать в родные угодья оттава.
Кампания как-то сама собой выдохлась. Все хотели передышки, а у белых к тому же были все основания выжидать. Время работало на них: в Лондоне, изучив ситуацию, сместили Амхерста, а новый командующий, генерал Томас Гейдж, вполне разделял взгляды м-ра Джонсона. Торговлю с индейцами всем, что им было нужно, восстановили в полном объеме, цены снизили, в поселениях зачитали Королевскую Прокламацию: отныне колонистам «категорически и навсегда» запрещалось пересекать Аппалачи и занимать земли племен, готовых жить в мире с Британией. Иными словами, мятежники получили все, чего хотели, а поскольку сами И-На-Н-Ла подтвердили, что вынуждены уйти, сражаться стало как бы и не за что. В связи с чем некоторые сашемы уже осенью 1763 года предложили Длинным Ножам выкурить трубку мира.
Зима проплыла относительно тихо, а весной ситуация изменилась: налеты продолжались, кровь лилась, но «доброго» переговорщика м-ра Джонсона теперь убедительно подкрепляли штыки «злых» полковников Буке и Брэдстрита, так что в конце июля – начале августа представители 22 племен, собравшись, объявили о выходе из войны. 23 августа их поддержали еще 13 сашемов, 7 сентября «оговорочную капитуляцию» подписали остальные народы Края Озер, кроме нескольких, особо преданных Понтиаку. А в ноябре, после жестокой карательной экспедиции, в Кошоктоне признали себя подданными Сашема Длинных Ножей и самые упорные: делавары и шауни.
Война завершилась. Правда, оставался еще Понтиак, но он был один. И англичане изо всех сил, через дружественных сашемов и побратима Луи Сен-Анжа, предлагали встретиться, давая все гарантии безопасности. Даже не замышляя никакого коварства: Понтиак, признавший реалии, был им гораздо важнее мертвого Понтиака. Встреча состоялась летом 1765 года.
Вождь встретился с представителем Гейджа, обещал подумать, в октябре, прибыв в Детройт, одобрил Прокламацию, заявил о готовности «закопать топор войны». А спустя еще некоторое время, в июле 1766 года, – аж в Нью-Йорке, где ему устроили пышный прием, – после переговоров с м-ром Джонсоном, дал, наконец, клятву никогда больше не воевать с англичанами. Теперь, наконец, сложили оружие и оттава, а немногие «непримиримые» ушли за Миссисипи, отныне ставшую границей Земель Короля.
Простите солдату последний грех
Провал восстания больно ударил по престижу Понтиака. По обычаю, вождей, проигравших войну, жестоко высмеивали, а терпеть ему гордость не позволяла, – и сашем, покинув родные места, скрылся в глушь, пережидая «год насмешек». Но англичане тревожились. Поводы были. Лютое недовольство колонистов запретом на заселение Огайо уже в 1768-м вынудило власти смягчить запрет, разрешив ирокезам продавать земли. И в край пошла волна белых, что было воспринято племенами как нарушение «вечного согласия». Тяжело стало и оттава: им британцы мстили особо циничным образом, отказавшись от их услуг в торговле с оджибве, что повергло недавно богатое племя в нищету, и по Краю Озер пошли сокрушенные разговоры.
Зря мы так с Понтиаком, шушукались сашемы, сами же заключили мир раньше, и ежели он опять возьмется за дело, глядишь, Длинных Ножей опять выйдет припугнуть. В улус Понтиака зачастили ходоки с дарами, вождь, ничего конкретно не отвечая, принимал извинения, англичане беспокоились все больше, и в конце концов, в апреле 1769 года, когда, гостя у своего друга Сен-Анжа, служащего уже испанцам, сашем зашел в паб некоего Вильямсона, молодой иллини по имени Пина, долго следивший за Понтиаком, подстерег его на улице, убил ударом топора в затылок и скрылся. Но ненадолго. Гибель сашема закрыла все счета, все бывшие «братья Лилии» обрушились на племя-убийцу, в итоге фактически уничтожив его, а земли и угодья разделив между собой.
Месть была очень жестока, но не без оснований. Стало известно, что накануне Вильямсон подарил Пине бочонок виски, однако владелец паба исчез, а без него доказать вину англичан было невозможно. Хотя все понимали, что без них не обошлось. Ситуация-то обострялась: ирокезы, не умея говорить англичанам «нет», заставляли «младших» в Договорной цепи «добровольно» продавать земли с рекомендацией «смириться или погибнуть», и это доставало. Так что как раз в 1769-м сашемы Края Озер начали консультации на предмет снова повоевать, попросив Понтиака, уже вернувшего былую популярность, возглавить. Мало кто сомневался, что явление Пины связано с этим сюжетом, а жуткая месть всем иллини вызвана именно ликвидацией очень нужного вождя. Впрочем, «смиряться», как советовали ирокезы, ни шауни, ни иные племена все равно не собирались: как только в их угодьях появились белые из-за Аппалачей, топор войны, зарытый в Кошоктоне, вырыли, омыв кровью волка. И никто, разумеется, не знал – да и откуда было знать? – что назревающая война затянется аж на пятьдесят лет…
