Долго ждать вестей от сторожей не пришлось. 20 мая в Москву пришли вести от станичников, что 13 мая они «наехали» на 15 татарских сакм на Муравском шляхе, «…усть Мжа и Коломок…», «…а две из них сокмы биты в стрельбище до черные земли». Полученные известия привели в действие московскую военную машину. Оборона границы была срочно усилена — как сказано было в разрядной книге, «… по тем вестям послал царь и великий князь на берег бояр и воевод своих: в Серпухов боярина и воеводу князь Михаила Ивановича Воротынсково, да князь Микиту Романовича Адуевсково, да князь Ондрея Стригина, да князь Григорья Федорова сына Мещерсково. На Коширу боярина и воеводу Ивана Меньшова Васильевича Шереметева. На Тулу воеводу князь Ивана Юрьевича Булгакова Голицына да князь Ондрея Васильевича Репнина. А на Коломне был Офонасей Колычов, збирал детей боярских…». Опричные полки также выдвинулись непосредственно на «берег», в район Калуги. Утром 22 мая Иван Грозный получил весть от воеводы И.В. Меньшого Шереметева из Каширы, что «…пришли на резанские и на коширские места крымские и нагайские многие люди…». Позднее выяснилось, что многотысячную татарскую рать (взятые «языки» показали, что в ней было 50—60 тыс. всадников — безусловно, преувеличение, однако тем не менее пришедшее на государеву «украйну» крымская «сила» и в самом деле была немалая) возглавляли дети Девлет-Гирея — калга Мухаммед-Гирей и Алп-Гирей. Спешно завершив прием литовских послов, Иван IV выехал в Коломенское, «а перед собою отпустил бояр своих и воевод на берег князь Петра Семеновича Серебряново да Петра Васильевича Морозова»{257}.
Однако до серьезной схватки дело не дошло. Опричный воевода, окольничий Д.И. Хворостинин вместе с другим опричником, воеводой Ф. Львовым, 21 мая «сошлися… с крымскими людьми в ночи, и крымских людей побили, и языки многие поймали, и полону много отбили»{258}. Очевидно, Хворостинин атаковал один из больших татарских отрядов, распущенных «царевичами» воевать окрестности Рязани, и наголову разгромил его. Сумевшие избежать гибели или пленения татары добежали до лагеря основных сил, и «царевичи» решили не искушать судьбу, поспешно повернув обратно в Поле.
23 мая воевода М.И. Воротынский, стоявший со своим полком в Серпухове, получил весть о победе опричных воевод и поспешил отписать об этом в Коломенское Ивану IV. На следующий день царь, узнав о том, что татары отступили, повернул обратно в Москву. Интересно, что Девлет-Гирей попытался представить результаты весеннего набега своих сыновей на Русь как несомненную победу, рассчитывая тем самым оказать давление на Сигизмунда II и вынудить поднять ставки в «крымском аукционе». Вообще, история с этим набегом довольно загадочна. Немец Л. Шлихтинг, бежавший вскоре после этих событий из Москвы в Литву, в своих «Новостях» писал об огромном вреде, что нанес этот набег русским, и если сведения, доставленные пленниками более или менее верны, то его свидетельство можно признать достоверным. Как-никак, а пятьдесят или сорок тысяч татар должны были сильно опустошить рязанские и каширские волости. В таком случае мнение В.П. Загоровского, полагавшего, что воеводы, командовавшие войсками на «берегу» и в «украинных» городах, не проявили должной инициативы и упустили возможность нанести татарам серьезный урон, ошибочно. Ведь если татар было так много, то могли ли воеводы с теми немногими силами, что были в их распоряжении, согласно разрядным записям, успешно атаковать татар, не подвергнув опасности врученные им крепости и участки обороны на «берегу»? Вместе с тем характер действий татар, их быстрый отход после неудачи одного из их отрядов в стычке с Хворостининым, да и сам факт, что в набег вышли два «царевича», говорит о том, что их было меньше чем 50 или 60 тыс., и существенно меньше. Вот и остается гадать, что же произошло на самом деле, сколько было татар на самом деле и каким был ущерб, который они нанесли{259}. Пусть уважаемый читатель сам решит, кто прав, мы же склоняемся ко второму сценарию.
25 мая, по возвращении в столицу, Иван Грозный вместе с сыном Иваном Ивановичем «приговорил» новую диспозицию полков на «берегу» — «…быть на берегу воеводе князь Ивану Ондреевичю Шуйскому да бояром и воеводам Петру Васильевичи) Морозову да Ивану Меньшому Васильевичю Шереметеву, а велел им стоять по местом: князю Ивану Шуйскому да Петру Морозову на Кошире, Ивану Шереметеву в Серпухове. А на Туле воеводы князь Иван Юрьевич Голицын Булгаков да князь Ондрей Васильевичь Репнин…»{260}. Они должны были усилить «малый» 3-полковый разряд, что должен был быть образован в случае обнаружения больших татарских сил воеводами «украинных» городов. Кампания только-только началась, и можно было ожидать нового нападения татар. Однако лето прошло относительно спокойно, ибо Девлет-Гирей все еще никак не мог определиться, какого же курса ему все-таки нужно придерживаться в отношении «московского»? Стоит ли продолжить ли дипломатические контакты с целью урегулировать имеющиеся противоречия мирным путем или же перейти к открытой конфронтации? Во всяком случае, в июне хан через мурзу Сулеша намекнул А.Ф. Нагому и его товарищам, что набег калги был совершен против его воли и он недоволен действиями своего наследника. Одновременно послам стало известно, что другой ханский сын, Адыл-Гирей, отправившийся одновременно с калгой в поход, но только против черкесов, столкнулся с их упорным сопротивлением и послал в Крым к отцу гонца с просьбой предоставить ему в помощь ханских «пищальников», на что хан ответил отказом{261}.
Казалось, что набег Мухаммед-Гирея и его брата станет всего лишь рядовым эпизодом в русско-крымском противостоянии, однако не прошло и нескольких дней, как ситуация снова резко ухудшилась. Девлет-Гирей, испытывавший сильнейшее давление со стороны «казанской» «партии» и чрезвычайно обеспокоенный тем, что Москва за его спиной попыталась договориться с османами, снова переменил свое отношение к Ивану. И.П. Новосильцев в своем статейном списке писал, что в Кафе его служилым татарам крымские татары говорили: «Государь деи московской с Турским помирились, а нашего деи Крымского Турской хочет извести, и мы деи все государю своему говорили и на прямом слове стали, что деи нам своего государя Турскому не выдати, и против Турского и Московского стояти крепко…». Перемену климата в русско-крымских отношениях подтверждали и просочившиеся в Москву сведения о том, что хан намерен осенью совершить поход на русскую «украйну», причем он подбивает на это дело и ногаев Большой Ногайской Орды.
В ожидании вторжения основных сил Крымского ханства прошла большая часть лета. К началу осени напряжение достигло предела. В Москве стало известно о том, что, с одной стороны, хан отпустил своего наследника и его брата Алп-Гирея воевать черкесов, а с другой, ногаи отколовшегося от Большой Ногайской Орды улуса Гази бей Урака, узнав о том, что нового похода на Астрахань не будет, сами отправились воевать русское пограничье. Не успели эти новости достигнуть Москвы, как 4 сентября рыльский наместник С. Нагой прислал в столицу отписку, в которой сообщал, что голова С. Соковнин и его люди «наехали» 19 августа на Муравском шляхе на татарское войско. «Сметить» их точное число станичникам не удалось, так как, по словам головы, «…место полевое, и гоняли они (т.е. татары. — П.В.) ево (Соковнина. — П.В.) до вод Адаламских два дни человек с пятьсот…», однако голова полагал, что в Поле вышло большое неприятельское войско («…многие огни, а от лошединых стад прыск великой и ржанье…»).
Вслед за этой новостью пришла другая, от путивльского наместника князя П. Татева. В ней говорилось, что «…сторожей на Обыкшенской да на Балыклейском громили татара человек с пятьсот и голову их Капусту Жидовинова взяли да товарищев их дву человек убили…». По всем признакам в Поле собиралась большая гроза, и в Москве отнеслись ко всем этим известиям чрезвычайно серьезно. На «берег» была послана большая 5-полковая рать во главе с воеводой, боярином князем И.Д. Вельским, которой было приказано занять позиции в треугольнике Коломна—Кашира—Серпухов. Приведена была в готовность и опричная рать, большая часть которой (4 полка) встала в Калуге. Украинные воеводы получили указание в случае попытки противника прорваться к «берегу» идти на сход с «большими» воеводами. В противном случае они должны были биться с врагом самостоятельно при поддержке «меньших» воевод. Сам же Иван и его старший сын намеревались выступить в поход навстречу крымскому «царю», «дождався подлинных вестей»{262}.
Вскоре стали поступать и «подлинные» вести о намерениях противника. Данковские воеводы И.П. Шуйский и Ф.В. Шереметев прислали станичного голову Г. Коробьина. Тот доложил государю, что «…не доехал он до Донца Сиверсково верст за дватцать и увидел пыль великую от Донца, и гоняли ево крымские люди вверх Уразова сентября в 3 день, а по сакме он, Григорей, сметил тысечь с тритцать». Другой голова, А. Ратаев, отписывал в Москву, что «…прибежал к нему оскольской казак Ивашко Матвеев, а сказал видел де он вверх Котла и по Тудони сентября в 7 день многих крымских людей, а по сакме де сметил тысечъ с тритцать, а бито тритцать дорог до Черной земли, опричь обапольной сакмы». Затем в Москву были доставлены донесение новосильского воеводы князя А. Палецкого и показания взятых его людьми пленных. Выяснилось, что утром 12 сентября 6 или 7 тыс. татар пришли под Новосиль и, простояв под городом до вечера, ушли обратно в степь. Пленники же на допросе показали, что сам хан вместе со своими сыновьями и мурзами вышли из Крыма три месяца назад, намереваясь совершить набег на «государеву украйну». 16 сентября, получив грамоту от князя И.Д. Вельского, в которой сообщалось о намерении хана идти на Тулу и Дедилов, Иван Грозный покинул Александрову слободу и пошел «против недруга своего крымского царя и царевичей со многими людьми искати прямово дела». Если верить А. Шлихтингу, то Иван двинулся на «берег» во главе 20-тысячного войска{263}.
