О торговле и ее оборотной стороне — пиратстве мы уже говорили. Обсуждая викингскую экспансию, следует иметь в виду оба этих занятия, ибо тому и другому норманны предавались весьма усердно. Они охотно торговали — когда обстоятельства располагали к этому, но, видя, что морские пути и прибрежные города плохо охраняются, предпочитали грабить. Весьма показателен эпизод, описанный в Англосаксонской хронике и — более подробно — в Хронике Этельверда как первое появление викингов в Англии. Королевский ставленник в Дорчестере, встретив чужеземцев из Хёрдаланда, очевидно, решил, что это торговцы, и хотел, согласно обычаю, препроводить их в королевскую усадьбу, чтобы уладить все формальности. На его беду, гости если и торговали, то скорее захваченным по пути добром, и по каким-то своим причинам, которых Хроника не объясняет, убили провожатого. Когда норвежцы появились в Англии в следующий раз, они приплыли грабить. Лавина пришла в движение, и остановить ее было невозможно. Добыча — это добыча, на каком языке ее ни называй, и в Западной Европе ее хватало на всех. Ирландия, Англия, Франция стали викингской Мексикой: их обитатели превосходили северных конкистадоров ученостью, богатством и уровнем цивилизации, но оказались бессильны, когда столкнулись с противниками, хотя и уступавшими им в численности, но более энергичными и обладавшими большей свободой передвижений. Вести о монастырях, населенных безобидными монахами, о торговых городах, выстроенных у моря или по берегам рек, о роскошных усадьбах и богатых домах распространились по всей Скандинавии, и их услышали. Жертвам еще была дана отсрочка: норвежцы осваивали горные пастбища на атлантических островах, внимание шведов занимала Русь с ее реками и лесами, а даны выясняли отношения с империей и друг с другом. Но штормовой колокол уже звонил, и в 834–835 гг. прилетела буря.
Следует обсудить и еще одно «обстоятельство», якобы побуждавшее норманнов отправляться в викингские походы. К началу IX в. у северных народов имелось все необходимое для развернутой экспансии в соседние земли. То, что произошло, стало естественным следствием обычной человеческой жадности, своекорыстия, стяжательства — называй как хочешь. Таково наиболее циничное объяснение. Другое объяснение гласит, что в викингских походах нашел свое воплощение северный "героический идеал", и оно столь же возвышенно, как и неверно. Пытаться представить себе эпоху викингов по романтическим произведениям — все равно что судить об итальянском Рисорджименто по оперным ариям или об американском Западе по приключенческим романам. Мы уже говорили, что викинги желали новых земель, богатства и славы, и три этих желания были тесно связаны. Их порождал определенный образ жизни и конкретные политические, географические и экономические условия. Жизненные принципы викингов мало чем отличались от жизненных принципов других людей, и они насколько могли следовали этим принципам. Едва ли стоит говорить о какой-то особенной доблести, тем более героизме викингов; англосаксы, которых им в конце концов удалось подчинить (с весьма неожиданными последствиями для себя), и валлийцы, оставшиеся свободными, были не менее доблестны. Другое дело — уверенность в себе, возникающая у тех, кто привык раз за разом побеждать или, по крайней мере, вести в счете. Возьмите подобную уверенность и воинское мастерство, добавьте к ним решительность, хитрость, презрение к смерти и страданиям (особенно чужим), а также разным глупостям вроде справедливости и чести — и вы получите отличного солдата. Поставьте во главе корабельной команды или конного отряда, составленного из таких людей, того, кто, по их мнению, умен, доблестен, опытен и удачлив, — и вы получите отличное воинское подразделение. Отдайте нужное количество таких подразделений под команду прославленного воина, Хальвдана-Хэстана, Хрольва Пешехода, или Олава сына Трюггви, или конунга типа Свейна Вилобородого и Кнута Могучего, — и вы сможете сокрушать королевства. Нет ничего удивительного в том, что экспансия викингов за море оказалась столь успешной, странно, что они не достигли большего. На это тоже имелись свои причины, которые мы обсудим в свое время. Пока же можно заключить, что начало эпохи викингов соотносится с определенной ситуацией, сложившейся в Скандинавии к концу VIII в. Слава, прибыль, риск, земли, женщины, опасность, разрушение, служение, братство, власть, безответственность — все стало доступным. И к тому же у норманнов теперь были корабли.
Кроме того, обстановка в Европе в этот период весьма располагала к тому, чтобы отправляться туда разбойничать. Отдельные мародеры и разрозненные отряды приходили, грабили и исчезали с необыкновенной легкостью. Об их приближении никто не догадывался, пока паруса их кораблей не возникали на горизонте у берегов Англии, Ирландии и Шотландии, и если все складывалось удачно, у их жертв оставалось на подготовку не больше часа. В селениях, где викинги запасались провизией (89), в монастырях и торговых городах они практически не встречали сопротивления, а когда приходило время, садились на весла, ловили попутный ветер и растворялись в морской дали.
Превосходство скандинавов обуславливалось и развитостью их государств. В Шотландии, Ирландии, Уэльсе (а тем более на Руси) процесс объединения еще только начался, франкская империя развалилась в 840 г. Шотландия представляла собой пеструю и беспорядочную смесь рас и народов: пикты к северу от Аргайл и Форта; валлийцы в Стратклайде и Камберленде и, вместе с пиктами, в Голловэе севернее Солуэй-Ферта; скотты в своем обширном королевстве Далриада (Аргилшир, Кинтайр и острова Бьют, Арран, Айлей, Джура); и англы в Бернисии. В Ирландии, правда, имелся верховный король в Таре, которому местные властители Коннахта, Мунстера, Лейнстера, Мита, Айлеха, Ульстера и Ориля приносили клятву верности, но это было скорее кажущееся, нежели реальное единство. Извечное соперничество между кельтскими севером и югом не прекращалось и в самые благополучные времена. В Уэльсе ситуация была не лучше, а в Англии — еще хуже. Нортумбрия, хотя и оставалась самым богатым из королевств, давно утратила свое величие; Мерсия, занимавшая ведущие позиции, пока в ней правили Этельбальд, rex Britanniae, и Оффа, rex Anglorum, теперь, через тридцать лет после смерти Оффы, превратилась просто в одно из королевств. Восточная Англия отделилась около 825 г. Уэссекс набирал силу, и королю Эгберту даже удалось подчинить Эссекс и Кент, но в 856 г., когда Этельвульфу пришлось разделить королевства, уэссекская династия потеряла Кент и юго-восточные земли. В Корнуолле валлийцы никак не могли смириться с владычеством англосаксов и даже неразумно попытались (правда, ненадолго) в 835 г. сменить его на датское. На другом берегу Английского канала обстоятельства также складывались в пользу викингов. В 840 г. умер Людовик Благочестивый. Его старший сын Лотарь, в течение десяти лет затевавший нескончаемые распри с отцом, теперь начал враждовать с двумя своими братьями Карлом Лысым и Людовиком Нецким. Те разбили его наголову у Фонтенуа, и заключенный в 843 г. Верденский договор положил конец империи Карла Великого. Лотарь формально еще именовался императором, но под его властью остались только Италия, Прованс и Бургундия, а также северные земли, включая Фризию и побережья Северного моря. Все области восточнее центрально-франкского королевства, то есть Бавария, Тюрингия, Франкония и Саксония, отошли Людовику Немецкому, который уже начинал поглядывать с интересом в сторону Дании. Карлу достались владения на западе, располагавшиеся на территории современных Франции и Испании, границами которых служили Рона, Сона, Маас, Рейн и Эбро. Даже Бретань и Аквитания стали претендовать на самостоятельность. То, что именно тогда в разных частях бывшей империи появились викинги, безусловно, нельзя считать случайностью или простым совпадением.
Глава 3. Экспансия на юг и юго-запад до 954 г.: Британские острова, франкские королевства, средиземноморье
Рассмотреть детально нашествия викингов, потрясавшие Европу на протяжении всего IX в., — достаточно сложная задача, к тому же противоречащая замыслу данной книги. Вместо того чтобы анализировать историю викингских походов по странам, по десятилетиям либо в рамках общепринятого деления на "отдельные набеги", "политические акции", "заселение новых земель" и "торговые предприятия", стоит, пожалуй, ограничиться беглым, но достаточно информативным очерком. Начнем с Ирландии 830-х гг.
Норвежцы, со времен первого набега на Ламбей в 795 г., периодически грабили ирландские побережья и порой уходили в глубь острова. Всякий раз это было тягостное испытание (90), но, в общем, преходящее, никак не затрагивавшее народ и страну в целом. Ситуация изменилась коренным образом в начале 840 г., когда из Норвегии явился некий Тургейс. Все наши сведения о нем, к сожалению, почерпнуты из легенд, сложенных христианскими историками несколько столетий спустя; в этих рассказах, полных преувеличений и одновременно презрительных, о Тургейсе говорится с отвращением и страхом. Можно, однако, принять, что у него был свой флот и амбиции, которые он собирался воплотить в жизнь. Он приплыл в Ирландию в точно выбранный момент и предполагал остаться там надолго. Согласно источникам, он высадился где-то на севере, провозгласил себя властителем всех чужеземцев в Эрин и, воспользовавшись междоусобицей, вспыхнувшей по вине короля Мунстера, покорил Ульстер. Захватив Армаг, являвшийся одновременно главным городом ирландского севера, важнейшим религиозным центром Ирландии и святыней западного христианства, он приобрел богатство, власть, известность и вполне определенную репутацию у ирландских хронистов. Считается, что Тургейс и его родичи построили крепости Анагассан, Дублин, Уэксфорд, Уотерфорд, Корк и Лимерик, тем самым внеся свою лепту в дальнейшую историю Северной Ирландии и Эйре. Также говорится, что он с большой выгодой для себя вмешался в очередную усобицу на юге, вышел к Шаннон и достиг Лох Ри, после чего Клонмакнойс и Клонферт уже лежали у его ног. Источники гневно сообщают, что некоторые ирландцы присоединились к Тургейсу, оставили христианскую веру и вместе с людьми Тора посещали языческие святилища, которые Тургейс строил на месте монастырей, церквей и монашеских скитов. Все это выглядит крайне неправдоподобно. Отступников называли галл-гойдел, "чужие гаэлы" или "чужие ирландцы", и хронисты с сожалением пишут, что, если чужеземцы были плохи, "чужие ирландцы" вели себя еще хуже (91). Христианские историки обвиняют Тургейса в первую очередь в том, что он осквернял святыни. Изгнав аббата Армага, он якобы сам обосновался там как верховный жрец, а его жена Ота (Ауд) пела языческие заклинания и пророчествовала перед алтарем Клонмакнойса. Возможно, Тургейс таким образом исполнял одну из обязанностей правителя, по норвежскому обычаю совершая жертвоприношения и обеспечивая своим подданным хороший урожай, добрый улов и удачную охоту. Но скорее всего, это просто выдумки ученых монахов. Христиане, однако, могли утешаться, вспоминая древнее пророчество о том, что язычники, чужеземцы придут из-за моря и семь лет будут смущать сердца ирландцев, и один из них станет аббатом, не зная ни молитв, ни символа веры, ни языка этой земли (92). Семь лет, похоже, истекли к 845 г., когда Маэль Сеахлин, король Мита, захватил Тургейса в плен и утопил в Лох Овеле в Уэстмите.
