о. Ионы,
диакона Смирнова,
священника Тузова,
иеромонаха Саввы,
Яницкого, Холанского.
Максимова. [3]
Всем приписывали "контрреволюционные" действия. Самарина и Кузнецова суд объявил "врагами советской власти". Расстрел был заменен заключением в концентрационный лагерь. [4]
В Новгороде упразднили епархиальный совет. Был судебный процесс. В качестве обвиняемых - члены совета:
игумена Сторожевского монастыря
выпускников МДА
протоиерей
священник
временно управляющий епархией епископ Новгородский митрополит
К. Яковцевскии,
Н. Соколов,
В. Вихров.
В. Н. Фиников,
Алексий,
Арсений. [5]
В обвинительном акте, между прочим, был пункт:
"Издание от имени совета духовного органа "Новгородские епархиальные ведомости", в которых усматриваются признаки злостной критики советского строительства". [6]
В ноябре 1920-го года в Омском "доме лишения свободы" находились под арестом
архиепископ Сибирский Вениамин.
епископ Уфимский Андрей.
епископ Златоустовский Николай. [7]
Смоленская губчека в г. Мстиславе "за контрреволюционную деятельность" арестовала епископа Варлаама и ряд духовных и гражданских лиц. [8]
В том же году заканчивалась волна ликвидации епархиальных советов. "Ликвидация эта происходит всюду", - писал революционный журнал. [9] Большинство епархиальных советов были ликвидированы уже в прошлом году, многие священнослужители попали на скамью подсудимых. [10]
За три с небольшим года (1917-1920) немало священников и епископов было арестовано, предано суду и понесло суровые наказания. [11]
20-го августа 1921 года "при загадочных обстоятельствах" погиб Уфимский епископ Симон (Шлеев). Возвращаясь поздно вечером из кафедрального собора, в сопровождении двух монахинь, епископ увидел несколько человек, выходивших из калитки его дома. Монахини испугались и спрятались. Тут же раздался один за другим два выстрела. С убитого епископа убийцы сняли золотой крест. Одна деталь, которая наводит на размышления: накануне был убит комиссар местной ЧК М. Мастриков. [12]
Резко ухудшились отношения молодого советского государства с Церковью после Всезаграничного Собора русских архиереев-эмигрантов в Сербии, Карловцах Сремских (декабрь 1921 г.), провозгласившего основной задачей Русской Православной Церкви восстановление в России монархии... [13]
Гражданская война обострила внутренние классовые отношения, набросила тень подозрения в нелояльности на все элементы населения, сторонившиеся революции. "При таких условиях, - пишет Б. Титлинов, - обострение отношений государства и Церкви становилось неизбежным и этим отчасти объясняются некоторые факты, которые при других обстоятельствах могли и не иметь места". [14]
"Годы гражданской войны были годами резкой борьбы с духовенством". [15] Можно сказать, что конец гражданской войны совпадает со своего рода периодом "бури и натиска" на церковные организации. [16]
Все революционеры-большевики оказались жертвами формальной логики: патриарх Тихон - неприкрытая контра; либо религия - опиум, и тогда всех попов к стенке, либо она полезна, и тогда нечего бороться. [17]
Из провинций наиболее ретивые революционеры приезжали в столицу с предложениями такого рода: попов в Сибирь, иконы в костер, храмы под клубы. [18] Большевистские "десять заповедей". [19]
Так и действовали.
А в конце 1920-го года революционный официоз высказался так: "Операция эта (разрушение Церкви, одной из могучих опор самодержавия, как ее называли большевики, господствовавшей, государственной, бюрократической организации - В.С.)... прошла сравнительно легко". [20]
Для кого как!
Под прикрытием сопротивления изъятию церковных ценностей (об этом ниже, в самостоятельной главе) советская власть начала новую широкую волну судебных процессов над священнослужителями. Сопротивление изъятию оказалось весьма удачным поводом для привлечения к суду любого нежелательного представителя Церкви.
В первую очередь под эту волну попал, разумеется. Патриарх Тихон.
11-го апреля 1922-го года начался (правда, по просьбе епископа Антонина Грановского он был перенесен на 24-ое апреля, а в этот День слушание было отменено) судебный процесс над Патриархом Тихоном. К судебной ответственности были привлечены так же управляющий Московской епархией архиепископ Никандр (Феноменов), заведующий патриаршей
канцелярией Гурьев, Новгородский митрополит Арсений (Стадницкий).
Революционный трибунал вынес определение о привлечении Патриарха Тихона и архиепископа Никандра к уголовной ответственности. [21] 18-го мая, в субботу, в 6 часов вечера, отряд красногвардейцев появился около Троицкого подворья (у Самотеки), где проживал Патриарх, и ему было объявлено, что он находится под домашним арестом и не должен покидать своих комнат. [22]
В ночь на 19-ое мая Патриарха перевезли в Донской монастырь и под охраной, в полной изоляции от внешнего мира, его заключили в небольшой квартирке под монастырскими вратами (раньше в ней проживали архиереи, находившиеся на покое). Только один раз в сутки, в 12 часов, заключенному Патриарху позволяли выйти на балкон. Каждый раз при этом он видел вдали группы людей, склонявших головы при его появлении. Он издали благословлял их. [23] В таких условиях Патриарху предстояло пробыть ровно год.
26-го ноября там было совершено второе покушение на жизнь Патриарха. [24] При нем постоянно находился келейник, семейный человек, бывший иподиакон. По средам Патриарх отпускал его повидаться с родными и до следующего дня оставался один. Такой распорядок Патриарха был всем известен. И вот, 26-го ноября, в среду, в 23 часа ночи, кто-то своим ключом открыл входную дверь и направился в комнату Патриарха.
Послушник, Яков Сергеевич Полозов - навстречу. Выстрел. Он вскрикнул и тут же смолк. Преступники ретировались, захватив в прихожей шубу Патриарха. Прибежавший на выстрел Святейший увидел страшную картину.
- Вернитесь, вернитесь, - слыша удаляющиеся шаги, наивно призывал он, - вы же человека убили! - и силился поднять своего послушника, который по случайности не ушел в этот день домой.
Пуля предназначалась явно для Патриарха.
Патриарх велел похоронить послушника рядом с тем местом, которое он определил для своей могилы:
- Пусть под землей будем лежать рядом, как братья. Он принял на себя смертельный удар, предназначавшийся мне.
Тучков запретил хоронить Полозова в Донском монастыре. Предложил на Ваганьковском кладбище.
- Он будет лежать здесь, - кратко ответил Патриарх Тихон, когда ему доложили о распоряжении Тучкова.
Так и было сделано, как хотел Святейший. Под землей они лежат рядом, а на земле их разделяет лишь храмовая стена (Патриарх внутри, его послушник снаружи).
Почти в течение года без суда и следствия держали Патриарха под арестом. 12 раз (с 9-го мая 1922 года, по 5-ое марта 1923 года) Патриарха допрашивали (9-го мая, 31-го августа, 26-го декабря, 29-го декабря, 2-го января, 11-го января, 18-го января, 25-го января, 30-го января, 16-го февраля, 24-го февраля и 5-го марта). [25]
И только весной 1923-го года его дело сдвинулось с мертвой точки. 25-го марта начался скандальный в истории юриспруденции "судебный" процесс над Патриархом Тихоном. [26]
Патриарха судили по семи статьям Уголовного кодекса - 59, 62, 69, 72, 73, 119, 120. [27] Ему инкриминировали вину за все полторы тысячи кровавых эксцессов, происшедших в стране в результате изъятия церковных ценностей.
Кроме этого в обвинительном акте Патриарха Тихона было сказано, и этот аргумент фигурировал в качестве обвинительного пункта, что он (Патриарх) поддерживал связь с белогвардейской контрреволюцией. Через некоего эфирного "Федю". На самом серьезном уровне этот Федя фигурировал как свидетель обвинения, хотя кто скрывался под этим именем ни следствию, ни вообще никому известно не было. [28]
Мировая международная общественность была до глубины души возмущена этой профанацией судебной процедуры и наглостью советских "юристов".
23-го мая 1923 года в 11 часов вечера Патриарха Тихона перевезли в ГПУ на Лубянку. В течение 30 дней, пока его содержали здесь, с ним вел регулярные "беседы" Тучков. Призывал изменить политическую позицию Церкви, говорил о будто бы улучшающихся отношениях государства к Церкви. [29]
23-го июня 1923 года Патриарх Тихон был освобожден. В этот день многие вспомнили пророческое откровение известного московского священника Алексея Львовича Мечева, который еще 30-го марта, в день своих именин, больной, сказал своим друзьям, пришедшим поздравить его (около 20 человек): "Я скоро умру, но в день моих похорон будет величайшая радость для всей Русской Церкви". Через три месяца, в день освобождения. Патриарх, первое, что сделал, после выхода из ГПУ, - поехал служить панихиду на могиле только что погребенного о. Алексия. [30]
