Погром, учиненный в Киеве между 17 и 20 октября терскими казаками, унес примерно 300 жизней. Ночь за ночью группы вооруженных людей вламывались в еврейские жилища, грабили, избивали, убивали, насиловали. В.В.Шульгин, монархист и редактор антисемитской ежедневной газеты «Киевлянин», описывает виденное им следующим образом: «По ночам на улицах Киева наступает средневековая жуть. Среди мертвой тишины и безлюдья вдруг начинается душу раздирающий вопль. Это кричат "жиды". Кричат от страха. В темноте улицы где-нибудь появится кучка пробирающихся "людей со штыками", и, завидев их, огромные многоэтажные дома начинают выть сверху донизу. Целые улицы, охваченные смертельным ужасом, кричат нечеловеческими голосами, дрожа за жизнь. Жутко слушать эти голоса послереволюционной ночи... Но все же это подлинный ужас, настоящая "пытка страхом", которой подвержено все еврейское население»260. По мнению Шульгина, евреи сами навлекли на себя свои беды, и беспокоился он только, не вызовут ли погромы симпатии к ним.
Самый страшный погром из всех произошел в местечке Фастов, небольшом процветающем торговом центре к юго-западу от Киева, где жило 10 000 евреев; там с 23 по 26 сентября бригада терских казаков под командованием полковника Белогорцева провела нечто вроде нацистской Aktion: не хватало только фургонов со специальными приспособлениями для напускания угарного газа. Вот описание, которое дает очевидец: «Казаки рассыпались на множество отдельных групп, человека в три-четыре каждая, не более. Но действовали они не зря... а по одному общему плану... Ворвется группа казаков в еврейский дом, первое их слово: "деньги!». Если окажется, что тут были уже казаки и все уже забрали, то они немедленно требуют хозяина дома... ему наматывают на шею веревку; один казак берет веревку за один конец, другой — за другой конец и начинают душить, а то и повесят, если на потолке окажется крюк. Если при этом кто-нибудь из присутствующих заплачет или начнет просить пощады, то его — будь это даже ребенок — бьют смертным боем. Само собою разумеется, что семья отдает последнюю копейку, лишь бы избавить родного от муки и смерти. Если же денег все-таки нет, то казаки душат свою жертву до потери сознания, затем отпускают веревку; несчастный падает, таким образом, замертво на землю, и тогда его ударами приклада или даже обливанием холодной водой приводят в чувство. "Дашь деньги?" — спрашивают его мучители. Несчастный божится, клянется, что у него уже ничего нет, что все отобрано прежними посетителями. "Ничего, — говорят ему злодеи, — дашь". Опять набрасывают ему веревку на шею и опять душат и вешают. Это повторяется раз пять-шесть... Я знаю о многих домохозяевах, которых казаки заставляли поджечь свои собственные дома, а затем саблями и штыками загоняли их, а также тех, которые выбежали из сгоревших квартир, обратно в огонь, заставляя их, таким образом, сгореть живыми в огне...»261 В Фастове жертвами становились в основном люди пожилые, женщины и дети: молодые и здоровые мужчины, по-видимому, разбежались и попрятались. Убиваемых заставляли раздеваться донага, иногда пытали, приказывали им кричать: «Бей жидов, спасай Россию» и рубили кавалерийскими саблями; трупы бросали на съедение собакам и свиньям. Сексуальные надругательства имели место практически так же часто, как грабежи: женщин насиловали повсеместно, иногда на глазах у публики. Избиение в Фастове унесло, по некоторым сведениям, до 1300—1500 жизней. [Шехтман И.Б. Погромы Добровольческой армии на Украине. Берлин, 1932. С. 109—114. См. также свидетельства других очевидцев: Там же. С. 333—348. Посетивший Фастов с инспекцией вскоре после указанных событий белый генерал Бредов, командующий фронтом к юго-западу от Киева, сообщал, что ничего плохого там не произошло (Там же. С. 347-348)].
Несмотря на то что казацкие отряды Южной армии творили многочисленные зверства (ни одно из которых не может быть приписано Добровольческой армии), тщательная летопись погромов, составленная еврейскими организациями, показывает, что самые чудовищные преступления совершались независимыми украинскими бандами. [Осенью 1919 г., когда происходили погромы, обычно приписываемые Добровольческой армии, три добровольческие дивизии вели боевые действия в окрестностях Брянска, Орла и Ельца — это были великорусские территории, на них практически не существовало еврейского населения. Наибольшее количество погромов произошло в Киевской губернии, следующие по величине — в губерниях Подольской и Екатеринославской. В этих областях действовали кубанские и терские казаки. По этой причине неуместно говорить о погромах, «совершенных Добровольческой армией».]. Согласно проведенному ими исследованию, на протяжении гражданской войны было совершено 1236 актов насилия против еврейского населения, из них 887 могут классифицироваться как погромы, а остальные — как «эксцессы», т.е. насилие в этих случаях не достигало массовых размеров262. Из общего количества погромов 493, или 40%, было совершено украинцами Петлюры, 307 (25%) — независимыми атаманами, среди которых выделялись Григорьев, Зеленый и Махно, 213 (17%) — войсками Деникина, а 106 (8,5%) — частями Красной Армии (по поводу последних исторические источники хранят удивительное молчание). [Gergel N. // YIVO Annual of Jewish Social Science. 1951. Vol. 6. P. 244 Исключение составляют воспоминания меньшевика Давида Далина о погромах, произведенных Красной Армией в Могилеве и других городах Юго-Западной России (Социалистический вестник. 1921. № 11.8 июля. С. 13—15). См. также описание погрома, учиненного Красной Армией в Одессе 2 мая 1918: Бунин И. Окаянные дни. М., 1990. С. 128]. Та часть белой армии, которая совершала эти преступления — казаки, — снялись с насиженных мест не от упования видеть Русь возрожденной и объединенной, но от желания пограбить и понасиловать: один казацкий командир говорил, что после тяжелых боев его ребятам нужно дать четыре-пять дней «погулять», чтобы набрать сил для следующих ратных подвигов263.
Таким образом, неправильно было бы возлагать всю вину за избиение евреев на белую армию, но правда и то, что Деникин бездействовал перед лицом творимых злодеяний, которые не только порочили репутацию его армии, но и деморализовали ее. Деникинский отдел пропаганды, Осваг, нес серьезную ответственность за распространение антисемитской агитации, а наносимый ею вред еще усиливался терпимостью, проявленной Деникиным к антисемитским изданиям Шульгина и прочих.
Сам Деникин не являлся типичным образцом антисемита того времени: во всяком случае, во всей его пятитомной хронике гражданской войны не найти обвинений евреев в распространении коммунизма или в поражении белых. Даже напротив, он выражает раскаяние, что добровольцы плохо относились к евреям, стыдится погромов, демонстрирует полное понимание того, какое разлагающее действие это оказывало на боевой дух армии. Но он был слабым, политически неопытным человеком и мог лишь в незначительной степени контролировать поведение своих войск. От страха показаться юдофилом и от ощущения бессмысленности борьбы против возобладавших настроений он поддался давлению антисемитски настроенного офицерского корпуса. В июне 1919 г. Деникин сообщил еврейской делегации, убеждавшей его издать «особый торжественный акт» в осуждение погромов, что «слова здесь бессильны», что «всякий лишний шум вокруг этого вопроса» только утяжелит положение евреев, «вызывая раздражение в массе и обычные обвинения: "продался жидам"». [Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 5. С. 150. Это была проблема, общая для всех сторон-участниц гражданской войны. Винниченко, радикал-социалист и член украинской Директории, сказал евреям, просившим его осудить погромы: «Не ссорьте меня с армией» (см.: Марголин А. Украина и политика Антанты. Берлин, б.д. С. 325)].
Какими бы извинениями ни прикрывалась подобная бездеятельность перед лицом избиения гражданского населения, она создавала и у армии и у местных жителей впечатление, что командование белой армии относится к евреям настороженно и если не одобряет погромов, то не делает и ничего, чтобы их пресечь.
Было высказано утверждение, будто среди «тысяч документов в архивах белой армии нет ни одного, который осуждал бы погромы»264. Утверждение это безусловно неправильно. Деникин говорит, и факты свидетельствуют в пользу его правдивости, что и он, и его генералы издавали приказы, осуждающие погромы и предписывающие строго наказывать их участников265. 31 июля 1919 генерал Май-Маевский потребовал одинакового обхождения для всех граждан; лица, нарушившие этот принцип, подлежали наказанию. Он же уволил терского генерала, замешанного в погромах266. 25 сентября, когда убийства и грабежи были в самом разгаре, Деникин приказал генералу Драгомирову подвергнуть всех его людей, повинных в них, суровому воинскому наказанию267. Однако антиеврейская истерия делала невозможным проводить эти распоряжения в жизнь. [Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 5. С. 149. Шехтман подтверждает, что при царившей тогда атмосфере подобные приказы и предупреждения не могли возыметь никакого действия (см.: Шехтман И.Б. Погромы Добровольческой армии на Украине. С. 188)]. Например, генерал Драгомиров, выполняя полученные от Деникина инструкции, приказал судить полевым судом всех офицеров, замешанных в погромах, и под его давлением троих приговорили к смертной казни. Однако он был вынужден отменить приговор, когда другие офицеры пригрозили отомстить за казни таким погромом в Киеве, в котором погибнут сотни человек268.
