В лагере Дранси, помещавшемся в недостроенном дешевом жилищном комплексе, Мишель и Аннет Мюллеры, по их словам, «прошли через кошмар». Аннета была поражена не только условиями жизни – они с братом спали на цементном полу среди экскрементов – но и тем фактом, что кроме нескольких взрослых, пытающихся что-то сделать для детей, никому больше не было до них дела. «Никто не заботился о нас. Мы были предоставлены сами себе. Не помню, чтобы взрослые смотрели за нами». Перед самой отправкой транспорта в Освенцим они услышали свои имена: их вызывали из списка. Детей вывели из Дранси мимо столбов с проволочным ограждением к полицейской машине. «Мы думали, нас собираются освободить, – говорит Аннет. – Были уверены, что возвращаемся к своей семье на улицу Авенир. Мы с Мишелем строили планы, как бы удивить родителей: спрячемся под столом, а потом выскочим оттуда: вот они обрадуются! И тут я обернулась и увидела, что офицеры полиции прослезились: они-то очень хорошо знали, что нас увозят не домой».
Аннет и Мишеля отправили в другой перевалочный пункт для иностранных евреев, недалеко от Дранси, в помещении бывшего приюта на улице Ламарк на Монмартре. Они еще не знали, что это был первый шаг к свободе. Их отец получил письмо, написанное женой в Бон-ля-Роланде. В результате он заплатил сначала влиятельному французскому еврею, и через него французским властям. Это означало, что Аннет и Мишель, несмотря на их возраст, были определены в «скорняки» и перемещены из Дранси. Как только они прибыли в центр временного содержания, отец договорился, чтобы детей забрали представители католического сиротского приюта, в котором они и скрывались во время войны.
Большинству детей, отправленных в Дранси летом 1942 года, повезло меньше. С 17 августа и до конца месяца из этого лагеря в Освенцим было отправлено семь поездов с детьми, разлученными с родителями в Бон-ля-Роланде и Питивьере. «Утром перед отъездом мы одели детей получше, насколько это было возможно, – говорит Одетта Далтрофф-Батикль. – Большинство из них не в силах были нести даже свои маленькие чемоданчики. Их вещи перепутались, мы уже и не знали, где чьи.
Они не хотели спускаться по лестнице к автобусу, пришлось отвести их. После того, как были отправлены уже тысячи и тысячи детей, я вспомнила, что в изоляторе осталось примерно восемьдесят малышей. Мы думали, что сможем спасти хотя бы их – не вышло. Однажды нам сказали, что даже эти восемьдесят детей будут отправлены. На утро отправки, когда мы пытались их вывести, дети плакали и брыкались, они не хотели спускаться вниз. Жандармы поднялись в изолятор – и с большим трудом смогли справиться с малышами. Кажется, один или двое жандармов были немного расстроены этой душераздирающей сценой».
Джо Нисенмана18, которому тогда было 18 лет, отправили из Дранси в Освенцим 26 августа. В поезде было 700 взрослых и 400 детей, включая его десятилетнюю сестру, «очень милую белокурую девочку». В его вагоне было человек девяносто, около тридцати из них были детьми, которых высылали без родителей. Джо вспоминает, как «стоически» дети переносили жизнь в товарном вагоне в течение долгой поездки в Освенцим. «Мы прибыли через два или три дня – точно не помню – на станцию перед Освенцимом. Требовалось несколько мужчин с хорошим здоровьем: рядом был рабочий лагерь. Поэтому поезд остановили и сняли 250 человек». Джо был одним из отобранных взрослых: «Они палками выгнали нас из вагона. Никому не позволили остаться. Я оставил там сестру… Но, несмотря ни на что, мы и представить не могли, что случится дальше… По-моему, они даже не плакали… Помню этих малышей, они были такими славными – а их всех взяли и уничтожили. Такое зверство!». И спустя шестьдесят лет Джо Нисенман каждый день вспоминает страшную участь его сестры и остальных детей из Дранси: «За моим домом детский сад, и я постоянно вижу мам, ожидающих своих детишек с шоколадными круассанчиками. А у тех детей не было матерей. И шоколадных круассанов у них не было…»
Среди множества эпизодов в истории уничтожения евреев нацистами история убийства еврейских детей, высланных из Франции, поражает сильнее всего. Самое дикое, конечно, – шокирующая сцена разлучения детей с родителями. Но потрясает не только то, как детей вырывали из материнских рук, как тогда в Бон-ля-Роланде. Едва ли не страшнее то, что некоторым родителям (как тем матерям, которые велели своим сыновьям бежать во время начала облавы) приходилось идти против материнского инстинкта и отказываться от своих собственных детей, чтобы те могли спастись. Какая это непредставимая, опустошительная душевная травма – когда ты вынужден творить такое!
Даже Хесс вспоминал, как в Освенциме семьи стремились любой ценой остаться вместе. И хотя мужчин отделяли от женщин, мужей от жен, нацисты вскоре поняли, что силой разлучать матерей с детьми – это почти идет в разрез их собственным интересам. Даже несмотря на то, что нацисты теряли ценную рабочую силу, посылая молодых здоровых женщин в газовые камеры вместе с детьми, они понимали, что отрывать мальчиков и девочек от мам против их воли приводило к таким ужасающим сценам, которые крайне усложняли эффективное руководство процессом убийств. Более того, те отрицательные эмоции, что испытывали сами немцы при таком разделении, по силе можно было сравнить с переживаниями расстрельных команд, которые убивали женщин и детей в упор – той самой травмой, которую призвано было смягчить создание газовых камер.
После опыта с детскими эшелонами летом 1942 года французские власти пришли к такому же выводу. Вид маленьких детей, лишенных матерей и присмотра, настолько всех смущал, что после отправления из Дранси 31 августа поезда с детьми без родителей был отдан приказ, чтобы такое больше не повторялось. С тех пор в процессе депортаций из Франции детей больше не отбирали у матерей: теперь в Освенцим отправляли всех вместе. Однако важно сделать правильные выводы. Это вовсе не означает, что у французских властей неожиданно проснулась жалость: скорее, они поняли, примерно как Хесс в Освенциме, что им, если они не будут отделять матерей от детей, будет легче преследовать свои собственные цели.
Есть еще одна причина, по которой эта история особенно мучительна, как острая кость в горле: соучастие французских властей на каждой стадии преступления. Нацисты с самого начала понимали, что выслать евреев без сотрудничества с французами невозможно. И решение французов выдать «иностранных» евреев прежде «своих» поражает своим цинизмом даже спустя годы (хотя это решение, как мы увидим в следующих главах, повторили и другие страны). В целом, около 80 тысяч евреев погибло в результате депортации из Франции во время войны, что составляет 20–25 процентов всего еврейского населения страны на то время. Такая статистика означает, что примерно четверо из пяти французских евреев выжили в войну: на нее иногда ссылаются апологеты тогдашних порядков как на «здоровую» тенденцию, показывающую, что французские власти вели себя перед лицом нацистской оккупации с относительным достоинством.
Однако эта цифра говорит совершенно о противоположном: ведь откажись Франция от сотрудничества в выдаче «чужих» евреев, почти определенно ничего подобного вообще не случилось бы. Даже после оккупации всей территории страны в ноябре 1942 года нацисты не проводили резких ответных мер, когда французские власти делали что-либо с неохотой, и немецкие планы депортации впоследствии не были реализованы.
Вслед за парижской облавой в июле 1942 года и вывозом детей последовали протесты со стороны иерархов церкви, которые осудили действия французских политических руководителей. Архиепископ Тулузы 23 августа написал в знак протеста пасторское послание к духовенству своей епархии, для чтения во всех церквях епархии, а архиепископ Лиона при встрече 1 сентября с Лавалем заявил тому, что поддерживает и акции протеста, и укрывание католиками еврейских детей. Но все это было сделано слишком поздно, чтобы могло повлиять на судьбы тех, кого взяли во время облавы в Париже тем летом. Мама Мишеля и Аннет Мюллер, разлученная со своими детьми в Бон-ля-Роланде, умерла в Освенциме. И хотя ее смерти добились нацисты, но отправили ее в тот скорбный путь все же французы. «Больше всего меня поразило, – говорит Мишель, – то, что все это было абсолютно беспричинно. Людей арестовывали просто потому, что они родились евреями. И ведь это французы творили то, что до сих пор выше моего понимания. Шестьдесят лет прошло, и мне это по-прежнему кажется невероятным».
Все до единого ребенка из более чем четырех тысяч депортированных без родителей из Франции летом 1942 года, умерли в Освенциме. «Когда два моих брата бежали [от первой облавы], – говорит Аннета, – с ними был один из школьных друзей, чья мама тоже толкнула его на побег. И этот мальчик, оказавшись на улице, не захотел оставаться один. Он захотел к маме. Поэтому он попросил офицера полиции [чтобы ему позволили] вернуться к ней, и его отправили в газовую камеру. А ведь у этих детей все еще было впереди. Их переполняла радость – радости жизни. Но поскольку они были евреями, их приговорили к такому. А сколько у этих детей было способностей, талантов, достоинств?..»
