Возвращаться в близлежащее селение не было возможности — там свирепствовала какая-то эпидемия, то ли оспы, то ли чего похуже. Другой одежды у Резанова не было. И он, мокрый, на ледяном ветру, ехал со спутниками до ближайшего жилья, где удалось обсушиться и обогреться, больше четырех часов (по некоторым сведениям — все десять). В Якутии стояли морозы, и лежал снег.
Стоит ли удивляться, что в Якутске Резанов слег, пролежал десять дней и, кое-как подлечившись, еще несколько недель ехал до Иркутска «в слабом здоровье». В Иркутске его встретили чрезвычайно радушно — праздники, балы, обеды, ужины. Не самое лучшее времяпровождение для хворого. Резанов, как он сам писал, «из благодарности хотя и без удовольствия, но таскался всюду».
И снова слег. «Силы мои меня оставляют, я день ото дня хуже и слабее, не знаю, смогу ли я дотащиться до вас…» — писал он в Петербург свояку Булдакову. К физическим недомоганиям прибавилась психологическая травма: как-никак именно здесь, в Иркутске, он встретил и полюбил Анечку Шелихову, умершую всего четыре года назад.
Именно здесь Резанов, никаких сомнений, психологически сломался. В письме Булдакову он, в противоположность тому, что писал Румянцеву из Калифорнии, как раз и заверяет, что его помолвка с Кончитой — этакий дипломатический шаг. «Из калифорнийского донесения не сочти меня, мой друг, ветреницей. Любовь моя у вас в Невском, под куском мрамора, а здесь — следствие энтузиазма и новая жертва отечеству».
Именно на этих строчках основываются те, что усматривают в романе Резанова с «красой Калифорнии» исключительно меркантильные соображения. Все равно — придурки. Нужно же отдавать себе отчет, что это письмо написано мечущимся, издерганным, больным, умирающим человеком, потерявшим былую волю и твердость характера. Тем более что письмо Булдакову на этом не обрывается, а завершается многозначительно, в противоречии с тем, что сам Резанов только что вывел на бумаге: «Кон-сепсия мила, как ангел, прекрасна, добра сердцем, любит меня, я люблю ее, и плачу о том, что нет ей места в сердце моем. Здесь, друг мой, как грешник на духу, каюсь, но ты, как пастырь мой, сохрани тайну».
Вот так. В одном и том же абзаце — сначала «жертва отечеству», потом «я люблю ее» и, наконец, «плачу о том, что нет ей места в сердце моем». Это последнее в жизни Резанова письмо свидетельствует о том, что он находился уже в совершеннейшем душевном разладе и с окружающим миром, и с самим собой…
Кое-как дотащившись до Красноярска, Резанов там умер 1 (13) марта 1807 г. Памятник ему был снесен в тридцатые годы прошлого века. Точное место захоронения неизвестно и сейчас. Генерал Лебедь в бытность свою красноярским губернатором хотел оказать содействие в поисках, но — не успел…
Ну и напоследок нужно окончательно разделаться с последним в этой истории мифом: якобы Кончита сорок лет ничего не ведала об участи Резанова. Эта дурацкая сказочка вновь всплыла на свет божий не далее как в прошлом году трудами великого знатока отечественной истории академика Буровского…
Пикантность ситуации в том, что сей высокий титул присвоила г-ну Буровскому не Академия наук, а никому неизвестная контора под названием Энергоинформационная академия. Читатель об этих субъектах, должно быть, краем уха все же слышал. В кратком изложении: из космоса хлыщет энергия, напитанная информацией от Высших Звездных Учителей, и те, у кого есть врожденные способности (или просто особые шишечки в ушах), могут эти космическо-энергетические послания принимать, расшифровывать и преисполняться высшей мудрости. Одним словом — Рерих, Блаватская, чакры, зеленые человечки, астралы, ну и «академик» Буровский в качестве логического завершения процесса…
К сожалению, не только «энергоинформационные академики», но и масса вполне вменяемых людей по-прежнему уверена, что Кончита сорок лет ведать не ведала о судьбе жениха. Поскольку никто из них не давал себе труда подумать логически: ну какие сорок лет (или хотя бы десять), если меж Русской Америкой и Калифорнией велась регулярная торговля? Если с 1812 г. в Калифорнии (рукой подать от Сан-Франциско) существовало русское поселение, основанное помощником Баранова Иваном Кусковым? Какие, к лешему, сорок лет…
На самом деле эту историю в свое время запустил в обращение директор английской Компании Гудзонова залива сэр Джордж Симпсон, в книге о своем путешествии рассказавший сказочку про то, как он, прибыв в Калифорнию в начале 1842 г., узрел печальную красавицу в трауре и, узнав, что это невеста Резанова, до сих пор не имеющая сведений о судьбе без вести пропавшего жениха, во всеуслышание и открыл наконец истину. Немая сцена! Все остолбенели! А сэр Джордж просвещает окружающих: да-да, вот именно, сорок лет назад (ну, почти сорок) умер ваш жених, сеньорита, в далеком Красе… Красе… в общем, в сибирских снегах, где медведи ходят по улицам. И калифорнийцы его благодарят, смахивая скупую слезу…
Брехал наш сэр как сивый мерин!
Уже в мае тысяча восемьсот восьмого года Александр Андреевич Баранов написал коменданту Сан-Франциско Хосе де Ар-гуэльо, отцу Кончиты, письмо о смерти жениха его дочери, которое отправил в двух экземплярах с двумя разными людьми:
А. Швецовым, следовавшим с промысловой партией на корабле американца Эйрса с заходом в Калифорнию, и Иваном Кусковым, спустя несколько месяцев после Эйрса отправившемуся в Калифорнию. Комендант это письмо получил.
Вот оно — целиком.
«Милостивый государь!
В бытность у нас в Америко-Российских норд-вестовых заселениях, для обозрения областей, под начальством моим 18-ть лет состоящих, уполномоченной от Государя Императора Нашего генерал двора Его Величества, действительный камергер и кавалер, бывшей у японского двора полномочным послом Николай Петрович Резанов, Вашему Высокоблагородию небезызвестная особа, которой в 1806-м году имел удовольствие видеться с Вами на берегах Калифорнии в крепости Санкт-Фран-цыско и преобресть Вашу и всево высокоблагороднаго семейства благосклонность, возвратился благополучно в начале июня в порт Новоархангельск, а вышел в конце июля старой штиль 27 числа а новой 8-го августа, следуя в Петербург предстать с донесениями о вверенных ему комиссиях пред лице Государю Императору. Охотскаго порта достиг он с теми же, кои были у вас с ним, афицерами в сентябре месяце того же 806-го года, в коем и оттоль отправился до города Якутска по многотрудному весьма пути верховою ездою, на пути же сем застигли морозы и снега, жестоко изнурил себя и простудился, с трудом довезен до сказанного города, где и лечим был дней 10-ть доктуром, а потом и до Иркуцка доехал в слабом здоровье, а оттоль уже следуя прямо в Петербург, занемог и скончался в городе Красноярске 1/13 числа месяца 1807-го года.
А как по особливой ко мне благосклонности покойнаго Его превосходительства извещен я, что в бытность в Санкт-Фран-цыской крепости вступил он с Вашим Высокоблагородием в обязанность родства, сговоря прекрасную дочь Вашу Консеп-цыю в законную невесту, обнадежа возвратиться через 2 года к Вам, между же тем при отъезде просил меня при случающихся оказиях вояржирующих при здешних берегах иностранцев писать к Вашему Высокоблагородию и извещать об нем со изъявлением уверения, что выполнить он данное слово, в особливую честь себе поставляя, всемерно тщится будет, о чем и из Охотска в предписаниях своих подтвердить еще изволил, что непременно через Кадьякской порт Вашего отечества в ныне текущем, 808-м году к Вам отправится. Но вышнему провидению не угодно было исполнить горячее ево к родству Вашему желания, постиг преждевременно общей всем смертным предел, а потому разрешится должна обязанность и судьба Вашей прекрасной дочери свободою, о чем за долг себе вменил известить Ваше Высокоблагородие при случившейся теперь оказии. Потеря сего имянитого мужа — для здешнего края, особливо для меня, крайне чювствительно и прискорбно, ибо ласкался по времени снискать и Вашу благосклонность, а по блискому меж нами соседству завести и коммерческую связь с обоюдными пользами, на чесных правилах, чего и ныне желая усердно, покорнейше прошу ощастливить меня Вашим приятным ответом, на том же самом, кое следует остель по своим предметам и буде близ калифорских берегов, американском судне.
В продчем свидетельствуя особе Вашей принадлежащее почтение, вменяя себе в особливую честь, ежели позволите быть и именоваться
Милостивый государь
Вашим покорным слугой
Америко-Российских на норд-весте и норде областей,
правитель, коллежской советник, ордена
С.-я Анны 2-й степени кавалер Баранов.
Его высокоблагородию королевской шишпанской службы америко-калифорских крепостей г-ну коменданту Арвении».
