Поравнявшись с домом Спиридона Лучевникова, он неожиданно встретился с Митькой Степановым. Пьяненький, с розовым, опухшим лицом, Митька вывернулся в зеленой нараспашку венгерке с шелковыми золочеными шнурками из узенького переулка и снял казачью фуражку, на которой почему-то была нацеплена урядницкая кокарда.
- Дядя Петр! - гаркнул он.
Ястреб испуганно отпрянул в сторону.
- Здравствуй, Митя, - приветливо ответил Петр.
- Моншер! Очень рад тебя видеть! А я в аккурат сегодня чуток пригульнул, - подмигнул Митька. - Понимаешь, я на службу должен идти, в гусары хочу! А они, - Степанов ткнул пальцем в направлении своего огромного, нового, с резными ставнями дома, - а они, гвоздодеры, понимаешь, мне, гусару, хозяину Синего Шихана, вина, сволочи, не дают... Говорят, что у меня какой-то порок в грудях... Марфа пристает: пей капли и разные там порошки-потрошки... А я, дядя Петь, пардон, вина хочу! Выпью французского - и никаких болестей. Пляшу - и хоть бы хны! Денег, падлы, не дают. Понимаешь, ни копейки... На серебре жру, золотыми ложечками закусываю, а денег ни шиша! Я одну ложечку раз... - Митька показал жестом, что скрутил ложечке голову и спрятал в карман. - Понимаешь, и кредитками разжился... вот и выпил...
- Что же, выходит, Митрий, что сам у себя воруешь? - спросил Петр Николаевич. Он давно слышал, что Митька сильно пьет, но никогда не думал, чтобы тот мог так опуститься.
- Не-ет! Свое беру... - возразил хозяин Синего Шихана. - Ты, говорят, моншер, на нашей каторжанке женишься? Правда, дядя Петр, аль врут?
- А тебе разве не все равно, на ком я женюсь?
- Мне? - Митька недоуменно пожал плечами. - Мне абсолютно бар-берь, одинаково, как киргизы говорят! Очень хорошо, дядя Петр, делаешь. Марфушка моя - дрянь! Я с ней не сплю... Как крендель сладкая да приторная... вроде сдобного розонца:* водичка попала - и раскисает сразу... Тут болит у нее, там хворь, едрена корень! А я зверский насчет этого мужчина и тоже на какой-нибудь приисковой крале женюсь! Лучше их на свете нету! Тестя к едреной - из нашего дела - бабушке. Понимаешь, Липку у меня отбил, прииск захватил! Какой позор! Бугай, сволочь! Съемку золота в шахте делает, а меня на выстрел не велит пущать! Каков? Вот уйду в гусары, приведу сотню молодцов-удальцов, винца им поставлю и тестя в пух и прах расшибу! Все назад возверну и по-старому сделаю! Шабаш! Тараса, гады, ухлопали... Какой человек был и меня как любил!
_______________
* Так зовется на Южном Урале сдоба - хворост.
- А кто его, как ты думаешь? - спросил Петр Николаевич.
- Бунтовщики, конечно! Кто еще больше! - ответил Митька и сплюнул в сторону. - Вот ты за меня Маришу не отдал, сгубили ее зазря, - плаксиво продолжал Степанов. - Теперче меня хотят извести, капли разные подливают... Были бы мы с тобой родня, я бы тебя самым главным назначил... Когда свадьба-то? Я в гости приду...
- Никакой свадьбы, Митрий, не будет... Прощай!
Петр Николаевич тронул коня и объехал удивленного Митьку сбоку. Ему искренне жаль было совсем свихнувшегося Митьку, да и встреча была не из приятных, а тут предстояла еще одна, которой в эту минуту он вовсе не желал. Впереди шел с женой прямо на голову коня Панкрат Полубояров, с которым они когда-то холостяковали вместе, в одно время женились и на службу угодили в один полк. Хоть и не часто, но бывали друг у друга в гостях. На Гаврюшкиной свадьбе Панкрат был дружкой и даже занял Петру на расходы по свадьбе сто рублей. Присутствовал Полубояров и на Маринкиной помолвке. В этом году он выделился от отца и жил самостоятельно. Жена его, Евдокия, была дочерью крупного прасола Сыромятникова, с сарбайских хуторов, из богатой староверской семьи.
- Миколаич! Здорово! - свертывая в сторону, крикнул Полубояров.
- Здравствуй, Панкрат. Дуня, здравствуй! - приподнимая папаху, Петр хотел проехать мимо, но Панкрат, норовя поймать коня за повод, протянул руку. Пришлось остановиться и поздороваться в ладошку.
- Ты что это, приятель, тайные дела затеваешь и друзей сторонишься? умело и осмотрительно беря Ястреба под уздцы, проговорил Панкрат. Нехорошо своих забывать!
Евдокия, щелкая семечки, подозрительно поглядывала на Петра умными, хитровато прищуренными коричневыми глазами.
- Никаких у меня тайностей... Хотел к вам заскочить, - смешался Петр. - Да вот самих встретил...
- И чуток мимо не проскочил... - подстерегая его смущенный взгляд, с ухмылкой заметила Евдокия.
- Конь-то у тебя что-то, брат, с тела спал... Куда гонял? - спросил Полубояров.
- Да тут... атаман вызывал, - перебирая в руках поводья, нехотя ответил Лигостаев.
- С чего это вдруг в воскресный день?
- Дела, дела!
- Ну чего ты привязался? Разве ему теперь до нас? - Евдокия смахнула пуховой перчаткой прилипшую к губам шелуху от семечек и с вызывающим видом встала боком к Петру. Оценив ее грубоватую деликатность, он понял, что о его делах им все известно. Вести окольный разговор дальше не было никакого смысла.
- Сноха у меня ушла, - проговорил он сухо.
- Почему? - ради порядка осведомился Панкрат, хотя от жены он все уже знал.
- Потому что, когда быка хлещут кнутом, он орет "му"! - съязвила супруга. - Ты, говорят, какую-то бабу привез? - спросила она без всяких церемоний.
- Не бабу, Дуня, в каком смысле ты понимаешь, а жену! - мягко ответил Петр. - Ты бы лучше по старой дружбе зашла, кажись, не чужие... Давайте завертывайте, гостями будете! - пригласил Петр Николаевич.
- Ты что, белены объелся? - швырнув в снег мусор от семечек, гневно спросила Евдокия.
- Пока в здравом уме, в гости вас зову! - опешив от ее злобного взгляда, ответил Петр.
- В здравом уме такое не делают... Спьяну, наверное, приволок, а нас зовешь теперь советы тебе давать... Я бы тебе не совет дала, а плетей хороших, и ей заодно!.. Нет уж, Петр Миколаич, были мы свои, да все вышли... А теперь не токмо в твой дом не загляну, а за версту его обойду! Прощай, жених...
Полубоярова, презрительно отквасив губы, пошла прочь. Панкрат комкал в руке смятую перчатку, не зная, что и сказать.
- Может, ты хоть одно словечко какое молвишь, Панкратий? - Петр резко дернул поводья и, крутым вольтом повернув коня, встал поперек дороги.
- Што я тебе, полчок, отвечу? - Полубояров неуклюже повел вислыми плечами. - Ить про тебя тут такое плетут!
- Ну и пущай плетут!
Лигостаев поднял коня и с места пустил его галопом. Через минуту он спрыгнул у ворот с седла и завел коня во двор. Калитку ему открыл Захар Федорович. У сарая стояла пара серых, запряженных в большую кошевку коней. По нарядной упряжке Лигостаев узнал, что выезд был приисковый. Из окна выглядывали Василиса со Степой и махали ему руками.
Петр Николаевич, силясь улыбнуться, ответно помахал им перчаткой и, проведя коня мимо крыльца остановился около амбара.
- Долго ты, брат, ездил. Мы тут заждались. - Разнуздывая коня, посматривая на Петра сбоку, Важенин понял, что друг его вернулся с плохими вестями. Расспрашивать дальше не стал.
Петр Николаевич отстегнул подпруги, снял со спины коня седло и отнес его в амбар. Важенин отвел Ястреба на конюшню. Вернувшись, задержал Петра у крыльца и, будто не замечая его мрачного вида, спросил:
- Ты передал вчера Василию Михайлычу то, что я тебя просил?
- Как же! - удивился Петр. - Особый был разговор.
Петр Николаевич рассказал все, как было.
- Ясное дело, - задумчиво проговорил Важенин и сообщил Петру об аресте Кондрашова и Буланова. - Плохи у Васи дела...
- Что-нибудь открылось? - спросил Лигостаев.
- Может открыться... Эх, бежать бы ему надо!
- Они сегодня на полпути ночевать будут, - как бы про себя проговорил Петр Николаевич.
- Так что?
- Догнать и отбить. - После схватки с Печенеговым Петру Николаевичу казалось, что он теперь способен на любую дерзость.
- Какой горячий! Ты, куманек, поостерегись. На тебя тоже начнут собак вешать. В лесу подобрал, в амбаре держал, свекольником кормил. Факт налицо. Второй факт тот, что сердобольные станичники начнут за Степаниду заступаться, а бабы, вроде цепных шавок, на Василису накинутся. Всех их не переловишь и на поводок не возьмешь. Знаешь ведь, сколько у нас псов-то. Вспомни, как я Степку из Азии вез. Я-то знал, на что шел!
- А ты что же думаешь, что я не знаю, на что иду?
- А ты помнишь, как из Азии в эшелоне тогда двигались?
- Еще бы! Чуть ли не под откос хотели сбросить, - подтвердил Лигостаев.
- А здесь, в Шиханской? На Степку, как на гончую, улюлюкали!
- Теперь, кум, не те времена.
- Обтерлись маленько, правда, по-другому на жизнь глядеть стали. А, собственно, ты к чему всю эту обедню завел? Я ведь говеть не собираюсь, а вот исповедаться перед тобой готов. - Лигостаев сдержанно улыбнулся и, не найдя в кармане папирос, попросил у Важенина закурить. Тот подал ему кисет. Петр Николаевич закурил, жадно затягиваясь дымом, рассказал все то, что произошло в станичном управлении.
- Ты его ударил? - меняясь в лице, спросил Захар Федорович.
- Толкнул разок... - Петр Николаевич заплевал цигарку и далеко отбросил в сторону.
