Марцеллин пишет: «Племя гуннов, о которых древние писатели осведомлены очень мало, обитает за Меотийским болотом в сторону Ледовитого океана и превосходит своей дикостью всякую меру. Так как при самом рождении на свет младенца ему глубоко прорезают щеки острым оружием, чтобы тем задержать своевременное появление волос на зарубцевавшихся надрезах, то они доживают до старости без бороды, безобразные, похожие на скопцов»521.
Приск, тесно общавшийся с гуннами, ничего не говорит об этом обычае применительно к детям. Правда, его труд дошел до нас далеко не полностью. Описание Аттилы, сделанное Приском и пересказанное Иорданом, сохранилось – мы приводили его выше. Автор упоминает приплюснутый нос и отвратительный цвет кожи вождя, но о надрезах умалчивает522. С другой стороны, рассказывая о похоронах Аттилы, Иордан (со слов Приска) говорит о том, что воины в знак траура отрезали себе часть волос и обезобразили лица «глубокими ранами»523. Возможно, следы такого рода траурных порезов и ввели информаторов Марцеллина в заблуждение. Напомним, что сам Марцеллин с гуннами, судя по всему, не общался – в лучшем случае он мог видеть в Риме их послов524. Тем не менее снова дадим ему слово:
«Члены тела у них мускулистые и крепкие, шеи толстые, они имеют чудовищный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зверей или уподобить тем грубо отесанным наподобие человека чурбанам, которые ставятся на краях мостов»525.
Иордан оставил несколько иное описание внешнего облика гуннов: «Ростом они невелики, но быстры проворством своих движений и чрезвычайно склонны к верховой езде; они широки в плечах, ловки в стрельбе из лука и всегда горделиво выпрямлены благодаря крепости шеи»526.
Марцеллин сообщает: «При столь диком безобразии человеческого облика они так закалены, что не нуждаются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями диких трав и полусырым мясом всякого скота, которое они кладут на спины коней под свои бедра и дают ему немного попреть»527.
Исидор добавляет к этому: «Этот народ был настолько диким, что когда [гунн] испытывал во время похода жажду, он вскрывал вены своей лошади и таким образом кровью утолял жажду»528.
Что касается сообщения Исидора, то как бы ни воротили нос европейцы от такого напитка, он известен у многих кочевых народов, и гунны здесь не исключение. Что же касается сыроядения, описанного Марцеллином, – возможно, что в походе кочевникам и приходилось довольствоваться сырой и полусырой пищей, но гунны, с которыми путешествовал и столовался Приск, никаких особо экзотических кулинарных пристрастий не имели. Очередной общий ужин после приближения к лагерю Аттилы был описан Приском так: «К тому же месту пришли другие Скифы с присланными к нам Аттилою речными рыбами и быком. Поужинав, мы легли спать». Столь же обыденно сообщает Приск и о других совместных трапезах. Например, о визите в дом Онигисия он говорит: «Мы были приняты его женою и отличнейшими из его сродников и обедали у него». Рассказывая о пире у Аттилы, Приск пишет: «Первый вошел служитель Аттилы, неся блюдо, наполненное мясом. За ним прислуживающие другим гостям ставили на столы кушанье и хлеб. Для других варваров и для нас были приготовлены отличные яства, подаваемые на серебряных блюдах…» Во время путешествия по гуннским землям, римляне получали продукты от подданных Аттилы, причем послам и их слугам полагалось разное довольствие. Приск рассказывает: «В селениях отпускали нам в пищу – вместо пшеницы – просо, вместо вина – так называемый у туземцев медос. Следующие за нами служители получали просо и добываемое из ячменя питье, которое варвары называют камос»529. «Медос» – вероятно, какой‐то напиток из меда. Тот факт, что Приск, вслед за туземцами, употребляет это слово, наводит некоторых исследователей на мысль, что в селениях, через которые проезжало посольство, жили в том числе славяне530. Что касается загадочного «камоса» – некоторые комментаторы считали, что это был квас. Речь могла идти и о пиве, поскольку оно делается из ячменя531, – пиво было одним из древнейших напитков ойкумены, хотя его чаще употребляли египтяне и жители Месопотамии.
Если отвлечься от того, что говорят Марцеллин и Приск (Приску можно верить, но он описал гуннскую кухню очень уж кратко), то стоит вспомнить все то, что сегодня известно о пище кочевых степных народов – древних и не очень. Основу их стада обыкновенно составляют овцы. Напомним, что количество скота у сюнну в среднем колебалось вокруг 19 голов на человека; число это не менялось в течение двух тысячелетий – монголы начала XX века были обеспечены скотом примерно так же532. Надо думать, гунны в этом смысле не слишком отличались от своих предков.
Мясо кочевники ели не слишком часто – главные блюда делались на основе молока. Недаром археологи, исследуя зубы кочевников из древних погребений, обычно отмечают прекрасное качество зубной эмали. Как только кочевой народ вступает в контакт с земледельцами, эмаль начинает портиться533. Но обычно кочевники не заботятся о сохранности зубов и активно ищут таких контактов. Известно, что кочевая цивилизация влачит очень жалкое существование, если рядом нет оседлых земледельцев и ремесленников. Поэтому скотоводы стараются, чтобы маршруты их перекочевок пролегали достаточно близко от границ земледельческих государств (вспомним сюнну, вся история которых неразрывно связана с Китаем). Кроме того, кочевники, завоевав какую‐то территорию, обычно сохраняют поселения местных жителей, а иногда даже перегоняют в степь земледельцев и ремесленников (так хазары переселили на Дон множество алан из Предкавказья, создав здесь сеть небольших городков).
Пока гунны продвигались на запад, им, конечно, было не до развития земледелия. Но когда они более или менее обосновались в Европе, они, конечно же, стали решать проблему растительной пищи. На занятых гуннами территориях земледельцы были – те, что жили здесь еще до их прихода; далеко не все их поселения завоеватели сровняли с землей.
Кроме того, есть факты, что кочевники древности иногда пахали землю, не изменяя своему образу жизни. Ведь кочевник не каждый день двигался вперед со своим стадом. Ранним летом, когда травы много, скот достаточно долго пасется на одном месте, и здесь кочевники устраивали так называемые летники, в которые возвращались из года в год. Даже если жить они предпочитали в юртах, на летних стоянках неизбежно возникали загоны, хозяйственные ямы… А на зимних стоянках кочевники жили месяцами – здесь тем более появлялись порой какие‐то скромные хозяйственные постройки, иногда делались запасы сена. В окрестностях летников и зимников кочевники могли засевать небольшие участки земли. Иногда часть людей оставалась здесь до сбора урожая, а потом присоединялась к своим кочевьям534. Надо полагать, урожай при такой системе получался более чем скромный, но, поскольку основу питания составляли молоко и сыр, этого хватало. А если не хватало, то стол можно было разнообразить, облагая данью (или грабя) ближайших земледельцев или же получая от них хлеб и овощи в обмен на мясо и шерсть. Мы не можем с уверенностью говорить о том, что гунны занимались земледелием, но и исключить этого тоже нельзя.
Но вернемся к Марцеллину. Он пишет:
«Никогда они не укрываются в какие бы то ни было здания; напротив, они избегают их, как гробниц, далеких от обычного окружения людей. У них нельзя встретить даже покрытого камышом шалаша. Они кочуют по горам и лесам, с колыбели приучены переносить холод, голод и жажду. И на чужбине входят они под крышу только в случае крайней необходимости, так как не считают себя в безопасности под ней. <…> Никто у них не пашет и никогда не коснулся сохи. Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости. Никто у них не может ответить на вопрос, где он родился: зачат он в одном месте, рожден – вдали оттуда, вырос – еще дальше»535.
Все это опять‐таки не слишком точно. Если в дни, когда гунны с боями двигались на запад, гоня перед собой орды алан и готов, такая картина могла соответствовать истине, это было временное явление. Перегоняя свои стада, кочевник движется из года в год по одному и тому же маршруту. На этом пути, как мы только что говорили, существуют стационарные стоянки. Приск писал об «огромном селении», в котором стоял дворец Аттилы, причем у Аттилы было несколько дворцов в разных местах его державы. Во дворце жила и его главная супруга. «Отличный дом» был у Онигисия. Приск рассказывает, что, путешествуя по гуннским землям, они были застигнуты бурей и нашли убежище в селении, «начальницей» которого была одна из жен Бледы. Здесь путников устроили в отапливаемых камышом хижинах536.
