В итоге Чехословакия стала весьма многонациональным государством — 46 % ее населения составляли чехи, 13 % — словаки, 28 % — немцы, 8 % — венгры, и по 3 % — украинцы и евреи. И уже с начала двадцатых годов в новорожденном государстве начались межнациональные распри — причем не только по линии раздела "славяне — неславяне", но и между чешской и словацкой частью этого детища Антанты.
* * *
Разногласия эти были, увы, неизбежны. Это французам, англичанам и доверчивым американцам Бенеш с Масариком могли успешно втирать красивую сказку о единстве чехословацкого народа и о мизерной численности национальных меньшинств во вверенном им государстве; для собственно же населения Чехословакии эта байка никак не проходила — словаки, немцы и русины Закарпатья прекрасно понимали, что они отнюдь не чехи, и чехами становиться вовсе не желали — несмотря на старания официальной Праги. Но если недовольством немцев (ввиду их «вины» за развязывание Мировой войны) и русинов (ввиду их малочисленности и хронической нищеты) еще можно было как-то пренебречь, то недовольство словаков выплескивалось весьма и весьма серьезными волнами.
Хотя по названию Чехословакия была «двуединым» государством, на деле, как говорил основатель словацкого правого национализма Андрей Глинка, это политическое образование "являлось федеративным только по названию". Вся власть находилась в руках политиков из Праги, весьма болезненно реагировавших на любые автономистские поползновения.
Политические, национальные и экономические права немцев, поляков, русинов и даже словаков в "едином государстве " ущемлялись, они подвергались активным попыткам ассимиляции.
Как ответ, в Словакии серьезной политической силой стала консервативно-клерикальная Словацкая народная партия (Slovenska l'udova strana, кратко — "l'udovcy", "народники"), существовавшая еще с австро-венгерских времен и пользовавшаяся поддержкой не менее половины словаков. Возглавлявший партию отец Глинка еще в 1920 г. охарактеризовал этот процесс так:
"Мы готовы трудиться 24 часа в сутки ради того, чтобы наша страна превратилась из вассала масонской Чехословакии в свободную белую и христианскую Словакию".
Словацкие «народники» отнюдь не были «диванной» "партией любителей пива" — по инициативе профессора Войтеха Туки (бывшего в 1923–1929 гг. генеральным секретарем партии) с 1923 г. началось формирование партийной «милиции», носившей название «Rodobrana» ("Народная защита") — к 1925 г. насчитывавшей в своих рядах более пяти тысяч бойцов. На левом нагрудном кармане черных рубашек «народников» нашивался шестиконечный крест Святых Первоучителей славянских Кирилла и Мефодия — партия таким образом заявляла о своей приверженности традиционным ценностям.
Особо долго щеголять в черных рубашках с крестом Прага народникам не позволила — уже в 1926 г. властями было запрещено ношение партийной униформы, а после того, как это не «умиротворило» членов «Родобраны», в 1927 г. последовало ее полное запрещение. Тем не менее эти репрессии отнюдь не сломили «народников» — на выборах в 1927 г. они триумфально побеждают всех своих либерально-демократических оппонентов, после чего президент Масарик, скрипя зубами, вынужден был назначить из числа «народников» несколько министров.
Впрочем, терпение «либерального» президента было недолгим — правый национализм и католический консерватизм Глинки и Тука был для масона Масарика ножом острым — и в 1929 г. против профессора Туки, отличавшегося особенно радикальной риторикой, были сфабрикованы обвинения в заговоре против государства и шпионаже в пользу Венгрии. Он был приговорен к 15 годам тюрьмы.
"Словацкие народники" под этим предлогом были лишены всех министерских портфелей, а партия де-факто выброшена из политического процесса. И именно с этого момента партия отца Глинки переходит в жесткую оппозицию Праге и провозглашает курс на достижение независимости Словакии.
Так что все обвинения послевоенных пропагандистов в адрес словацких «сепаратистов», якобы выпестованных Гитлером на погубу демократической и свободной Чехословакии и ничего общего с подлинными чаяниями словацкого народа не имевших — увы, голословны и лживы, как и всякая иная либеральная пропаганда.
Официальная Прага в двадцать девятом году сама сделала все возможное для того, чтобы основная политическая сила Словакии перешла на радикальные (сейчас они бы назывались "экстремистскими") позиции — напоминаю неверующим Фомам, что до прихода Гитлера к власти в Германии оставалось еще четыре года…
* * *
Впрочем, все же надо признать, что словацкий сепаратизм Прага еще могла удерживать в рамках, а вот немецкий — уже никак.
И дело даже не в том, что словацкое радикальное движение ни в коей мере не могло рассчитывать на серьезную помощь извне — в отличие от немецкого. Главная проблема была в том, что немцы, в отличие от словаков, с самого зарождения самостоятельного чехословацкого государства были в нем ЧУЖИМИ и никакой необходимости в поддержании оного государства в состоянии активной жизнедеятельности не видели.
А учитывая то отношение, которое немцы (еще недавно — «титульная» нация Австро-Венгрии) испытывали по отношению к себе со стороны официальной Праги — то нет ничего удивительного в том, что для подавляющего большинства жителей Судет Чехословакия была ничем иным, как оккупационным государством. И не стоит лукавить — это было именно так; тем более что с самого первого дня существования Чехословакии немцы ежедневно ощущали себя людьми второго сорта, ущербными относительно не только чехов, но и словаков…
Когда Бенеш в Париже распинался, каким чудным раем на Земле для национальных меньшинств ("второй Швейцарией") будет Чехословакия, он обещал своим хозяевам все — и признание немецкого языка вторым государственным, и включение в состав правительства специального министра по делам немцев, и разработку Конституции вместе с немецкими политиками…
Ничего этого, как понимаете, сделано не было. Более того, с самых первых дней существования Первой республики чехи и немцы начали строить отдельные общественно-политические структуры — этнически «чехословацкие» общественные организации были в большинстве своем отделены от «немецких», и параллельно с чешскими партиями действовало несколько политических партий судетских немцев: социал-демократическая, аграрная (ландбунд), христианских социалистов (клерикалы). Обособлена была даже система образования — тот же Карлов университет, например, был разделен на чешский и немецкий.
Пока экономическая ситуация в Чехословакии была более-менее устойчивой — это по умолчанию признаваемое справедливым и естественным разделение населения страны на первый и второй сорт микшировалось и тщательно запрятывалось подальше от глаз мировой общественности.
Но в октябре 1929 г. в Нью-Йорке произошла Катастрофа и уже в тридцатом году вся тяжесть мирового кризиса перепроизводства обрушилась на промышленную Чехословакию.
А, поскольку немцы по большей части трудились на заводах и фабриках — то бич безработицы больнее всего ударил именно по ним. В 1932 г. безработным стал КАЖДЫЙ ПЯТЫЙ «чешский» немец!
А вот это было по-настоящему серьезно; и ни одна из политических партий судетских немцев (само это понятие, кстати, появилось лишь в 1902 г., благодаря писателю Францу Йоссеру, а в политический обиход вошло лишь на рубеже тридцатых годов) никакого выхода из положения своим сторонникам предложить не могла — ни одна, кроме национал-социалистической партии (DNSAP), возникшей, кстати, задолго до своей «однофамилицы» в Германии.
Но Прага оперативно уже в октябре 1933 г. запретила деятельность и национал-социалистической партии (вместе с ее символикой, свастикой и коричневыми рубашками). 3апретить партию — проще простого; а вот запретить политические взгляды — практически невозможно! Уже 2 октября 1933 г. бывший учитель гимнастики Конрад Генлейн со товарищи создали Судетско-немецкий патриотический фронт — который очень быстро, буквально за два с половиной года, стал ведущей политической силой судетских немцев. И на это были весьма существенные причины!
Многие историки из лагеря победителей уверенно утверждают, что Генлейн едва ли не с младых ногтей состоял на содержании Берлина, а его «фронт» (а позже "партия") — целиком и полностью гиммлеровско-гитлеровский «проект». Дескать, простые немцы жили в Чехословакии припеваючи, катались как сыр в масле, но из-за проклятого Генлейна вынуждены были стать врагами чешского народа. И если бы Масарик уже 3 октября 1933 г. просто запретил фронт Генлейна, то и никакой Второй мировой вовсе и не было бы…
В 1935 г. Судето-немецкая партия успешно выступила на общегосударственных парламентских выборах (получив голоса 60 % немецкого населения), опередила все «чехословацкие» партии и получила 44 депутатских мандата из 300 возможных. Запретить партию, которую поддержало столько избирателей? Которая де-факто является политическим представителем всего немецкого национального меньшинства? Любопытно, насколько быстрее бы в случае подобного запрещения произошло бы разрушение Чехословакии…
