Проскуряков: “Вставали они утром часов в 8–9. У них была общая молитва. Они все собирались в одну комнату и пели там молитвы. Обед у них был в 3 часа дня. Все они обедали вместе в одной комнате, т. е. я хочу сказать, что вместе с ними обедала и прислуга, которая была при них. В 9 часов вечера у них был ужин, чай, а потом ложились спать. Время дня они проводили, по словам Медведева, так: Государь читал, Государыня также читала или вместе с дочерьми вышивала что-нибудь или вязала. Наследник, если мог, делал из проволоки цепочки для своих игрушек – корабликов. Гуляли они в день часа полтора. Никаким физическим трудом им не позволялось заниматься (на воздухе)… Их пение я сам не один раз слышал. Пели они исключительно духовные песни. По воскресеньям у них служил священник с диаконом… Файка Сафонов стал сильно безобразничать. Уборная в доме была одна, куда ходила вся царская семья. Вот около этой уборной Файка стал писать разные нехорошие слова… и разные другие слова, совсем неподходящие… Залез раз Файка на забор перед самыми окнами царских комнат и давай разные нехорошие песни играть. Андрей Стрекотни в нижних комнатах начал разные безобразные изображения рисовать. В этом принимал участие и Беломоин: смеялся и учил Стрекотина, как лучше надо рисовать. Это я сам видел, как Стрекотни эти вещи рисовал”.
Якимов: “Они иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения. Пели они Херувимскую Песнь. Но пели они и какую-то светскую песню. Слов ее я не разбирал, а мотив ее был грустный. Это был мотив песни “Умер бедняга в больнице военной”. Слышались мне одни женские голоса, мужских ни разу не слышал… Непосредственно наблюдать, как Авдеев относился к Царю и его семье, мне не приходилось. Но я наблюдал самого Авдеева, имевшего с ними общение. Авдеев был пьяница, грубый и неразвитой; душа у него была недобрая. Если, бывало, в отсутствие Авдеева кто-нибудь из царской семьи обращался с какой-либо просьбой к Мошкину, тот всегда говорил, что надо подождать возвращения Авдеева. Когда же Авдеев приходил и Мошкин передавал ему просьбу, у Авдеева был ответ: “Ну их к черту!” Возвращаясь из комнаты, где жила царская семья, Авдеев, бывало, говорил, что его просили о чем-либо, и он отказал. Это отказывание ему доставляло видимое удовольствие. Он об этом радостно говорил. Например, я помню, его просили разрешить открывать окна, и он, рассказывая об этом, говорил, что он отказал в этой просьбе. Как он называл Царя в глаза, не знаю. В комендантской он называл всех “они”. Царя он называл Николашкой… Он, как только попал в дом Ипатьева, так начал таскать туда своих приближенных рабочих… Все эти люди бражничали в доме Ипатьева, пьянствовали и порвали царские вещи. Раз Авдеев напился до того пьяный, что свалился в одной из нижних комнат дома… А в нижний этаж он попал тогда после посещения в таком виде царской семьи; он в таком виде ходил к ней. Пьяные они шумели в комендантской комнате, орали, спали вповалку, кто где хотел, и разводили грязь. Пели они песни, которые, конечно, не могли быть приятны для Царя. Пели они все “Вы жертвою пали в борьбе роковой”, “Отречемся от старого мира”, “Дружно, товарищи, в ногу”. Вот, зная Авдеева как большевика, как человека грубого, пьяного и душой недоброго, я думаю, что он обращался с царской семьей плохо: не мог он обращаться с ней хорошо по его натуре, по его поведению; как я сам его наблюдал в комендантской, думаю, что его обращение с царской семьей было для нее оскорбительным. Припоминаю еще, что вел Авдеев со своими товарищами разговоры и про Распутина. Говорил он то, что многие говорили, о чем и в газетах писали много раз…”
Красноречивее всяких слов говорит сам дом Ипатьева, как жилось здесь узникам. Необычные по цинизму надписи и изображения с неизменной темой: о Распутине. Как глубоко ошибаются те, кто думает, что яд этого чудовища не проник в народные массы.
Окружение царской семьи чекистами
В первых числах июля в доме Ипатьева произошли большие перемены.
Авдеев, его помощник Мошкин и все рабочие злоказовской фабрики, жившие в верхнем этаже, были внезапно изгнаны, а Мошкин был даже арестован.
Вместо Авдеева комендантом стал известный уже нам Юровский, а его помощником некто Никулин.
Они заняли ту же комнату под цифрой VI, где жил и Авдеев. Но Юровский проводил лишь день в доме Ипатьева. Никулин жил в нем.
Через несколько дней после появления их прибыли еще десять человек, поселившиеся в нижних комнатах под цифрами II, IV и VI.
Они и стали нести внутреннюю охрану. Злоказовские же и исетские рабочие, жившие в доме Попова, были совершенно устранены от нее и продолжали нести исключительно охрану наружную.
Что означала эта перемена?
Чувство лодыря, соблазна легкого труда и небывалая по тем временам его оплата привели в дом Ипатьева пьяного слесаря от локомобиля и его пьяную ватагу. По своему круглому невежеству эти распропагандированные отбросы из среды русского народа, вероятно, сами себя считали крупными фигурами в доме Ипатьева. Они не сами пришли сюда. Их сюда посадили, а затем в нужную минуту выгнали.
Прибытие в Екатеринбург Императора вскрыло фигуру распорядителя Голощекина, прибытие детей – Юровского.
Шая Исакович Голощекин – мещанин г. Невеля Витебской губернии, еврей, родился в 1876 году. Партийная его кличка – Филипп.
Он кончил гимназию в Витебске и зубоврачебную школу в Риге.
В 1906 году он был арестован как большевик-пропагандист в пределах Петроградской губернии и в 1907 году был осужден Петроградской Судебной Палатой на 2 года в крепость.
Едва отбыв наказание, он тотчас же возобновил свою революционную деятельность в Москве и играл большую роль в московском комитете партии. Но скоро он был вновь арестован и сослан в Нарымский край.
В 1911 году он бежал из ссылки за границу.
Там в это время шла большая борьба в рядах большевистских фракций. С Лениным боролось левое крыло большевиков, обвиняя его в узурпаторских наклонностях и в измене принципам чистого большевизма. Правое крыло стремилось к соглашению с меньшевиками. Сам Ленин шел к захвату власти в партии и пытался создать сплоченное ядро профессиональных революционеров, чтобы, действуя через них как своих агентов, проводить нужные ему идеи. Подготовляя созыв общепартийной конференции, он домогался провести туда нужных ему людей.
Вернувшись в Россию, Голощекин оказал громадную услугу Ленину агитацией в рабочих районах и, в частности, на Урале.
Конференция собралась в Праге в 1912 году.
Голощекин был на этой конференции как представитель Москвы. Он тогда же был избран членом ЦК партии. Ему было поручено сделать доклады о работах конференции в Москве и на Урале с назначением его разъездным агентом “Русского Бюро ЦК”.
В том же 1912 году он вновь был арестован и сослан в Сибирь на 4 года.
В.Л. Бурцев говорит о нем: “Я знаю Голощекина и узнаю его на предъявленной мне Вами карточке. Это типичный ленинец. В прошлом он организатор многих большевистских кружков и участник всевозможных экспроприации. Это человек, которого кровь не остановит. Эта черта особенно заметна в его натуре: палач, жестокий, с некоторыми чертами дегенерации”.
Он был на Урале членом областного совета и областным военным комиссаром.
Этим положением Голощекина и определялась его роль в Ипатьевском доме.
Когда возникла угроза большевистскому игу в лице атамана Дутова, Голощекин быстро создал кадры вооруженных уральских рабочих и бросил их в тыл Дутова. Бешено энергичный, он знал, благодаря своим старым связям на Урале, где брать живую силу большевизма.
Сысертский завод был одним из тех, кто дал Голощекину эту силу Большинство сысертских рабочих входили в отряды, боровшиеся с Дутовым. Злоказовская фабрика была гнездом большевизма.
Охрана в доме Ипатьева носила характер военной организации. Рабочие, вошедшие в нее, считались красноармейцами. Их обучали военной службе.
Эту охрану в Ипатьевском доме и создал Голощекин. Она и подчинилась ему как областному комиссару.
Медведев был давно агентом Голощекина. Он и набирал в Сысерти нужных Голощекину людей.
Жена Медведева откровенно показала при допросе: “Поручение (набрать охрану) было дано моему мужу комиссаром Голощекиным”.
Яков Михайлович Юровский – мещанин г. Каинска Томской губернии, еврей, родился в 1878 году[77].
Когда Юровский злобно иронизировал в тюрьме по адресу Татищева: “По милости царизма я родился в тюрьме”, он лгал, одеваясь в чужой костюм наследственного революционера.
Его дед Ицка проживал некогда в Полтавской губернии. Сын последнего, Хаим, отец Юровского, был простой уголовный преступник. Он совершил кражу и был сослан в Сибирь судебной властью.
Яков Юровский получил весьма малое образование. Он учился в Томске в еврейской школе “Талматейро” при синагоге и курса не кончил.
