Занкевич порывисто встал с намерением выйти. За ним поднялись все сопровождавшие его лица. Но их остановил председатель Совета Глоба.
— Господин посол, — обратился он к Севастопуло, — скажите, пожалуйста, можете ли вы взять на себя труд заняться разбором всех наших требований к русскому военному командованию и принять необходимые меры к тому, чтобы мирным путем разрешить их?
— Все будет зависеть от вас, — коротко и сухо ответил Севастопуло. — Мирное разрешение возникшего конфликта находится всецело в ваших руках.
— Мы сделали все, господин посол, что зависело от нас, — ответил один из членов Совета. — Но военное командование разговаривает с нами лишь языком угроз. Оно не хочет удовлетворить ни одного нашего требования, хотя все они продиктованы интересами революции.
— Я не могу согласиться с вами, — возразил посол. — Ваши солдаты не повинуются властям, а это тяжелое воинское преступление. Их отказ участвовать в войне в то время, когда идет борьба за жизнь целых народов, также является преступлением. Вы должны понять, что вы, солдаты, как и народные массы, обязаны действовать в рамках законов.
— Если вы, господин посол, считаете отказ солдат воевать и требование вернуть их на родину преступлением, то виновниками этого являются не солдаты, а те, кто стоят сейчас у власти, — возразил член Совета Ткаченко.
— Сейчас в России создан новый уклад, — продолжал посол. Революция совершена без крови, народ на стороне революции и всецело поддерживает Временное правительство. Он не идет за большевиками, призывающими массы к кровопролитию. Вы стоите на неправильном пути. Подумайте серьезно об этом...
Беседа с послом продолжалась довольно долго, но никакого соглашения и на этот раз достигнуто не было. Посол придерживался той же политики, что и генерал Занкевич. Он хотел убедить солдат отказаться от революционных требований и заставить их продолжать войну.
— Мы хорошо понимаем, господин посол, требования правительства и отдаем отчет в своих поступках, — сказал в заключение один из членов Совета. — Наши требования прекратить войну и отправить нас на родину и законны [176] и справедливы. Мы уверены, что наш народ их понимает и одобряет. Их не одобряют лишь те, кто сейчас стоит у власти в России и кому выгодна и нужна эта преступная война. Поэтому все сторонники продолжения войны, и в первую очередь наши генералы и офицеры, делают все, что в их силах, чтобы опорочить нас и нашу революционную борьбу.
Нас обвиняют в грабеже местного населения, чтобы вызвать к нам вражду. Нас обвиняют в измене родине, чтобы отвлечь солдат от действительно революционной борьбы рабочего класса России и заставить быть послушным орудием в руках новых хозяев — русских капиталистов.
Нас лишили питания, лишили всего и постоянно угрожают применить против нас вооруженную силу. Вместо того чтобы прислать беспристрастных людей и выяснить положение тысяч русских солдат, заброшенных самодержавием в чужую страну, Временное правительство приказало французским войскам силой оружия привести нас в повиновение и заставить воевать в угоду буржуазии. Пусть же Временное правительство знает, что это все, что оно в силах сделать. Мы еще раз заявляем, что не признаем больше ни буржуазного правительства, ни его приказов, ни уполномоченных им военных агентов...
— Вы не можете решать такие вопросы сами за всех солдат бригады. Вы обязаны собрать их и объявить им последние приказания правительства. Я требую, приказываю сделать это! — сказал Занкевич.
— Мы не будем, господин генерал, по всякому поводу беспокоить наших людей, особенно сейчас, в момент длительного и острого голода, — возразил Глоба. — Мы знаем своих людей и поэтому уверены, что они только посмеются над вашими словами, что, если вы помните, было уже не один раз. Если же вам угодно убедиться в этом еще раз, пожалуйста, — мы соберем солдат, поговорите с ними сами...
Занкевич медленно поднялся с места, опустил левую руку на эфес шашки, немного подумал, наклонив голову, затем выпрямился и сказал:
— Подумайте серьезно над своими поступками. Я вижу, настало время говорить с вами другим языком и в другой обстановке. Уверен, что вы раскаетесь, но будет слишком поздно. Сила закона и оружия неумолима.
Затем он взял под руку посла Севастопуло и сказал ему громко, чтобы все слышали: [177]
— Надеюсь, господин посол, вы убедились сами в безнадежности наших войск и в моих благородных намерениях — поставить солдат на правильный путь. К сожалению, все мои усилия напрасны. Но законы незыблемы, мятежники опасны и для родины и для революции. Я кладу конец всему этому.
После этого все лица, прибывшие вместе с послом, покинули лагерь.
Через день после посещения лагеря (30 августа) Занкевич доносил Временному правительству:
«Последняя моя поездка в лагерь ля-Куртин положительных результатов не дала. Для приведения солдат ля-Куртин к повиновению решил, по согласованию с комиссаром, использовать дивизионы 2-й артиллерийской бригады, находящейся во Франции проездом в Салоники. Дивизионы формируют батареи с французскими орудиями и пеший батальон в 450 человек. Активную роль при усмирении ля-Куртин возложил на наши части, чем рассчитываю избегнуть вооруженного столкновения французов с солдатами ля-Куртин. Положение в 3-й бригаде улучшается. Быть может, удастся использовать несколько рот этой бригады для усмирения солдат ля-Куртин. Прошу передать военному министру и генералу Корнилову»{48}.
Так закончился период мирных переговоров между революционными солдатами и представителями Временного правительства. В начале сентября 1917 года русское военное командование во Франции приступило к формированию карательных отрядов, чтобы бросить их против русских революционных солдат Куртинского лагеря.
2-я русская артиллерийская бригада, временно расположенная лагерем в Оранже, 5 сентября получила приказ выступить на усмирение 1-й бригады. Во исполнение этого приказа одну часть артиллерийской бригады спешно перебросили в лагерь Курно, где размещалась 3-я бригада, а другую часть в лагерь, расположенный в районе Клермон-Феррана. В этих лагерях русские артиллеристы под руководством военных инструкторов должны были быстро ознакомиться с материальной частью французских винтовок и французских пулеметов, а также орудий различных систем. Одновременно они занимались и практической стрельбой.
Глава IX. Расстрел лагеря ля-Куртин
5 сентября 1917 года полковник Бобриков был принят французским президентом Пуанкаре в связи с награждением его орденом «Почетного легиона». Темой беседы был куртинский «мятеж».
Подробно осветив положение в 1-й бригаде и ознакомив Пуанкаре с точкой зрения Временного правительства, высказанной им в последних телеграммах министерства иностранных дел и верховного главнокомандующего Корнилова, Бобриков просил президента выделить необходимое количество французских войск для быстрейшей ликвидации куртинского «мятежа».
Пуанкаре согласился это сделать, но просил Бобрикова все же «избежать вооруженного столкновения между французами и русскими», так как это может быть использовано врагами нашего союза в целях его ослабления»{49}.
Французские военные власти выделили в распоряжение Бобрикова необходимые части и в свою очередь тоже предупредили его, что оружие может быть применено лишь в случае неуспешных действий русских войск.
Таким образом, на измученный голодом и произволом русских военных властей лагерь ля-Куртин с неумолимой силой надвигалась новая гроза. Куртинцы ожидали ее с тревогой и волнением.
Особенно беспокоило солдат известие о том, что сосредоточенные в особых лагерях части 2-й артиллерийской бригады в спешном порядке проходят специальную боевую подготовку, как бы тренируясь в тактических действиях против солдат Куртинского лагеря, и что в помощь им выделены французские войска. Встревоженные [179] этой новостью, солдаты потребовали от Совета организовать и с ними необходимые военные занятия. «Настал час и нам браться за оружие!» — говорили они.
Для того чтобы заставить солдат 3-й и 2-й артиллерийской бригад выступить с оружием против кургинцев, русское командование решило вновь обмануть солдат.
Зная, что 3-я бригада недостаточно надежна, чтобы быть послушным орудием контрреволюционных сил, Занкевич пошел на обман солдат этой бригады, объявив им лишь ту часть своего приказа, где говорилось, что «Временное правительство приказало отправить русские войска, находящиеся во Франции, в Россию», и заверил солдат бригады, что после усмирения бригады «мятежников» они будут немедленно отправлены на родину.
Этот обман достиг своей цели. Из состава 3-й бригады удалось сформировать пять пехотных батальонов по 800 человек в каждом и две пулеметные роты с 48 пулеметами. Причем из двух батальонов был сформирован сводный полк, который получил название «батальона смерти». Полк возглавил полковник Готуа. Остальные три батальона являлись самостоятельными подразделениями и получили название «батальона чести». Командовали «батальонами чести» три полковника: Сперанский, Стравинский и Котович.
