В самой тихой Москве, не знакомой с бурями гражданского своевольства, открылось дерзкое злодеяние, и дремлющее Правительство оставило виновников под завесою тайны. Тысячский столицы, именем Алексей Петрович, важнейший из чиновников и подобно Князю окруженный благородною, многочисленною дружиною, был в час заутрени найден мертвый среди городской площади, со всеми признаками убиенного – кем? неизвестно. Говорили явно, что он имел участь Андрея Боголюбского и что ближние Бояре, подобно Кучковичам, умертвили его вследствие заговора. Народ встревожился: угадывали злодеев; именовали их и требовали суда. В самое то время некоторые из Московских Вельмож – опасаясь, как вероятно, торжественного обвинения – уехали с семействами в Рязань к Олегу, врагу их Государя, и слабый Иоанн, дав время умолкнуть общему негодованию, снова перезвал оных к себе в службу.
Даже и Церковь Российская в Иоанново время представляла зрелище неустройства и соблазна для Христиан верных. В год Симеоновой кончины Архиепископ Новогородский, Моисей, отправил Посольство к Греческому Царю и к Патриарху жаловаться на беззаконное самовластие Митрополита: вероятно, что дело шло о церковных сборах, коими наши Митрополиты отягчали Духовенство, называя оные учтивым именем даров. Послы, принятые весьма благосклонно, возвратились с дружественными грамотами от Императора Иоанна Кантакузина и Патриарха Филофея, украшенными златою печатаю, как сказано в летописи. Содержание грамот нам неизвестно; но кажется, что Филофей, как хитрый Грек, отделался только ласковыми словами: ибо не хотел ссориться с Российскими Митрополитами, которые никогда не ездили в Царьград без даров богатых. В знак особенного уважения к святителю Моисею он прислал ему крещатые ризы или Полиставрион.
Сия жалоба Новогородского Духовенства на Главу Церкви – вынужденная сребролюбием предместника Алексиева, Феогноста – оскорбляла достоинство Митрополитов. Другое происшествие сделало еще больше соблазна. Патриарх Филофей, вместо одного законного Митрополита для России, поставил в Константинополе двух: Св. Алексия, избранного Великим Князем, и какого-то Романа (вероятно, Грека). Сия новость изумила наше Духовенство; оно не знало, кому повиноваться, ибо Митрополиты были не согласны между собою: Роман же, обязанный Святительством действию корысти, всего более думал о своих доходах и требовал серебра от Епископов. Св. Алексий – не искав чести, по словам летописи, но от чести взысканный – вторично отправился в Константинополь с жалобами на беспорядок дел церковных, и Филофей, желая примирить совместников, объявил его Митрополитом Киевским и Владимирским, а Романа Литовским и Волынским. Несмотря на то, сей последний без дозволения Алексиева жил несколько времени в Твери и вмешивался в дела Епархии, призванный, кажется, Всеволодом Холмским, который сам ездил тогда в Литву. Роман заслужил его благодарность, убедив (в 1360 году) Князя Василия Михайловича отдать племянникам третью часть Тверского Княжения; был осыпан почестями и дарами при дворе, но не мог склонить на свою сторону Епископа Феодора, не хотевшего иметь с ним никакого сношения.
Алексий же, более и более славясь добродетелями, имел случай оказать важную услугу отечеству. Жена Чанибекова, Тайдула, страдая в тяжкой болезни, требовала его помощи. Хан писал к Великому Князю: «Мы слышали, что Небо ни в чем не отказывает молитве главного Попа вашего: да испросит же он здравие моей супруге!» Св. Алексий поехал в Орду с надеждою на Бога и не обманулся: Тайдула выздоровела и старалась всячески изъявить свою благодарность. В сие время Ханский посол Кошак обременял Российских Князей беззаконными налогами: милость Царицы прекратила зло; но добрый Чанибек – как называют его наши Летописцы – жил недолго. Завоевав в Персии город Таврис (основанный любимою супругою славного калифа, Гарун-Алрашида, Зебеидою) и навьючив 400 вельблюдов взятыми в добычу драгоценностями, сей Хан был (в 1357 году) злодейски убит сыном Бердибеком, который, следуя внушениям Вельможи Товлубия, умертвил и 12 братьев. Митрополит, очевидец столь ужасного происшествия, едва успел возвратиться в Москву, когда Бердибек прислал Вельможу Иткара с угрозами и с насильственными требованиями ко всем Князьям Российским. Они трепетали, слыша о жестоком нраве его: Св. Алексий взял на себя укротить сего тигра; снова поехал в столицу Капчакскую и посредством матери Бердибековой, Тайдулы, исходатайствовал милость для Государства и Церкви. Великий Князь, его семейство, Бояре, народ встретили добродетельного Митрополита как утешителя Небесного, и – что было всего трогательнее – осьмилетний сын Иоаннов, Димитрий, в коем расцветала надежда отечества, умиленный знаками всеобщей любви к Алексию, проливая слезы, говорил ему с необыкновенною для своего нежного возраста силою: «О Владыко! Ты даровал нам житие мирное: чем изъявим тебе свою признательность?» Столь рано открылась в Димитрии чувствительность к заслугам и к благодеяниям государственным! – Успокоив Россию, Митрополит жил два года в Киеве, оставленном его предместниками, среди развалин и печальных следов долговременного запустения стараясь обновить церковное устройство и велелепие храмов.
Иоанн надеялся княжить мирно; но скоро Царевич Татарский, Мамат-Хожа, приехал в Рязань и велел объявить ему, что время утвердить законный рубеж между Княжением Олеговым и Московским: то есть корыстолюбивый Царевич, уже славный злодеяниями насилия, хотел грабить в обеих землях под видом размежевания оных. Великий Князь, ссылаясь на грамоты Ханские, ответствовал, что он не впустит посла в Московские области, коих границы известны и несомнительны. Ответ смелый; но Иоанн знал, что Мамат-Хожа действует самовольно, без особенного Ханского повеления; знал, может быть и то, что Бердибек уже недоволен сим Вельможею, который скоро долженствовал возвратиться в Орду и заплатил там жизнию за убиение какого-то любимца Царева.
Княжив 6 лет, Иоанн скончался Монахом на тридцать третьем году от рождения (13 ноября 1359 г.), оставив по себе имя Кроткого, не всегда достохвальное для Государей, если оно не соединено с иными правами на общее уважение. – Подобно отцу и брату, он написал Духовную, в коей приказывает Москву двум юным сыновьям, Димитрию и Иоанну, уступая треть ее доходов шестилетнему племяннику, Владимиру Андреевичу, и веля им вообще блюсти, судить и рядить земледельцев свободных, или численных людей; отдает супруге Александре разные волости и часть Московских доходов, а Димитрию Можайск и Коломну с селами, Иоанну Звенигород и Рузу; утверждает за Владимиром Андреевичем Удел отца его, за вдовствующею Княгинею Симеона и Андреевою, именем Иулианиею, данные им от супругов волости, с тем, чтобы после Иулиании наследовали сыновья великого Князя и Владимир Андреевич, а после Марии один Димитрий. Из драгоценностей оставляет Димитрию икону Св. Александра, золотую шапку, бармы, жемчужную серьгу, коробку сердоликовую, саблю и шишак золотые; Иоанну также саблю и шишак, жемчужную серьгу, стакан Цареградский, а двум будущим зятьям по золотой цепи и поясу; отказывает, вместо руги, некоторую долю Княжеских прибытков церквам Богоматери на Крутицах, Успенской и Архангельской в Москве; дает волю Казначеям своим, сельским Тиунам, Дьякам, всем купленным людям, и проч.
Достопамятным случаем Иоанновых времен, связанным с нашею историею, было происхождение нынешней Молдавской области, где в течение семи веков, от третьего до десятого, толпились полудикие народы Азии и Европы, изгоняя друг друга и стремясь грабить Империю Греческую.
Нестор говорит, что Славяне Российские, Лутичи и Тивирцы, издавна жили по Днестру до самого моря и Дуная, имея селения и города. Князья Галицкие во XII веке без сомнения владели частию Бессарабии и Молдавии, где обитали тогда, под именем Волохов, остатки древних Гетов, смешанных с Римскими поселенцами первого столетия, также некоторые Печенеги и Половцы. Заметим еще, что в Российской Географии XIV века именованы Белгород (или Акерман), Романов, Сучава, Серет, Хотин, в числе наших старинных городов. Падение Галицкого Княжения оставило Молдавию в жертву Татарам, и сия земля, граждански образованная Россиянами, снова обратилась в печальную степь: города и селения опустели. Когда же Моголы, устрашенные счастливым оружием Людовика Венгерского, около половины XIV века удалились от Дуная: тогда Волохи, предводимые Богданом или Драгошем, жив прежде в Венгрии, в Мармаросском Графстве, явились на берегах Прута, нашли там еще многих Россиян и поселились между ими на реке Молдове, сперва угождали им и сообразовались с их гражданскими обычаями, для своей безопасности; наконец же сии гости столь размножились, что вытеснили хозяев и, возобновив древние наши города, составили особенную независимую Державу, названную Молдавиею, коею управляли наследники Богдановы под именем Воевод и где язык наш до самого XVII века был не только церковным, но и судебным, как то свидетельствуют подлинные грамоты Молдавских Господарей. Таким же образом произошло и Княжение Волошское, но еще ранее: Нигер, если верить преданию, во XII или в XIII столетии вышедши из Трансильвании со многими своими единоземцами, Волохами, основал Терговисто, Бухарест и властвовал там до конца жизни; преемниками его были другие, избираемые народом Воеводы, которые зависели иногда от сильных Государей Венгерских.
