Таким образом, на основе приведенных документов можно установить причины общенациональной поддержки Луи-Наполеона со стороны различных социальных слоев Франции. Прежде всего, эта поддержка покоилась на страхе победы социалистов в стране и повторения революционного террора. Поэтому крестьяне и испуганные буржуа голосовали за Луи-Наполеона, в котором видели гаранта порядка и защитника демократии. Действительно, сохранив всеобщее избирательное право, Луи-Наполеон уничтожил парламентский режим, скомпрометированный роялистами. «Не уничтожив полностью представительное правительство, — писал историк бонапартистского толка П. Белуино, — Луи-Наполеон уничтожил парламентский режим, дав Франции конституцию, которая освятила принцип авторитарной власти. Он сделал это под аплодисменты всей Франции, которая рукоплескала при известии о роспуске парламента и уничтожении парламентаризма»{357}.
Он смог сделать это, найдя поддержку в широких народных массах и армии, которые всегда поддерживали Луи-Наполеона. Армия жаждала славы и новых войн, которые позволили бы ей занять достойное место в обществе после долгих лет национального унижения. Причем французский исследователь Биоде считает, что, в отличие от первого Бонапарта, даже если переворот был военным по исполнению, Луи-Наполеон пришел к власти без помощи армии, а при помощи самого французского народа и проводимая им авторитарная политика полностью соответствовала желанию Франции{358}.
Вот как Гранье де Кассаньяк объяснял необходимость государственного переворота: в Законодательном собрании существовал заговор легитимистов и орлеанистов, готовящих реакционную диктатуру генерала Шангарнье{359}. В условиях жесткого противостояния исполнительной и законодательной властей Франция не могла выйти конституционным путем из создавшегося положения, а поскольку принц исчерпал все возможности мирного решения конфликта, то необходимы были насильственные меры, которые были осуществлены «чистыми и благородными руками армии»{360}. Впрочем, республиканские историки В. Гюго и В. Шельхер называли переворот не иначе как «военным заговором»{361}.
Народ же видел в Луи-Наполеоне принцип власти, который должен был помочь пролетариату занять достойное место в современном обществе и позволить крестьянам спокойно обрабатывать свой надел, не опасаясь возврата «старого порядка». Гранье де Кассаньяк неоднократно отмечал в своей работе, что народ поддерживал Луи-Наполеона{362}, и утверждал, что сопротивление ему оказывала в основном буржуазия богатых кварталов и «золотая молодежь»{363}. В своей истории он называл режим Второй империи не иначе как «народной империей» и обосновывал закономерность ее провозглашения тем, что «народ» в деревнях и городах требовал, чтобы Наполеон был провозглашен императором{364}.
Во время поездки летом 1852 года по югу Франции на принца было совершено покушение. Со всей страны в канцелярию стали поступать негодующие отзывы возмущенных граждан, в которых они благодарят Бога, спасшего принца, и призывают его скорее стать императором. Создание наследственной власти, по мнению многих, позволило бы установить прочный порядок в стране и укрепить мир. Жители коммуны Ликсиэр департамента Мёртр направили приветственное послание императору, в котором они категорически протестовали против бандитов, пытавшихся убить императора, призывали небеса его защитить и молили об установлении покоя и процветания во Франции{365}. Тем не менее ситуация в стране оставалась сложной; как отмечает Яков Толстой, «в Сент-Этьене, в Роанне происходили выборы в муниципальные советы за несколько дней до проезда президента через эти города, и вот все новые советники, избранные крупным большинством голосов, оказалось, принадлежали к республиканской и социалистической оппозиции, а некоторые из выбранных — даже лица административно высланные. Я не говорю уже ни о найденной адской машине, ни о молодом человеке из Мулена, который должен был убить президента, но сам отравился, ни о многих других фактах, подкрепляющих высказанное мнение, а именно: что триумфальные арки, овации, крики — все это в большинстве случаев организовано полицией и что в действительности было немало манифестаций, и враждебных президенту…»{366}
Насколько серьезна была ситуация, позволяет судить письмо от старого приверженца принца, в котором тот просит его принять корону, чтобы покончить со всеми враждебными происками. В письме принцу он писал, что заговор в Марселе поверг всех в ужас. Он вспоминает, как в 1815 году монархисты устроили резню бонапартистов, и тревожится: неужели то же повторится и сейчас! «Без сомнения, нужно уметь прощать и забывать, — мудро замечает он, — но нужно отнять у Ваших врагов власть Вам вредить, нужно отнять у них места в администрации, которыми они наслаждались в течение долгого времени. Ваши истинные друзья, жители деревень, Вас поддержат, продолжайте делать добро, и Ваша династия установится и укрепится у власти под сенью трехцветного знамени. Окружите себя Вашими друзьями»{367}, — умоляет он принца.
Не ставя под сомнение поддержку, оказанную принцу широкими народными массами, которые он именует «чернью», Яков Толстой неоднократно подчеркивал в своих донесениях, что городское население в большинстве своем оказалось ему враждебно. Показательна в этом отношении сцена возврата в Париж Луи-Наполеона после поездки по провинциям. Вот как Я. Толстой ее описывал: «Все эти триумфальные арки, все военные приготовления и вся торжественная роскошь официальной встречи не смогли наэлектризовать большинство населения. Я побывал в различных местах, где соорудили триумфальные арки, я ходил повсюду, и везде только изредка то там, то здесь слышались крики «Да здравствует император!» и т. д. Иногда в отдельных группах слышны были пьяные голоса, выкрикивающие установленные приветствия.
У церкви Мадлен это молчание обращало на себя особенное внимание тем, что время от времени оно прерывалось криками детей, раздававшимися регулярно, как будто по сигналу, — это кричали ученики лицеев и семинарии, поставленные на ступенях церковного портала. На смену им слышались многочисленные шутки и насмешки над президентом и над его свитой. Смеялись над тем, что он заставляет свою лошадь плясать на месте, сравнивали его с одним из наездников от Франкони, с которым он имеет отдаленное сходство. Так как он сильно загорел во время своего путешествия, говорили, что он старается почернеть, чтобы походить на свой идеал: негритянского императора Сулука. Когда он принял поднесенную ему императорскую корону, сплетенную из цветов, кричали: «Ну вот, получай корону, только она скоро завянет». Тысячи других острот раздавались под аплодисменты и смех толпы. Неуверенный в том, правильно ли я оцениваю все то, что видел и слышал, я проверил свои впечатления у нескольких человек, и все они их подтвердили. Один из них, из 1-го батальона Национальной гвардии, рассказал мне, что при приближении кортежа весь батальон стал сговариваться, приветствовать ли президента или нет. Войска, стоявшие напротив, глазами запрашивали о том же. Было решено молчать. Это решение в точности было выполнено, что, по-видимому, чрезвычайно рассердило принца-триумфатора, так как он проехал вдоль рядов, не здороваясь и сильно нахмурившись». Действительно, образованные классы городов, в том числе и буржуазия, восприняли новость о провозглашении империи весьма сдержанно, если не сказать враждебно. Подобная позиция во многом объясняется тем, что империя в их глазах означала возврат к авторитарным методам правления и отказ от либеральных свобод.
После поездки по провинциям Луи-Наполеон окончательно решился на восстановление империи и принялся за работу. В своем послании к Сенату от 4 ноября он прямо заявил, что «восстановление империи служит для народа гарантией его интересов и удовлетворением его справедливой гордости. Оно положит конец эре революций и укрепит завоевания 1789 года. Оно удовлетворяет его справедливую гордость, ибо, свободно и разумно восстанавливая то, что вся Европа ниспровергла тридцать семь лет тому назад силой оружия среди несчастий нашего отечества, народ благородно мстит этим за свои поражения, не принося никого в жертву, не угрожая ничьей независимости, не нарушая всеобщего мира…»{368} Эта речь в Сенате со всей очевидностью показывает, что Луи-Наполеон видел в империи единственно возможный выход из политического тупика, в котором оказалась Вторая республика. Он предлагает ее восстановление на новой основе, отличной от Первой империи. Луи-Наполеон неоднократно подчеркивает, что империя — это прежде всего мир, воплощение мечты французов о национальном единстве, покоящемся на принципах справедливой и сильной власти.
