Однако в XIX веке верили, что дарить прозрачные фиолетовые аметисты со «стрелами Амура», особенно ограненные сердечком, мог только супруг и то – своей законной половине, ибо влюбленный, подарив такой камень замужней даме, рисковал потерять ее любовь. Да и вообще в это время аметист шутливо называли «камнем старых холостяков» и запрещали презентовать украшения с ним молодым дамам и девицам[240].
Самоцветы, украшая вещи, как и прежде, восхищали взоры непривычной окраской, необычностью рисунка и редкостью примененного камня, однако в них теперь часто вкладывался иной тайный смысл, понятный знатокам, но скрытый от профанов, не посвященных в секреты знания и оттого ничего не понимающих. Камень либо подменял собой литеру-вензель чьего-то имени, либо минералы по первым буквам их названий выстраивали в цепочку, чтобы составленная акрограмма формировала целое слово и даже фразу. Особенно любили помещать подобные загадки на послуживших подарками перстнях, браслетах и табакерках, реже – на поясах и веерах.
Отнюдь не случайно, покидая гостеприимный Петербург, прусский король Фридрих-Вильгельм III и его красавица-супруга Луиза преподнесли вдове Павла I на память о связывающей их дружбе «широкий пояс из золотой проволоки с бирюзою и бриллиантами и с надписью: „Souvenir damitié“, сделанною из цветных камней»[241].
Сравнительно дешевые украшения с зашифрованными надписями, доступными пониманию лишь высокообразованных людей, владеющих тайным, хотя и курьезным языком камней, как нельзя более импонировали европейским аристократам, многие из которых обеднели из-за революций, войн и прочих превратностей судьбы.
Акрограммы из камней вошли в такую моду во многом отчасти благодаря выдающемуся представителю разветвленного рода Голицыных, князю Дмитрию Алексеевичу (1734–1803). Много лет прослуживший Отчизне на дипломатическом поприще, будучи «чрезвычайным посланником Ее Императорского Величества при высокодержавных Соединенных Провинциях» в Гааге, он, уйдя в отставку, наконец-то смог всерьез заниматься любимым делом. Князь не обращал внимания на насмешки знати, иронизирующей над аристократом, относящимся к столь древней и прославленной на Руси фамилии, неприлично и слишком уж углубленно предающимся научным исследованиям. Не пожалев времени и сил, бывший дипломат не только составил, но и издал в 1801 году в Брауншвейге «Сборник наименований в алфавитном порядке, принятых в минералогии для земель и камней, металлов, полуметаллов и горных смол…». За эту книгу Дмитрий Алексеевич Голицын удостоился избрания председателем Минералогического общества в Йене[242]. Она стала настольной для любителей изысканного искусства составлять из цепочек правильно подобранных камней надписи. Но это умение вызвало ехидное замечание Жермены де Сталь. Знаменитая писательница, посетившая древнюю Москву и блистательный Петербург и подметившая, что здесь преобладает «тяга к внешнему великолепию», съязвила: «Говорят, кто-то в России предложил сделать азбуку из драгоценных камней» и буквами из них написать Библию, поскольку «этот человек понимал, как легче всего привлечь воображение русских к чтению». Правда, надменная француженка явно не знала, что Дмитрия Алексеевича Голицына избрали своим членом многие европейские академии, а собранную им коллекцию минералов он не смог привезти на Родину лишь из-за излишней подозрительности Павла I, а потому князю пришлось, скрепя сердце, подарить подлинно редкостные образцы камней в Йенский музей. Но просвещенная дочка банкира Неккера считала страну, которой правил Александр I, «преддверием иной, неведомой земли Востока» и всерьез полагала, что «в русском народе сочетаются европейская культура и азиатский характер», отчего здесь так велик «вкус к роскоши»[243].
Но баронесса де Сталь напрасно иронизировала. Против модной и увлекательной забавы не устоял даже император французов Наполеон Бонапарт. Для своей молоденькой второй супруги, австрийской принцессы Марии-Луизы, он повелел ювелирам сделать три браслета. На замке каждого из этой триады красовались алмазные цифры, обозначавшие нужный год. К замку примыкала цепочка из звеньев, представлявших собой отдельные шатоны с закрепленным в каждом из них одним-единственным, зато достаточно крупным самоцветом, заглавная буква названия которого и создавала нужную литеру в надписи. Своеобразными разделителями слов служили звенья с цифрами, набранными из мелких алмазов.
Судя по цветной фотографии, первый браслет после застежки с цифрами «1769» украшали желтоватый нефрит (Néphrite), фиолетовый аметист (Améthyste), золотисто-зеленый хризолит (Péridote), радужный опал (Opale), синий лазурит (Lapis-lazuli), густозеленый изумруд (Emeraude), полосатый оникс (Опух) и нефрит (Néphrite). Следующее звено декорировали алмазные цифры «15», а далее шли еще четыре камня: агат (Agate), опал (Opale), непрозрачный фиолетово-розовый ирландский унакит (Unakite) (?) и зеленовато-голубая бирюза (Turquoise). В результате на этом браслете вместе с цифрами на замке по-французски читалась дата рождения и имя императора: «1769 Napoleon 15 août», то есть «1769 Наполеон 15 августа».
На втором браслете были с помощью красивых каменьев зашифрованы имя (Мария-Луиза) и дата появления на свет (12 декабря 1791) новой французской императрицы: «Malachite, Améthyste, Rubis (алый рубин), Iris (абсолютно прозрачный, подергивающийся радужными сполохами горный хрусталь), Emeraude, Lapis-lazuli, Opale, Unakite (?), Iris, Saphir (глубокой синевы сапфир), Emeraude, 12, Diamond (алмаз), Emeraude, Chrysoprase (полупрозрачный зеленоватый хризопраз), Emeraude, Malachite, Beryl (желтовато-зеленый берилл), Rubis, Emeraude, 1791».
На третьем же браслете знатоки минералогии могли любоваться столь дорогими сердцу августейших молодоженов датами первой встречи счастливой четы 27 марта 1810 года в Компьене и последовавшей через неделю, 2 апреля, свадьбы в Париже: «27, Malachite, Améthyste, Rubis, Saphir (сапфир), 1810, 2, Améthyste, Vesuvianite (прозрачный бесцветный везувиан), Rubis, Iris, Lapis-lazuli, 1810»[244]. (См. цвет. илл. 29.)
Казалось бы, мне удалось правильно расшифровать самоцветы этих браслетов. И надо же такому быть. В понедельник начиналась научная конференция с грядущим чтением доклада об акрограммах из камней, уже напечатан сборник материалов сообщений, а почти накануне, в предшествующую пятницу, у меня в руках оказался двухтомник о ювелирном искусстве 1789–1910 годов. В нем под цветной фотографией с изображением всех трех браслетов перечислялись материалы вставок, хотя при этом оказалась полностью пропущена расшифровка имени «Луиза». Наибольшим сюрпризом оказался минерал, дающий букву «N». Поскольку камень вставки явно не мог являться перламутром (Nacre), а редко встречающийся натролит (Natrolite), судя по минералогическому справочнику, должен бы быть прозрачным и бесцветным, пришлось довольствоваться лишь нефритом, который вполне подходил и по цвету. Оказалось, что все-таки в обеих вставках применили именно отвергнутый мною натролит, чьи месторождения имеются во Франции. И бывает этот зачастую лишь просвечивающий камень еще белым, желтоватым, серым и даже красноватым. Букву «U» обеспечивал «Uranium», то есть уран. Несколько непонятным остался минерал Vermeil (corail), дающий букву «V», ибо бесцветная прозрачная вставка никак не напоминает коралл или киноварь, а тем более оранжево-красные цирконы, гранаты и шпинели. Правда, цвет на фотографии все-таки подвел меня в двух случаях: на третьем браслете: «S» в слове «mars» обеспечивал не синий сапфир, а серпентин-змеевик (Serpentine), а в названии апреля (avril) из-за полыхания синих переливов на камне лабрадорит (Labradorite) был мною принят за лазурит (Lapis-lazuli)[245].
