В эти тревожные дни в Мелитополе был объявлен набор добровольцев в Красную Армию. На улицах города появились воззвания и плакаты. На плакатах, изготовленных местной художественной артелью, был изображен изможденный персонаж в красноармейской форме, которого душил свирепый мордоворот в золотых погонах. «Товариш, помоги братьям по классу!» — гласила подпись. Однако пункт записи добровольцев, расположенный в здании ревкома, оставался пустым. Городские обыватели к воззваниям и красочным плакатам отнеслись равнодушно. Оказать помощь братьям по классу изъявило желание с десяток человек, среди них парочка лохматых студентов-недоучек, несколько темных личностей, похожих на уголовников, и двое-трое хитрых мужичков из пригородных сел.
Все эти дни Игнат Булыга, председатель комиссии по приему добровольцев, был мрачнее тучи.
— Сволочи, думают, что на печках отсидятся, — цедил в адрес обывателей хмурый председатель и зло добавлял: — Ничего, кадеты придут, они вам дадут прочухаться!
В свою очередь предревкома Лев Шлейман был настроен более оптимистично.
— Энергичней, энергичней действуйте, товарищ Булыга. Сильнее налегайте на агитацию среди масс. Верьте в силу революционного слова, — всякий раз, заглядывая в комиссию, требовал кучерявый Шлейман, а завидя в помещении Павла Судоплатова, тут же указывал: — Вон у вас мальчик без дела околачивается. Иди, мальчик, расклей в городе пачку воззваний.
— Не пролетарская личность этот Шлейман, — после ухода предревкома неприязненно замечал Булыга. — Я ему толкую, мол, добровольцев надо среди рабочих набирать. А он ставку на обывателей и гнилых интеллигентов делает, дескать, их тоже следует в вооруженную борьбу вовлекать. Не мешало бы об этом товарищам из ЧК сигнал дать.
— Не помешает, это никогда не помешает, — соглашались с ним члены комиссии, старые пролетарии.
В середине июня под Мелитополем упруго загремела артиллерийская канонада. Через город потянулись отступающие части 2-й Украинской советской армии. Бойцы шли без строя, смертельно уставшие, многие в кровавых бинтах и грязной, изодранной форме. Некоторые из них срывали свою злость на мелитопольцах интеллигентного вида. Нервные бойцы, под одобрительные реплики из рядов отступающих, кулаками и прикладами избивали подвернувшихся под горячую руку горожан.
На подводах везли раненых красноармейцев. Одни лежали с закрытыми глазами, безучастные ко всему. Другие стонали, плакали и материли остановившихся возниц:
— Трогай, шкура, чего встал! Золотопогонным нас оставить хочешь?!
Рысью шла конница. С грохотом проносились тачанки и артиллерийские упряжки. Пара медлительных волов тащила заглохший броневик.
— Цоб, цоб-цобе, — подгонял животных водитель бронемашины, одетый, несмотря на жару, в кожаные краги, тужурку и галифе.
Днем 26 июня из города вместе с отступающими красными войсками уходил рабочий отряд под командованием Игната Булыги. Рабочие в ожидании команды толпились во дворе механических мастерских. Тут же сгрудились члены их семей. Слышался негромкий говор, слова прощания, плач.
В прокуренном кабинете бывшего владельца мастерских командир отряда кричал в телефонную трубку:
— Что?! Говори, товарищ, громче, не слышу! Разоблачили, говоришь. К стенке, шкуру! Что, уже поставили? Это хорошо. Хорошо, говорю!
Закончив разговор, Игнат Васильевич обвел присутствующих в кабинете суровым взглядом и сообщил:
— ВЧК проверили наш сигнал. Шлейман, товарищи, оказался матерой контрой, замаскировавшимся эсдеком. Чекисты вывели врага на чистую воду, — затем он обратился к Павлу Судоплатову: — Ну, Павлуша, давай прощаться. Мы сейчас выступаем. Встретимся, когда разобьем белокопытых.
— Игнат Васильевич, я с вами! — твердо сказал мальчик.
Рабочие, находившиеся в кабинете, обменялись репликами.
— Мал еще воевать, — произнес Федор Друзь, молодой парень, жестянщик.
— Ничего не мал. В разведку ходить в самый раз. Кто на ребенка внимание обратит, — отметил Андрей Николаев, старейший рабочий мастерских.
— Патроны подносить тоже сгодится, — поддакнул ему кузнец Быкодоров.
Слово взял Игнат Булыга. Он поднялся из-за стола с увлажнившимися глазами и торжественно произнес, указывая на Павла Судоплатова:
— Вот пример нам, товарищи пролетарии, как нужно любить советскую власть. Ему бы в бабки играть, а он жизнь свою за нашу любушку отдать готов. Молодец, товарищ Судоплатов! Зачисляю тебя полноправным бойцом Мелитопольского рабочего отряда.
— Вот это по-нашенски, по-пролетарски, — одобрили решение командира присутствующие, а старик Николаев расчувствовался настолько, что даже не смог сдержать бурных рыданий.
Позже Павел Анатольевич напишет в своей автобиографии:
«Я, до этого дважды удиравший из дома с целью поступления в Красную армию (…) решил еще раз попытать счастья и снова удрал из дома. На этот раз я ушел из города вместе с уходящими мелитопольскими рабочими. Километрах в 30 от города, в с. Веселое, комиссар сделал было попытку вернуть меня домой, но из этого ничего не получилось. Я удрал и от него в роту, и бойцы оставили меня у себя. Так дошел вместе с рабочими до города Никополя Запорожской области».
В этом городе началось формирование 1 — го Мелитопольского рабоче-крестьянского полка, основу которого составили рабочие-мелитопольцы. Вскоре полк вошел в состав 5-й Заднепровской дивизии и был переименован в 1-й ударный полк. В одной из стрелковых рот полка, где командиром был Игнат Булыга, служил и Павел Судоплатов.
В районе карнауховских хуторов 1-й ударный полк столкнулся с частями 3-го кубанского казачьего корпуса противника и потерпел сокрушительное поражение. Казачья сотня зашла в тыл полка и, развернувшись в лаву, обрушилась на плохо обученных красноармейцев. Не выдержав стремительного удара, красные обратились в паническое бегство.
Вместе со всеми бежал и Павел Судоплатов. Сзади их неотвратимо настигал конский топот, гиканье и свист казаков. На глазах Павла лихой кубанец шашкой снес голову жестянщику Друзю. От неминуемой смерти Судоплатова спасло то, что он с группой красноармейцев успел ссыпаться в глубокую вымоину, поросшую густым ивняком. Казаки, увлеченные преследованием основной массы бегущих, не останавливаясь, проскакали мимо их убежища. До слуха притаившихся бойцов донеслась беспорядочная стрельба и дикие вопли — в степи пошла безжалостная рубка отступающих.
— Товарищ, ляг и замри, — деревянным голосом сказал старик Николаев. — Авось, пронесет.
Но вскоре вокруг вымоины послышался конский топот и бряцанье оружия.
— Вот здесь, в этой ямине, они сховались, — прозвучало наверху. Кто-то крикнул:
— Эй, совдепия, сдавайся, иначе всех перебьем!
Следом на дно упала ручная граната и оглушительно взорвалась.
— Все, хана нам, надо сдаваться, — прохрипел Николаев.
— Ах, ты, контра замшелая! — сказал кузнец Быкодоров и взвел курок нагана. На кузнеца навалилось несколько дюжих бойцов, обезоружили и надавали ему крепких тумаков.
— Правильно братцы, так его, так, — одобрил их действия Николаев и закричал: — Не стреляйте, сдаемся!
Красноармейцы, цепляясь за ивовые кусты, неуклюже полезли из вымоины. Наверху они бросали винтовки и сбивались в плотную группу, с опаской посматривая на казаков. Последним вылез избитый в кровь Быкодоров.
— Ходи веселей, голодранец! — прикрикнул конный хорунжий и, привстав в стременах, вытянул его нагайкой.
Казаки, опьяненные легкой победой, были настроены неагрессивно. Вместо жестокой расправы над красноармейцами, они погнали пленных в карнауховские хутора, где заперли в каком-то сарае.
— Что делать, товарищи? — спросил Николаев, оглядывая крепкие стены строения.
— Шволочи вы, а не товарищи, вше шубы мне вышибли, — прошамкал из дальнего угла Быкодоров.
— А ты дурак, — спокойно ответил ему старый пролетарий. — Умереть — дело нехитрое. Ты выжить сумей, чтобы дальше бороться, победить и вбить осиновый кол в могилу классового врага.
После короткого совета красноармейцы решили бежать из плена при первом удобном случае. Ночью того же дня им представилась такая возможность.
Сотня кубанских пластунов, занимавшая карнауховские хутора, устроила грандиозную попойку. Несколько казаков, охранявших сарай с пленными, слушая пьяный смех и песни своих односумов, долго вздыхали, кряхтели и зло матерились. В конце концов они не вытерпели и, бросив пост, поспешили к ближайшей хате, где шла бурная гулянка.
Воспользовавшись отсутствием охраны, красноармейцы прорыли подкоп, через который выбрались на свободу и скрылись в степи. В ночной темноте Павел Судоплатов отбился от своих и остался один (в дальнейшем он больше никогда не встретится с ними).
