Надеюсь, мой терпеливый читатель, с которым мы уже одолели первую вводную часть, «Замышления», что мы таким же образом успешно переплывем и вторую часть наших совместных бдений – «Размышления», где легкое досужее чтение «Повести» на первое и ни к чему не обязывающие размышления о прочитанном на второе будут сдобрены доброй порцией сарказма на десерт. Третья часть, «Измышления», где чтение как таковое отойдет на второй план, а на первый выдвинутся авторские измышления и всякое пустобрехство, припасена для больших энтузиастов разгадывания загадок старины глубокой, готовых копаться вместе со мной под полами авгиевых конюшен истории, и я не обижусь, если ты, мой малодушный читатель, к этому моменту потихоньку дезертируешь. Вольному – воля. Надеюсь только, что расстанемся мы все же не врагами.
А теперь, мой измученный предисловием читатель, начнем «Повесть» сию…
Злословие: размышления
(Потихоньку читаем и размышляем)
Собственно, мы уже начали, ведь первая фраза «Повести» и есть: «так начнем повесть сию».
Еще раз привлекаю твое внимание, мой рассеянный читатель, автор настаивает на том, что написанное им произведение – это повесть. Правда, повесть эта особая. Особенность проявляется уже в следующем предложении: «По потопе трое сыновей Ноя разделили землю – Сим, Xaм, Иaфeт».
Библейские персонажи – полноправные действующие лица «Повести». С одной стороны, это естественно: для автора каждое слово Библии богоданно, все в ней написанное – не просто реальная история человечества, а абсолютная не подлежащая сомнению истина. С другой стороны, эта особенность исподволь придает первой повествовательной фразе особое значение. Теперь она не просто формальное начало повествования ab ovo[3], такой зачин как бы задает общий тон «Повести» как продолжению Библии, заставляет читающего настроиться на восприятие всего написанного далее как не подлежащего сомнению apriori.
Невероятно просто и эффективно! Почти тысячу лет читающие «Повесть» воспринимают ее текст как абсолютную истину, верят ей, если и не как Священному Писанию, то хотя бы как летописи. И зря. Ведь это всего лишь повесть…
«в Иафетовой же части сидят русь, чудь и всякие народы: меря, мурома, весь, мордва, заволочская чудь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимигола, корсь, летгола, ливы. Ляхи же и пруссы, чудь сидят близ моря варяжского».
Небольшой нюанс, почему-то не удостаивавшийся внимания историков. В перечне народов Иафетовой части мира два выглядят явно привилегированно: русь и чудь. Прочие народы идут в куче как «всякие». Привилегированное положение руси глаз не режет, а вот чудь рядом с ней выглядит столь странно, что вновь хочется заглянуть в БСЭ. Заглядываем: «Чудь – название в древнерусских летописях эстов (см. также Эстонцы) и родственных им угро-финских племён (заволочская Ч.), живших во владениях Новгорода великого к в. от Онежского озера – по рр. Онега и Северная Двина».
Нет, не проясняет энциклопедия, за что такая преференция чуди, почему автор ставит чудь наравне с русью. Может быть что-то разъяснит дальнейший текст? Ничего подобного, «Повесть» ничего не разъясняет, наоборот, продолжает все запутывать. В следующем предложении та же чудь неожиданно встречается еще раз (даже русь не удостоена такой чести!), причем в соседстве с… ляхами и пруссами! Если верить БСЭ и считать чудь эстонцами, то в рассматриваемой цитате «Повести» ее место, в соответствии с элементарной географией, должно было быть в ряду с зимиголой, летголой, ливами и ямью[4]. Так нет же, нелегкая уносит чудь почти за полтысячи километров на юго-запад, к самой Пруссии.
Но постойте, помимо «основной» чуди в нашей цитате помянута еще какая-то чудь заволочская. Благо, ее тоже встречаем в процитированной статье БСЭ. И что же? Впору хвататься за голову. Энциклопедическая заволочская чудь оказывается угро-финскими племенами к востоку от Онежского озера по рекам Онеге и Северной Двине, то есть более чем за полтысячи километров от Эстонии теперь уже на северо-восток. Вот тебе и неторопливые эстонцы – наш пострел везде поспел! Летописная Эстония простерлась «с южных гор до северных морей» – от Польши до самого Ледовитого океана.
Ученые умы этой проблемой почему-то не озаботились, поэтому искать ответ на первую загадку «Повести» о «Великой Эстонии» нам с тобой, мой неудовлетворенный читатель, придется самим. Но не сразу. В соответствии с уговором все собственные изыскания и домыслы мы оставляем на третью часть наших совместных чтений, «Измышления», а здесь сразу переходим к другой загадке «Повести», которая нам встречается прямо в следующем предложении: «По этому (Варяжскому) морю сидят варяги: отсюда к востоку – до пределов Симовых, сидят по тому же морю и к западу – до земли английской и волошской».
Само утверждение, что варяги сидят по Варяжскому морю, заглатывается легко, как добрый скотч из подвалов Баскервиль-холла, предусмотрительно принесенный нам Бэрримором. А где же еще им сидеть? К западу – это понятно. На всей Балтике хозяйничают варяги, то есть викинги норманны. Их длинные руки дотянулись до Англии еще в VIII веке, а к X веку их можно встретить и во Франции (в Нормандии), и в Италии (на Сицилии). Оставим пока волохов, у нас еще будет повод поговорить о них специально, и обратим наши взоры на восток. Оказывается, варяги уселись не только к западу, но и к востоку «отсюда». Ах!.. Осторожно, мой слабонервный читатель! Ну вот, брюки (юбку?) придется, вероятно, отдавать в химчистку. Зато о коврах нашего воображаемого Баскервиль-холла беспокоиться не стоит: вместе с веками утекло по усам, да в рот не попало столько всякого пойла, что ковры давно насквозь пропитаны всеми мыслимыми видами алкоголя.
Я понимаю тебя, мой ошарашенный читатель. Варяги, сидящие по Варяжскому морю «отсюда» на восток «до пределов симовых» – это что-то новенькое. Конечно, этому «новенькому» почти тысяча лет, но что делать, если такое интригующее замечание проигнорировано исследователями «Повести». Может быть, для них кажется естественным, что Варяжское, то есть Балтийское, море находится от нас на востоке и граничит с «пределами Симовыми» и что там сидят какие-то варяги, но у меня это настолько не укладывается в голове, что я вынужден позвать дворецкого:
– Бэрримор, еще два виски! И, будь добр, убери осколки.
Вторая загадка «Повести» о Варяжском море и варягах на востоке у «пределов Симовых» долго не будет давать покоя нам с тобой, мой сконфуженный читатель в мокрых штанах, заставляя периодически к ней возвращаться и в «Размышлениях», и в «Измышлениях».
«Потомство Иафета также: варяги, шведы, норманны, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, корлязи, венецианцы, фряги и прочие, – они примыкают на западе к южным странам и соседят с племенем Хамовым».
Вопросы по географии сыплются, как из рога изобилия. Оказывается, у автора «Повести» Швеция примыкает к южным странам и соседит с Африкой! Н-да…
Признаюсь, лишь в весьма зрелом возрасте я осознал парадоксальность поговорки: «как швед под Полтавой» – и отдал должное военному гению Карла XII. А ты, мой беззаботный читатель, не задумывался над тем, в каких широтах обитают шведы и на какой широте стоит Полтава? Лично мне, когда я сподобился задуматься над этим, как будто послышался голос Л. Филатова:
А теперь смекай, солдат,
Где Москва, а где Багдад!
Если бы не полтавская битва, где сгинула победоносная шведская армия, географические новации автора «Повести» могли бы спустя шестьсот лет обрести реальные очертания. Но не случилось, шведы так и не присоседились к «племени Хамову». Единственное, что удалось разбитому Карлу XII, это добраться до «пределов Симовых» в Стамбуле, где он нашел политическое убежище в почетном плену у турецкого султана.
Но интересно в цитате вовсе не это. В африканских соседях шведов нет никакой загадки, просто автор «Повести» не силен в географии, далеко ему до профессора Ширинского. Интересна последняя цитата другим. По существу, перед нами второе перечисление народов колена Иафета, но как же оно разнится с первым, представшим нашему взору несколькими строками ранее! Кроме руси никаких пересечений с предыдущим списком, и автор как будто вовсе забыл про привилегированную чудь. Это и служит ключом к разгадке второго перечисления народов колена Иафета. Оно добавлено в «Повесть» много веков спустя, когда на Руси уже не было никакой чуди, веси, мери, или муромы, и первое перечисление потеряло для читателя всякий смысл. Зато вокруг Руси появились новые народы, имена которых переписчик считает необходимым добавить в текст «Повести». Сами эти имена позволяют примерно определить время вставки нового текста.
