Сам Цицерон относился к устроителям игр весьма критически, если не отрицательно: «Расточительные — это те, кто проматывают свое состояние на пирушки, на раздачу мяса, на бои гладиаторов, на игры и травлю диких зверей — на все то, о чем память они оставят недолгую или вообще не оставят никакой» (Cic. Off. II. 55–57). Он не находил ни малейшего удовольствия в вынужденном созерцании ревущей вокруг арены толпы, иронично отмечая по поводу игр, организованных в честь его старого недруга Квинта Цецилия Метелла: «Я лично думаю, что большего стечения народа, чем то, какое было во время этих гладиаторских боев, не бывает никогда» (Cic. pro Sest. 125). Таким же скептическим было его отношение к схваткам с дикими зверями. Одному из друзей он признавался: «Они были великолепны, никто не отрицает; но что за удовольствие для образованного человека смотреть, как либо слабый человек будет растерзан могучим зверем, либо прекрасный зверь будет пронзен охотничьим копьем?» (Cic. Epist. CXXVII. 2–3).
Между тем на травли диких зверей никакие ограничения не распространялись, и они проводились во все возрастающих масштабах. Эдилы и квесторы (самые младшие магистраты) должны были устраивать их при своем вступлении в должность. Марк Эмилий Скавр, будучи эдилом 58 г. до н. э., «вывел» перед народом 150 «африканских зверей», т. е. пантер или леопардов (Plin. Hist. Nat. VIII. 64). «Гвоздем» другой звериной травли, устроенной в 55 г. до н. э. прославленным полководцем Гнеем Помпеем по случаю открытия в Риме возведенных им каменного театра и храма Венеры Победительницы, стали двадцать слонов. Римляне издавна питали слабость к этим животным, наделяя их высокими нравственными качествами, великодушием и чувством достоинства. Это впечатление усилилось, когда слоны после короткой схватки с «охотниками», метавшими в них копья, попытались убежать, а «потеряв всякую надежду на бегство», с жалобным ревом заметались по арене, «словно оплакивая себя и умоляя о сострадании». Особое сочувствие вызвал один из слонов: «с пронзенными ногами он на коленях полз на толпу своих врагов; вырывая щиты, бросал их вверх, так что они, к удовольствию зрителей, падали, описывая круг, как будто брошенные искусной рукой, а не яростным чудовищем» (Plin. Hist. Nat. VIII. 7. 7). Но это только один из эпизодов данного тогда представления. Плиний Старший писал, что за первые четыре дня игр были убиты четыреста пантер и были показаны публике невиданные ранее животные: рысь, обезьяны из Эфиопии и носорог (Plin. Hist. Nat. VIII. 7. 20–21).
Все же никакие, даже самые красочные, звериные травли не могли затмить зрелища, где люди, проливая кровь, сражались друг с другом. Политикам по-прежнему приходилось проявлять чудеса изобретательности для привлечения на свою сторону симпатий изменчивой толпы римского плебса. Некоторые из них фактически уже не ограничивали себя в реализации различного рода зрелищных проектов. Так, став диктатором, Юлий Цезарь отметил в 46 г. до н. э. свой четверной триумф над Галлией, Египтом, Понтом и Нумидией представленным в Большом Цирке масштабным сражением двух отрядов, в каждом из которых было по 500 пехотинцев, 300 всадников и 20 боевых слонов. Для их размещения на арене цирка возвели два укрепленных лагеря, для чего даже снесли меты (поворотные столбы), использовавшиеся во время состязаний колесниц. Сражаться эти отряды должны были до полного уничтожения одной из сторон. Триумф великого римского полководца увенчало и совершенно необычное представление — своего рода гладиаторские игры на воде, получившие название «навмахия». Так же стали называть и специально возведенные с этой целью сооружения [11]. Для первой навмахии, имитировавшей сражение между египетским и тирийским флотами, на Марсовом поле, представлявшем собой большую низменность к северу от городских стен Рима, было выкопано целое озеро. Выбор представленного исторического сюжета был неслучайным, ведь не прошло и года, как Цезарь посадил на трон Египта молодую царицу Клеопатру VII (47–31 до н. э.), и она уже успела нанести официальный визит в Рим вместе с младенцем — его собственным сыном. Известие о готовящемся потешном морском сражении вызвало всеобщий ажиотаж: «…отовсюду стекалось столько народу, что много приезжих ночевало в палатках по улицам и переулкам; а давка была такая, что многие были задавлены до смерти, в том числе два сенатора» (Suet. Caes. 39. 4). В итоге жители Рима увидели впечатляющую схватку, в которой с обеих сторон сошлись на воде около двух тысяч гребцов и тысяча воинов. Правда, потом о таких развлечениях пришлось на время забыть, т. к. из-за гнилостных испарений озеро засыпали.
Через год диктатор впервые почтил устройством игр память своей дочери Юлии, а ведь ранее никто не решился бы оказать подобную честь женщине. На этот раз всеобщее внимание привлекли не столько профессиональные гладиаторы, сколько смертельный поединок двух представителей известных римских фамилий — Фурия Лептина и Квинта Кальпена, (Suet. Caes. 26. 2; 39. 1; Plut. Caes. 55). В свое время они встали на сторону Помпея, чем и вынесли себе смертный приговор. Цезарь решил сделать им предложение, от которого невозможно было отказаться. Единственным шансом сохранить жизнь стало участие в бою на арене. Проливающие кровь два столь знатных человека — такое зрелище было поистине незабываемым. Кстати, еще одну страницу в историю гладиаторских игр Юлий Цезарь вписал самой своей смертью, поскольку именно она положила начало официальному проведению их за счет государственных средств[12].
Помимо этого, видимо, уже в то время появилась практика включения гладиаторских поединков в программу развлечений на пирах знатных римлян. У Николая Дамасского есть упоминание о том, что «друзей часто приглашали на обед для того, чтобы сверх всего прочего они посмотрели на две или три пары гладиаторов, которых вызывали, когда гости были уже сыты и пьяны от обеда. Когда гладиатор падал пронзенный, гости рукоплескали от удовольствия» (Athen. IV. 153–155).
Свой «золотой век» зрелища, связанные с пролитием крови, безусловно, переживают в период Римской империи, ведь лояльность народа по отношению к власти в известной мере оплачивалась удовлетворением потребностей толпы в «хлебе и зрелищах». В калейдоскопе событий столичной жизни постоянно сменяли друг друга пышные шествия, грандиозные театральные постановки, похоронные процессии и, конечно, гладиаторские бои. При установлении режима личной власти все это попало в сферу самого пристального внимания государства, активно вмешивавшегося в различные сферы жизни общества. Наконец, дело дошло и до права свободно, по своему усмотрению, проводить игры с участием гладиаторов. Можно ли было оставить в руках сенатской аристократии это верное средство привлечь к себе людские сердца? Первая попытка взять его под полный государственный контроль предпринимается уже при создателе империи, Октавиане Августе (31 до н. э. — 14 н. э.). В 22 г. до н. э. вводится закон об ограничении гладиаторских выступлений в Риме, требовавший запрашивать соответствующее разрешение у сената. Теперь в роли единственных легальных организаторов гладиаторских боев остались лишь императоры и преторы, которые должны были рассчитывать только на собственные средства и проводить игры не менее двух раз в год — в декабре и марте, т. е. в начале зимы и весны. Максимальное число гладиаторов не должно было превышать 120 человек (Dio Cass. LIV. 2). Больше мог позволить себе только император. В дальнейшем уже не преторы, а квесторы имели право на свои деньги устраивать в Риме официальные игры. А так как теперь покупать голоса было не к чему, а приобретать популярность опасно, то, надо думать, никто и не беспокоился о придании играм какого-то особого блеска. Поражающие воображение представления могли давать только императоры, у которых для этого были все возможности. Как правило, их проведение увязывалось со значимыми событиями в жизни государства, например, со знаменательными годовщинами в императорской семье или с открытием какого-либо общественного сооружения. Всей подготовкой зрелища обычно ведали императорские вольноотпущенники или особые «кураторы игр» (curatores munerum).
При Августе проводится и четкое разделение гладиаторов на отдельные типы с определенным набором вооружения (мирмиллоны, ретиарии, секуторы, фракийцы и др.)[13] и разрабатываются правила проведения боев. Регламентации подверглось даже распределение зрительских мест в амфитеатрах: «На всяких общественных зрелищах первый ряд сидений всегда оставался свободным для сенаторов… Солдат он отделил от граждан. Среди простого народа он отвел особые места для людей женатых, отдельный клин — для несовершеннолетних и соседний — для их наставников, а на средних местах воспретил сидеть одетым в темные плащи. Женщинам он даже на гладиаторские бои не дозволял смотреть иначе, как с самых верхних мест, хотя по старому обычаю на этих зрелищах они садились вместе с мужчинами» (Suet. Aug. 44. 1–2).
