В 1328 году — через год с небольшим после коронации Эдуарда — в Париже умер король Карл IV, не оставив, как и его два брата, сына-наследника. И тогда Эдуард решил, что теперь появился шанс не только вернуть утерянные провинции, но и прибрать к рукам всю Францию. Он заявил французам: законной наследницей является его мать Изабелла, сестра покойного короля. Французы возразили: согласно древнему Салическому закону, корону не может наследовать женщина, и потому она должна перейти к сыну дяди Карла, Филиппу Валуа. Эдуард, в свою очередь, ответил: какие бы правила ни устанавливал Салический закон, он приходится племянником усопшему королю и является более близким родственником, нежели Филипп, который ему всего лишь кузен.
Интересно, как бы развивалась европейская история, если бы восторжествовала точка зрения Эдуарда и Франция объединилась с Англией под одной короной. Естественно, французов такая перспектива совершенно не устраивала. Филипп уже был регентом. Шестнадцатилетний Эдуард жил по ту сторону пролива, представлял тот самый дом Плантагенетов, который для Гаскони был головной болью, и, кроме того, все еще не достиг совершеннолетия. Филиппа должным образом короновали в Реймсе как Филиппа VI в мае 1328 года, и Эдуарду пришлось, пусть и против воли, признать его королем. Самолюбие Эдуарда было задето еще и потому, что в отношениях между двумя монархиями существовала давняя — со времен Вильгельма Завоевателя — и болезненная проблема, характерная для феодализма: сюзерен одной страны являлся и вассалом сюзерена другого государства. В такой ситуации одному из них было затруднительно навязывать свою волю, а другому — противно или даже невозможно подчиняться. Права Эдуарда на французские земли сомнению не подвергались. Однако вопрос оставался открытым — имел ли он над ними полный сюзеренитет или владел ими в качестве фьефов?
Собственно, для французов все было предельно ясно: король Франции обладал сюзеренитетом по формуле superioritas et resortum (суверенитет и апелляционная юрисдикция), гарантировавшей жителям Гаскони право в случае необходимости обращаться в Париж. Англичанам не нравилось ограничение их полномочий. Законники по обе стороны пролива спорили больше столетия, пока не поняли, что проблема неразрешима. Эдуард в 1329 году все-таки приехал в Амьен и присягнул Филиппу. Через восемь лет, 24 мая 1337 года, французский монарх объявил о конфискации Гаскони «ввиду многочисленных случаев превышения власти, бунтарства и актов неповиновения, совершенных против нас и нашего королевского величества королем Англии, герцогом Аквитанским». Отношения между двумя монархиями уже были накалены до предела вторжением Эдуарда в Шотландию, давнюю союзницу Франции. Декларация Филиппа нанесла им последний удар, и 7 октября Эдуард решил предъявить свои права не только на Гасконь, но и на всю Францию, провозгласив себя «королем Франции и Англии». Началась война, продолжавшаяся сто лет.
* * *
Обсуждением прав Эдуарда на французскую корону и открывается первая сцена пьесы[17]. Для аудитории даются разъяснения обоснованности его притязаний, они подтверждаются Робертом, графом Артуа[18], затем входит французский посланник герцог Лотарингский, безапелляционно требующий, чтобы Эдуард в сорокадневный срок явился к королю Франции и принес оммаж за Гиенское герцогство. Гневный ответ английского сюзерена выносится нами в эпиграф к данной главе. Сцена волнующая и драматичная, но в интересах исторической достоверности мы считали бы необходимым сделать два уточнения. Во-первых, Эдуард уже присягнул восемь лет назад, хотя и без должного пиетета (он отказался предстать перед французским королем с непокрытой головой и не опоясанным мечом). Во-вторых, и Артуа и герцог Лотарингский называют своего хозяина Иоанном Валуа: королем Франции в 1337 году в действительности был Филипп VI; Иоанн II наследовал ему в 1350 году[19]. Но это лишь мелкие огрехи в сравнении с теми, которые встретятся нам дальше. Герцог Лотарингский с негодованием выпроваживается, и его место в центре всеобщего внимания занимает комендант замка Роксборо (теперь Роксбург) сэр Уильям Монтегю[20].
С появлением Монтегю обозначаются две интриги: зловредность Шотландии и любовь короля к графине Солсбери. Монтегю сообщает о том, что «союз» с шотландцами «дал щели и распался»:
Едва король-клятвопреступник сведал,
Что отбыли от войска вы обратно,
Как все забыл и принялся нещадно
Окрестности громить: сперва взял Бервик,
Потом Ньюкестл опустошил и отнял
И, наконец, добрался, кровопийца,
До замка Роксборо, где угрожает
Погибелью графине Солсбери[21].
В действительности Эдуард не заключал никакого «союза» с Шотландией. Напротив, сражения вскоре после битвы при Баннокберне возобновились и спорадически продолжались до перемирия, объявленного в 1328 году в связи с обручением Давида, четырехлетнего сына Брюса, ставшего потом королем Шотландии Давидом II, и Иоанны, сестры Эдуарда: в 1332 году оно было нарушено шотландцами, захватившими Берик. Ньюкасл пал только в 1341 году, тогда же, по свидетельству Фруассара[22], сэр Уильям Монтегю обратился к королю за помощью. Все эти исторические нюансы для драматурга не имели значения — для него было важнее создать впечатление почти непрекращающейся войны по границам с Шотландией, приносившей бедствия подданным Эдуарда на севере страны, и богатым и бедным.
Эдуарду надо было воевать, выражаясь современным языком, на два фронта, и самым грозным противником ему был, конечно же, французский король. Для войны с ним он поручает старшему сыну Эдуарду — Нэду[23] — набирать армию по всем графствам и одновременно посылает запросы о помощи тестю — графу Геннегау (Эно) и даже императору Священной Римской империи Людовику IV[24]. Пока идут приготовления — «сколько рати собрать удастся, с той и двинемся», — Эдуард решает выступить против короля Давида и освободить леди Солсбери из осажденного замка: на его зубчатых стенах графиня и появляется в начале второй сцены.
Подлинность дамы загадочна — во многом благодаря путаному описанию Фруассара и других, менее авторитетных, авторов[25]. Возможно, этот персонаж выведен на основе Алисы Монтегю, чей муж Эдуард управлял замком графа Солсбери в Уорке: именно ее, как нам известно, король и пытался без малейшего успеха соблазнить. Как бы то ни было, графиня подслушивает разговор Давида и герцога Лотарингского, прогуливающихся внизу под стеной, о том, какую расправу они учинят в Англии, и затем глумится над ними, когда шотландцы собираются бежать, узнав о подходе войска Эдуарда. Однако главное ее предназначение в пьесе состоит в том, чтобы привнести мотивы любви, чести, верности и долга. Этой животрепещущей теме посвящена вся длиннющая первая сцена второго акта. Здесь, помимо прекрасной поэзии, поднимается и сакраментальная нравственная проблема, которая встает перед отцом дамы графом Уориком (его историческое правдоподобие столь же сомнительно, как и дочери). Король требует, чтобы он уговорил дочь уступить, и граф, оставшись один, рассуждает:
Скажу, что позабыть супруга надо
И королю объятия открыть;
Скажу, что преступить обет не трудно,
Но трудно получить потом прощенье;
Скажу, что вправду добр лишь тот, кто любит,
Но доброта не есть еще любовь;
Скажу, что сан ее бесчестье смоет,
Но от греха все царство не избавит;
Скажу, что я обязан убеждать,
Но ей вольно со мной не соглашаться[26].
В конце концов графиня охлаждает пыл Эдуарда, предлагая ему вначале убить ее мужа и собственную жену. После этого затянувшегося лирического отступления мы переходим к главной теме — войне с Францией.
Хотя Эдуард обосновался с семьей в Антверпене раньше, на территорию Франции он вторгся лишь осенью 1339 года. Интервенты редко считаются с местным населением, но английская армия, похоже, вела себя особенно гнусно. Солдаты грабили и опустошали все на своем пути. В Ориньи они дотла сожгли монастырь и устроили массовое изнасилование монахинь. Если Эдуард мерзким поведением вояк хотел спровоцировать французского короля на битву, то почти достиг своей цели. Когда французская армия наконец встретилась близ Сен-Кантена с английской ордой, Филипп предложил Эдуарду сойтись с ним в единоборстве — рыцарские традиции еще не умерли, — предоставив ему самому выбрать место для схватки и попросив лишь о том, чтобы там не было деревьев, канав и хляби. Эдуард охотно согласился. Ему было двадцать пять лет, он находился в расцвете своих физических и духовных сил и жаждал сражений. Он регулярно участвовал в рыцарских турнирах, а кузен и предлагал ему не что иное, как славный рыцарский поединок. Однако стоило Эдуарду принять вызов, как Филипп передумал. Фруассар предполагает, что король прислушался к советам своего дяди, короля Неаполя Роберта Анжуйского, и некоего известного астролога. Надо думать, причина была иная. Лазутчики доложили: английский король сильнее, и английское воинство гораздо сплоченнее, чем ожидалось. Как бы то ни было, Филипп возвратился в Париж. Англичане, злословя по поводу трусости французов, отошли в Брюссель и остались там зимовать.
