Идеал монашеской жизни в Средней Азии, где он хотя и не основал буддизма, однако дал ему могущественную поддержку, проник в непосредственную близость Галилеянина; однако где же видано, чтобы Христос проповедовал учения монастырские, враждебные миру? Многие основатели религий налагали на себя и учеников своих бичевание плоти в отношении пищи; Христос же — нет; Он, напротив, особенно подчеркивает, что Он не постился, как Иоанн, а жил так, что о Нем люди говорили: «Вот человек, который любит поесть и пить вино». Все другие выражения из Библии, сделавшиеся ходячими — «Помыслы людские суетны»; «жизнь человеческая — суета сует: она проходить, как тень»; «все поступки людские тщеславны» и т. д. — все они заимствованы из Ветхого Завета, а не из Нового. Да, такие изречения, как слова Соломоновы («Одно поколение проходит, другое приходит, земля же остается вечной»), исходят из миросозерцания, прямо противоречащего миросозерцанию Христа. Он говорил, напротив, что небо и земля преходящи, тогда как только в груди людской сокрыто единое вечное. Правда, Христос дает нам пример безусловного отвращения от многого, что наполняет жизнь большинства; но это делается ради самой жизни;
это отклонение и есть тот «поворот», о котором сказано, что он ведет в царство небесное, — он отнюдь не внешний, а чисто внутренний. То, чему учит Будда, в известной степени физический процесс — это фактическое умерщвление плоти и духа в человеке: кто хочет быть спасен, тот должен исполнить три обета: целомудрия, бедности и послушания. У Христа мы не находим ничего подобного: Он присутствует на брачных пирах, объявляет брак священным учреждением Божиим, а грехи плоти судит так снисходительно, что даже для жены-прелюбодейки не находит слов проклятия; правда, Он считает богатство одним из препятствий к упомянутому перевороту в направлении воли: богатому, говорит Он, труднее войти в царство небесное, что находится внутри нас, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко; однако тотчас же прибавляет (и это самое характерное и решающее): «что невозможно людям, возможно Богу». Это опять-таки одно из мест, которые нельзя было изобрести, ибо нигде целом мире мы не видим ничего подобного. Обличений против богатства бывало много и раньше (стоит прочесть еврейских пророков); впоследствии они повторялись (см. послание Иакова); для Христа, однако, богатство есть нечто совсем внешнее, обладание им может и быть и не быть помехой, — для него весь вопрос исключительно и единственно в том, чтобы совершилось внутреннее Превращение. Позднее именно этот самый случай прекрасно поясняется самым значительным из апостолов: если Христос посоветовал богатому юноше: «Иди, продай свое имущество и раздай бедным», то апостол Павел дополняет эти слова замечанием: «И если бы я роздал все свое имущество нищим и не имел любви, то это не принесло бы мне пользы». Кто направляет путь свой к смерти, тот может довольствоваться бедностью, целомудрием и послушанием; кто же избирает жизнь, У того другое на уме.
Здесь необходимо обратить внимание еще на один пункт, в котором ярко и убедительно сказывается все жизненное, заключающееся в явлении и примере Христа. Я говорю о боевом духе. Слова Христа о смирении, терпении, Его завет любить врагов и благословлять ненавидящих встречают почти равноценные поучения у Будды: по они проистекают, однако, из совершенно другого мотива. Для Будды каждая вынесенная обида есть умерщвление, для Христа — средство споспешествовать новому воззрению на жизнь. «Блаженны гонимые правды ради, ибо их есть царство небесное» (то царство небесное, которое, как сокровище, лежит зарытое на поле жизни). Если же мы перейдем во внутреннюю область, если выставляется единый основной вопрос о направлении воли, тогда мы слышим совсем иные слова: «Думаете ли вы, чти Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение. Ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех: отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей. И враги человеку — домашние его. Не мир пришел Я принести, а меч!» Вот тон, который может ускользнуть от нашего внимания, если мы хотим понять явление Христа.
Жизнь Иисуса Христа — открытое объявление войны не против форм цивилизации, культуры и религии, которые Он видел вокруг Себя (Он соблюдает еврейские религиозные законы и учит: «Отдайте кесарево кесарю, а Божие — Богу»), а против внутреннего духа людей, против побудительных причин, из которых вытекают их действия, против цели (даже и загробной), которую они себе наметили. Явление Иисуса Христа означает, с мировой исторической точки зрения, возникновение новой породы людской. Линней различал столько человеческих рас, сколько существует окрасок кожи; новая окраска воли еще глубже проникает в организм, чем различие пигмента наружной кожи! И Господин этой новой человеческой расы, «новый Адам», как Его превосходно называешь Писание, ничего не хочет знать ни о каких уступках; Он прямо ставит на выбор: Бог или маммона. Кто изберет поворот, кто внемлет велению Христа: «Следуйте за Мной!» — тот должен даже, если понадобится, покинуть отца и мать, жену и детей, но не для того, чтобы обрести смерть, как делают ученики Будды, а для того, чтобы обрести жизнь. На этом пункте совершенно прекращается жалость: кто потерян — тот потерян, и с античной жестокостью геройских натур люди не роняют ни единой слезы, чтобы оплакивать потерянных: «Предоставьте мертвым хоронить своих мертвецов». Не всякий способен уразуметь слова Христа; Он и говорит: «Много званых, но мало избранных». И тут опять апостол Павел пояснил эту мысль с обычной силой: «Слово о кресте для погибающих есть безумие, а для нас, спасаемых, — сила Божия». Наружно Христос мирится со всякой, с любой формой; но когда дело коснется направления воли, устремляется ли она к вечному или к преходящему, споспешествует ли она раскрытию неизмеримой жизненной силы внутри человека или же подавляет ее, направлена ли она к оживотворению того царства Божия, что внутри нас, или, наоборот, засыпает навыки это единственное сокровище «избранных» — тогда уже у Христа нет речи ни о какой терпимости, да и не может быть. В XVIII столетии много старались о том, чтобы лишить возвышенный образ Сына Человеческого всех Его энергичных черт. Нам рисовали какой-то обманчивый образ безграничной терпимости, какой-то благодушной пассивности, выдавая это за христианство, — получалась какая-то молочная религия, разбавленная водою. В последние годы происходили даже «религиозные конгрессы всех вероисповеданий», на которых священники всего мира братски подавали друг другу руки, и многие христиане приветствовали это как нечто особенно «христианское». Быть может, это в самом деле нечто прекрасное с церковной точки зрения; но Христос не присылал своего апостола на подобный конгресс. «Или слово о кресте безумие, или же оно сила Божия»; между этими двумя альтернативами сам Христос раскрыл бездну разъединения, и чтобы уничтожить всякую возможность перекинуть через нее мост, исторгнул пламенный меч. Кто понимает явление Христа, тот не может этому удивляться. Терпимость Христа есть терпимость духа, который высоко парит над всеми формами, разделяющими мир; слияние этих форм могло бы иметь для Него самое малое значение, оно было бы просто образованием новой формы; для Него, напротив, имеют значение единственно «дух и истина». И когда Христос учит: «И если кто ударит тебя в правую щеку, подставь и левую; если кто у тебя возьмет рубашку, отдай ему и верхнее платье»,
— учение, которое навеки подтвердил Его пример на кресте, то всякий увидит, что это тесно связано с последующим: «Любите врагов ваших, творите добро ненавидящим вас»,
— и что здесь выражается тот внутренний «поворот», но не пассивный, а в возможно высокой форме жизненных поступков. Если я подставлю дерзкому оскорбителю свою левую щеку, то сделаю это не ради него; если я люблю врага своего и оказываю ему благодеяния, то делаю не ради него; после поворота моей волн мне иначе невозможно поступать. Старый закон «око за око», «ненависть за ненависть» — точно такое же естественное рефлективное движение, как и подергивание ног у мертвой уже лягушки, когда прикоснутся к их нерву. Очевидно, «новый Адам» настолько забрал власть над «старым Адамом», что уже не повинуется этому принуждении. Однако здесь не простое самообладание, ибо если Будда является противоположностью Христу, то другой противоположностью является стоик. Но этот поворот воли, это вступление в скрытое царство Божие, это рождение вновь — все, что составляет сумму примера Христа, — обусловливает в действительности полный переворот ощущений. В этом-то и заключается это «новое». До Христа кровавая месть была священным законом у различных рас; но Распятый восклицал: «Отец, прости им, ибо не ведают, что творят!» И кто примет божественный голос сострадания за слабый гуманизм, тот, значит, не понял ни единой черты из явления Христа. Голос, который здесь слышится, звучит из того царства Божия, что скрыто внутри нас; страдания и смерть потеряли над ним силу; они так же мало трогают человека, родившегося вновь, как удар в щеку или же грабительское похищение одежды; об эту волю разбивается, как легкая морская пена о гранитную скалу, все, что понуждает, мучит и угнетает человека-полуобезьяну: себялюбие, суеверие, пристрастие; зависть, ненависть. Перед лицом смерти Богочеловек едва замечает Свое собственное страдание и тоску; Он видит только, что люди пригвождают к кресту все божественное, что в них заключается, что они попирают ногами семена царства небесного, что они засыпают мусором сокровище в поле, и, полный сострадания, восклицает: «Они не ведают, что творят!» Ищите во всей мировой истории, и вы не найдете другого слова, подобного этому по своей возвышенности. Здесь говорит разум более дальновидный, чем индийский; в то же время здесь звучит могучая воля, уверенное самосознание.
