Горельеф с территории фракийских венетов с изображением хеттского божества Пирваса / Перуна (справа; вверху — его прорись). Внизу слева — фигура с горельефа Дмитриевского собора во Владимире
Дальше всего венеты продвинулись в глубь материка в районе Польского Поморья. Здесь и начинается история их взаимодействия со славянами.
В VII в. до н. э. венеты появились на Кашубской возвышенности и прилегающих к ней землях, где подчинили себе местные балтские племена, — возможно, это были предки пруссов и кашубов. Судя по археологическим данным, начиная с середины VI в. до н. э. поморские племена балтов, очевидно предводимые венетами, упорно просачиваются на территорию лужицкой культуры и, постепенно продвигаясь все дальше на юг, в течение двух столетий заселяют почти все Висло-Одерское междуречье. Вторжение венето-балтских племен не сопровождалось уничтожением или вытеснением лужицкого населения, которое сохранило прежние места обитания. Пришельцы селились рядом со славянскими поселками.
Солнечное божество (двойник Аполлона) в колеснице и солярные символы. Из раскопок на территории лужицкой культуры
Политическое господство венетов над поморскими балтами и славянами имело под собой экономическую основу, вполне естественную для народа-странника, — торговлю. Описав в своих странствиях по Европе широкую дугу, венеты замкнули круг в Норике[15], где установили торговые и культурные связи со своими адриатическими сородичами. В частности, они монополизировали торговлю янтарем (впрочем, здесь они пришли на готовое, так как прибалтийское население наладило торговое сообщение с Южной Европой и Передней Азией уже в глубокой древности: янтарь попадал в Вавилонию, а также в области микенской и италийской культур с XVI в. до н. э.).
Но торговля в те времена была довольно шатким экономическим фундаментом, и начавшиеся с V в. до н. э. переселения варварских народов Европы быстро положили конец процветанию венетской цивилизации. Спустя еще несколько столетий венетские торговцы стали редкими гостями даже в западной части Балтийского региона[16]. Однако остатки венетского населения в Восточной Прибалтике сохранялись на протяжении еще почти двух тысячелетий. По сведениям хрониста XIII в. Генриха Латвийского, современные ему венеты жили в районе Виндавы, откуда были вытеснены куршами.
В пору своего могущества венеты оказали глубокое влияние на религиозные представления славян, а вместе с ними балтов, кельтов и германцев. Поклонение славян громовержцу Перуну (литовский Перкунас, кельтский Перкунья) восходит через религиозное посредничество венетов к культу хеттского божества Пирваса, чье имя считается родственным хеттскому «перуна» — «скала»[17]. Другой хеттский бог — Тару, или Тархунтас, — подобным же образом перевоплотился на европейской почве в германского Тора.
Пожалуй, ярче всего венетское влияние проявилось в почитании коня, воспринятом, в частности, кельтами и славянами. От германских средневековых миссионеров известно, что в священной конюшне славянского божества Святовита на острове Рюген насчитывалось 300 лошадей, причем самому идолу был посвящен белый конь, при помощи которого осуществлялось гадание: наблюдая за ним, жрец, в частности, объявлял войну. Конь являлся непременным атрибутом языческого культа и в других крупных центрах поморских славян — в Арконе, Ретре, Щецине и Волине.
Кроме того, венеты выступали культурными посредниками между эллинским Югом и варварским Севером. Геродот упоминает о неких жертвенных дарах, завернутых в пшеничную солому, которые «гипербореи», «жители севера», посылали на Делос — остров, где, согласно мифам, родились Аполлон и Артемида. Эти дары делосцам доставляли адриатические венеты, принимавшие их, в свою очередь, от «скифов», обитателей задунайских земель[18].
Неизвестно, сколько именно времени прибалтийские венеты сохраняли свое политическое господство над славянами. Но постепенно они смешались с местным славянским населением, усвоили его язык. Например, недавние генетические исследования показали, что население нынешней Словении обнаруживает значительную близость к адриатическим венетам[19]. Косвенно эта генетическая информация подтверждается написанным в 615 г. Житием святого Колумбана, где упоминается «страна венетов, которые также называются славянами».
Благодаря ассимиляционным процессам соседи венетов распространили их имя на славян, для которых, впрочем, оно не стало племенным самоназванием. Это была обычная практика варварских союзов, в которых союзные и подчиненные племена объединялись под общим для всех названием народа-предводителя. Поэтому народы, граничащие со славянами на западе и северо-востоке — германцы, финны, эстонцы, — запомнили их под именем венетов. Они и поныне называют русских именами, производными от этнонима Venedi, Venethi (венеды, венеты): эстонцы — vene («вене») или venelainen («венелайнен»), финны — venaja («венайя»). В верхненемецком диалекте для обозначения лужицких сербов используется термин Wenden/ Winden (венден/винден).
Локализация венетов в начале н. э. по В. Седову
От германцев термин «венеты» (в форме Venedi, венеды) попал в латинский язык и был узаконен римскими авторами начала н. э. для обозначения населения Центральной и Восточной Европы (тогда уже в массе своей славянского), отличного от германцев и сарматов[20].
Таким образом, вопреки распространенному в исторической литературе мнению, венеты не были предками славян — последние лишь унаследовали это имя. Связав славян и венетов узами этнического родства, Иордан просто повторил ошибку античной литературной традиции. Причиной заблуждения была высокая колонизационная активность венетской цивилизации, оказавшая глубокое воздействие на древнюю историю славян.
Около 750 г. до н. э. на Черноморском побережье возникли первые колонии ионических городов-метрополий. Очень скоро Понт Аксинский («негостеприимный») сменил свой эпитет на Эвксинский — «гостеприимный». Литературным следствием греческой колонизации Черного моря было появление первого историко-этнографического описания северной части ойкумены, принадлежавшее Геродоту (ок. 484–425 гг. до н. э.). Более десяти лет им владела «охота к перемене мест». За это время он объездил почти все страны Передней Азии и побывал в Северном Причерноморье. Геродот наблюдал и изучал обычаи и нравы чужих народов без тени расового высокомерия, с неистощимым интересом подлинного исследователя, «чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности», за что был причислен Плутархом (ок. 46 — после 119 г. н. э.) к «филоварварам» — любителям чужого, презираемым образованными людьми того времени.
К сожалению, исконно славянские земли остались совершенно неизвестными «отцу истории». Области за Дунаем, пишет он, «по-видимому, необитаемы и беспредельны». Он знает только одну народность, живущую севернее Дуная, а именно сигиннов, кочевое ираноязычное племя. Сигинны во времена Геродота заняли территорию почти по всему степному левобережью Дуная; на западе их земли простирались до владений адриатических венетов. Из этого можно заключить, что в V в. до н. э. области славянского расселения все еще находились к северу от почти непрерывной горной цепи — Рудных гор, Судет, Татр, Бескид и Карпат, — протянувшейся по Центральной и Восточной Европе с запада на восток.
Скифские воины
Гораздо больше сведений Геродоту удалось собрать о Скифии и скифах.
Скифы, в VIII в. до н. э. вытеснившие из Северного Причерноморья полулегендарных киммерийцев, вызывали живой интерес у греков по причине соседства скифских кочевий с греческими колониями в Крыму, снабжавшими хлебом Афины и другие эллинские города-государства. Аристотель даже упрекал афинян за то, что они целые дни проводят на площади, слушая волшебные повести и рассказы людей, возвратившихся с Борисфена (Днепра). Скифы слыли по-варварски храбрым и жестоким народом: они сдирали кожу с убитых врагов и пили вино из их черепов. Сражались они как пешими, так и конными. Особенно славились скифские лучники, чьи стрелы были обмазаны ядом. В изображении образа жизни скифов античным писателям редко удавалось избежать тенденциозности: одни рисовали их людоедами, пожиравшими собственных детей, тогда как другие, наоборот, превозносили чистоту и неиспорченность скифских нравов и упрекали своих соотечественников за то, что они развращают этих невинных детей природы, приобщая их к достижениям эллинской цивилизации.
