Участие двух других членов ГКЧП - В. Стародубцева и А. Тизякова - носило в какой-то мере декоративный характер. Первый символически представлял сельскохозяйственный сектор страны, будучи председателем Крестьянского союза, а второй, соответственно, - промышленный, поскольку был президентом Ассоциации государственных предприятий и объединений. Они вдвоем были своего рода серпом и молотом, символизирующими единство страны на позициях ГКЧП. Оба ничего не знали о подготовке "путча" и находились вне Москвы, куда были вызваны за день до событий.
Для меня, к тому времени занимавшего достаточно высокий пост начальника Аналитического управления Комитета государственной безопасности и члена коллегии КГБ, все происходившее было неведомо. Я, как и большинство руководителей управлений, находился в отпуске и понятия не имел о подготовке ГКЧП. Я был вызван на работу за день до объявления чрезвычайного положения, и мне было предложено набросать проект Обращения к советскому народу. Я был и остаюсь убежденным сторонником той точки зрения, что только сильная государственная власть в нашей стране способна была сохранить единство державы, предотвратить экономическую разруху и обеспечить безопасность нашим гражданам. Самая элементарная политологическая: подготовка позволяла без труда прогнозировать, что произойдет с государством в случае захвата власти разношерстной оппозицией во главе с Б. Ельциным, движимым только политическим честолюбием. Мне казалось, что все руководство страны решилось перевести стрелки на китайский путь развития вместо того, чтобы, уподобляясь буридановой ослице, топтаться на месте, не зная, что делать.
Несмотря на море литературы, разлившееся после августа 1991 года и призванное доказать наличие заговора, изображавшего ГКЧП как некое "чудище зло, озорно, стозевно и лайяй", намеренное восстановить тоталитарное государство и диктатуру партии, убедить в этом здравомыслящего человека весьма трудно. Вся так называемая заговорщическая работа была проделана за 4 часа - с 20 до 24 часов 18 августа 1991 г. Тексты основных документов были заготовлены заранее в структуре КГБ, да и то, насколько нам известно, в течение двух-трех предыдущих дней. Никакого плана проведения и обеспечения репрессивных акций не было, равно как не существовало разработанного и согласованного плана использования вооруженных сил для обеспечения чрезвычайного положения. Не было подготовлено ни печатных, ни аудиовизуальных материалов, крайне необходимых для политического подкрепления столь ответственной акции. Даже такая элементарнейшая мера, как отключение связи, для всех возможных политических оппонентов не была предусмотрена. Оставались открытыми все аэропорты, границы.
Заместитель министра обороны В. Ачалов, находившийся, все эти роковые 4 часа в кабинете В. Павлова, где заваривался "заговор-путч", давал такие показания на следствии: "Целый вечер 18 августа в кабинете... шел какой-то словесный базар, трудно было разобраться, кто и что здесь решает. Не видно было среди присутствующих государственных мужей...". Было даже кем-то сказано, что, может быть, и не надо ничего делать, а все оставить как есть до возвращения Горбачева. Но в этот момент решающее влияние на всех оказали слова В. Болдина, который сказал: "Кто здесь находится, все сожжены. Об этом я могу сказать точно, так как хорошо знаю президента. Мы теперь все повязаны...". Самый старший по положению, вице-президент Янаев, которого с величайшим трудом удалось затащить в Кремль, послав за ним пару офицеров, силой оторвавших его от хмельного застолья, жалобно заскулил, желая уползти с борцовского ковра: "Если товарищи сочтут целесообразным, я готов подать в отставку в любой момент". Но товарищи были не готовы к тому, чтобы разрешать дезертировать подельникам в последний момент.
После полуночи "заговорщики" стали разъезжаться по своим дачам и квартирам. Лишь хозяин кабинета В. Павлов до такой степени разволновался, накурился и передозировался кофе с виски, что около 4 часов утра потерял сознание и рухнул на диван в комнате отдыха. Офицер охраны и личный шофер доставили его на дачу в Архангельское, где врачи констатировали у него развитие гипертонического криза.
Несмотря на весь этот организационный и политический бедлам, заранее обрекавший на провал всякую попытку наведения порядка в стране, все-таки были подписаны основные документы. В них говорилось о создании ГКЧП, к которому переходила вся полнота власти, объявлялось о введении на срок до 6 месяцев чрезвычайного положения в СССР с 4 часов утра 19 августа 1991 г. Постановлением No 1 временно приостанавливалась деятельность политических партий и общественных движений, запрещалось проведение митингов, уличных шествий, демонстраций, а также забастовок. Издание некоторых оппозиционных газет было приостановлено. Договорились, что 26 августа будет созван Верховный Совет СССР, который санкционирует задним числом принятые меры и одобрит документы. Велика мудрость, заложенная в народной пословице: "Коли первую пуговицу застегнешь неправильно, то все остальные пойдут наперекосяк". Только один член ГКЧП - маршал Д. Язов - счел себя серьезно связанным теми обязательствами, которые вытекали из договоренностей в Кремле. В 6 часов утра 19 августа он созвал заседание коллегии Министерства обороны, а минутами раньше отдал приказ о введении в Москву Таманской мотострелковой и Кантемировской танковой дивизий, благо они стоят в военных городках вблизи от столицы. Кроме того, в столицу выдвигалась 106-я дивизия воздушно-десантных войск, в обычное время дислоцирующаяся в районе г. Тулы. Военная машина завертелась.
Специфической особенностью Москвы со времен советской власти и до сих пор остается нахождение ее в ожерелье военных городков, где дислоцированы самые привилегированные боеспособные соединения, обладающие громадной огневой мощью. Здесь и Таманская мотострелковая дивизия, и Кантемировская танковая, и дивизия внутренних войск, и другие части. Рядом находится военная база Кубинка, где располагаются воздушно-десантные части, соединения боевой авиации и пр. Присутствие этих войск у самого порога Москвы свидетельствует о страхе властей перед возможным выступлением против них народа, о стремлении иметь под рукой военную силу, чтобы использовать ее в период острых столкновений в борьбе за власть. Эти соединения были использованы в 1953 г. (во время ареста Л. Берии и его подельников), в 1957 г. (в период борьбы с так называемой "антипартийной группировкой") и в 1991 г. во время описываемых событий.
Задачей любых истинных демократов России будет удаление этих соединений от Москвы и размещение их там, где того, требуют государственные интересы. В этом смысле Москва должна быть похожа на Парнас, Рим, Лондон или иную мирную столицу.
К середине дня 19 августа воинские части вошли в город. Всего в составе задействованных частей и соединений было более 300 танков, около 270 боевых машин пехоты, 150 бронетранспортеров и 430 автомобилей. Численность личного состава не превышала 4600 человек. Поднятые по тревоге и спешно переброшенные в Москву войска сразу же почувствовали отсутствие политического руководства, что выражалось в расплывчатости поставленных целей, в нерешительных, часто изменяющихся приказах. Формально надлежало взять под охрану Центральный телеграф, ТАСС, телецентр в Останкино, радиостанции, ТЭЦ, водонапорные станции, мосты и подъезды к ним. Но этот набор объектов свидетельствовал о механическом перенесении опыта прошлых революций. Армия вошла в город, не понимая, от кого надо защищать порученные ей объекты, - ведь им никто не угрожал. Во всем мире путчисты - разумеется, если это настоящие путчисты, действуют активно, наступательно. Они берут штурмом или уничтожают своих политических противников, их опорные пункты, их боевые силы и средства. В Москве ничего подобного не происходило. Войска вошли и встали. Дело доходило до курьезов: в 13.50 к Белому дому, где находилось российское руководство во главе с Ельциным, подошел один батальон 106-й дивизии ВДВ, с которым прибыл генерал А. Лебедь. Он развернул танки кормой к зданию, а стволы орудий мрачно смотрели в пространство в сторону неизвестного противника. А. Лебедь вроде бы выполнял приказ об охране государственных учреждений, а окружающие воспринимали эти танки, как перешедшие на сторону противников ГКЧП. Нельзя не улыбаться, читая воспоминания свидетелей опереточных, с трагическим отсветом событий тех дней. Войска двигались по улицам в сопровождении автомашин ГАИ, как будто речь шла о разведении парадных расчетов. Б. Ельцин, ехавший в то утро из государственной дачи в Архангельском в Белый дом на Краснопресненской набережной на своем автомобиле с "мигалкой" в сопровождении охраны, обгонял боевые машины, которые с готовностью уступали ему дорогу. У него время от времени сжималось от страха сердце, что вот-вот он будет арестован, а офицеры только брали под козырек и ели глазами мчавшееся мимо начальство. Москвичи вообще умирали от удивления, глядя, как танки, БМП и БТРы покорно останавливались перед красными сигналами светофоров, пропуская потоки обычного городского транспорта. Все это походило на какой-то театр абсурда.
