начале 1840–х ослабили оптимизм многих американцев относительно эффективности человеческих усилий в установлении Тысячелетнего царства. Поэтому не случайно, что весть Уильяма Миллера о пришествии Христа до Тысячелетнего царства была принята в 1838 и 1839 гг. с небывалым воодушевлением. В беспокойном мире конца 1830–х годов учение Миллера приобретало смысл в глазах большинства людей, искавших ответа как в личной, так и в социальной сферах жизни.
Миллера считали проповедником, знавшим ответы на вопросы, и в конце 1830–х и начале 1840–х годов его постоянно приглашали проводить собрания возрождения в протестантских церквах. Пасторы видели в Уильяме Миллере человека, который мог дать новый импульс Второму великому пробуждению. Поэтому отдельные американские богословы и историки считали миллеризм последним этапом Пробуждения. Еверет Дик засвидетельствовал, что самый большой прирост членов Церкви в разных деноминациях произошел именно в то время, когда Миллер ожидал пришествия Христа. И Ричард Карвардин замечает, что «строго статистически пик пробуждения пришелся на адвентистскую фазу 1843—1844 гг.».
Поэтому миллеритскую кампанию не следует считать самостоятельным движением, а продолжением Второго великого Пробуждения. Дик, возможно, прав в своей оценке, когда говорит, что «Уильям Миллер оправданно может считаться самым великим евангелистом на северо–востоке Соединенных Штатов в период между 1840 и 1844 годами». Елена Уайт была одной из обращенных им.
Однако, к сожалению для Миллера и его дела, большинству обращенных адвентистскими проповедниками до середины 1842 г. пришлось по душе традиционное евангелическое христианство, а не специфичная доктрина адвентизма о пришествии Христа до Тысячелетнего царства. Но изменение произошло, когда миллеризм приблизился к предсказанному концу мира в 1843/1844 гг.
Как было отмечено выше, лагерные собрания проводились обычно на новых землях на Западе США. Поскольку многое, происходившее на лагерных собраниях, было типичным для евангелической веры, которой придерживались простые люди первой половины XIX в., мы вкраце остановимся на этой теме.
Первое лагерное собрание состоялось в округе Логан, штат Кентукки, в 1800 г. Самое знаменитое лагерное собрание имело место в следующем году в Кейн Ридж, тоже штат Кентукки. Исследователи считают, что его посетили от 10 до 25 тысяч человек. Но даже 10 тысяч было поразительным числом в то время, когда самый большой город штата насчитывал только 1795 жителей.
Для многих жителей сельских районов Запада ежегодное лагерное собрание было настоящим общественным событием года. Целые семьи отправлялись за 100 миль, чтобы насладиться атмосферой этого собрания.
Собрание в Кейн Ридж стало лагерным собранием начала XIX в. Одной из особенностей его было эмоциональное возбуждение. Джеймс Финли, приобщенный к служению в Кейн Ридже, дает нам некоторое представление об активности участников этого собрания. В автобиографии он написал: «Шум был похож на рокот Ниагары. Огромное море людей приводилось в движение словно бурей. Я насчитал семь служителей, которые проповедовали одновременно, — кто на пнях, кто на повозках, кто на поваленных деревьях, зацепившихся при падении одно за другое. Одни пели, другие молились, третьи слезно взывали о милости, четвертые очень громко кричали… Мне казалось, что я непременно должен упасть на колени. Создавалось впечатление, что странная сверхъестественная сила пронизывала всю массу людей, собравшихся там…. Однажды я видел, как по меньшей мере пятьсот человек мгновенно камнем упали на землю («пали в Духе»), будто батарея из тысячи пушек открыла по ним огонь, а вслед за этим послышались возгласы и крики, пронзающие небо».
Главным во всем происходящем была проповедь. Суровая проповедь входила в распорядок каждого дня. Людям, и так отягченным жизнью, не проповедовалось мягкое наставление. Типичная проповедь состояла из ярких описаний адского пламени в противовес изображению мира и счастья спасения.
Фрэнсис Тролоуп, англичанка, приехавшая в Соединенные Штаты в 1827 г., делилась своими впечатлениями: «Проповедь была достаточно красноречивой, но устрашающей. Проповедник описывал с жуткими подробностями последние мгновения угасающей человеческой жизни, а затем постепенное гниение после смерти и процесс отвратительной окончательной стадии распада. Вдруг тон его голоса изменился и перешел… в пронзительный крик ужаса, когда он наклонился, чтобы посмотреть в бездну ада. Затем проповедник передал нам, что он увидел в бездне: „Невозможно представить себе, что огонь, пламя, сера, расплавленный свинец, красные раскаленные щипцы делали с плотью, нервами и жилами трепещущего, терзаемого грешника"… Пот струями тек по лицу проповедующего, его глаза округлились, на его губах появилась пена. Каждый мускул его лица выражал глубокий ужас, будто он действительно видел описываемую им сцену».
В это время лица всех присутствующих были «бледными, охваченными ужасом». Затем встал второй проповедник «и начал увещевательным, ласковым голосом спрашивать собрание, достигли дорогой брат их сердец. Хотят ли они избежать ада, который он показал им?» «Тогда придите, — продолжал он, простирая к ним руки, — придите к нам и скажите нам об этом, и мы покажем вам Иисуса, дорогого, нежного Иисуса, Который спасет вас от ада. Но вы должны прийти к Нему!.. В этот вечер вы скажете Ему, что не стыдитесь Его… мы приготовим скамью, где могут сесть кающиеся грешники. Тогда придите! Придите на место для кающихся грешников, и мы покажем вам Иисуса! Придите!» Так выглядело лишь начало эмоционального призыва к грешникам, которые боролись с собой на краю вечного ада.
Для евангеликалов начала XIX в. обращение имело четко определенную последовательность событий. Во–первых, под влиянием возрождающей проповеди человек чувствовал нарастающее чувство вины и своего нечестия. Затем наступало пугающее сознание того, что ад был бы вполне, справедливым наказанием за такое нечестие. В–третьих, грешник, таким образом «сокрушенный перед Господом», лишившись гордости и самомнения, был готов положиться на Божью милость. Далее, если Бог избрал человека к спасению, тот может почувствовать проблеск надежды и, следовательно, вместо осуждения и тревог исполниться надеждой. «Наконец, — заявляет Бернард Вейсбергер, — он будет иметь возвышенное эмоциональное переживание, так называемое „крещение Духом", внутренний, безошибочный знак того, что ему даровано прощение и на небе на него возложен венец славы».
Обычно обращение людей происходило в течение длительного периода времени, но если это происходило одновременно со многими на таких мероприятиях, как лагерные собрания, значит, пробуждение достигало своей цели.
Именно в таком стремящемся к пробуждению мире росла Елена Уайт, хотя большинство деноминаций за исключением методистов в 1830–е годы отказались от лагерных собраний. Методисты в значительной мере взяли их под контроль, планируя каждую деталь и устанавливая твердые правила, чтобы управлять нежелательным религиозным энтузиазмом. Именно такой тип сдержанного по своему характеру лагерного собрания знала девочкой Елена Гармон, хотя они были вполне оживленными по стандартам XIX в. Пятидесятнический дух всегда таился под покровом большей части религиозных течений
