Действенность метода, созданного инфернальным Моисеем Соломоновичем Урицким, возрастала за счет размывания всего того, что связывало подследственного с реальностью
Никакого значения не имело, что ты делал, и что у тебя нашли при обыске. Все это менялось по ходу следствия, менялось так, как это было нужно инфернальному режиссеру.
3
3 июня 1918 года — важный день в ходе «расследования» дела «Каморры народной расправы»… Чекисты наконец-то сподобились «найти» печать этой организации.
Сам этот факт, как и положено, был запротоколирован…
«ПРОТОКОЛ
По ордеру Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Петроградском Совете Рабочих и Красно-Армейских Депутатов от 3 июня 1918 г. за № 354 был произведен обыск по Николаевской улице, д. 4, кв. 29 в комнате Злотникова.
Взято для доставления в Комиссию:
Печать с надписью «Каморра народной расправы»
Один серебряный рубль 1893 года
Один серебряный рубль 1814 года
Один серебряный рубль в память 1913 г. дома Романовых
Три векселя на 40 000, 40 000 и 40 000 р. на имя Репьева.
Сберегательная книжка за № 463652, № 968181 и дубликат книжки № 116009.
Бронзовый крест, 2 коробки типографского шрифта, личная печать Злотникова, одна коробка негативов, три фотографических снимка писем Савинкова, портрет Распутина (один из семи найденных), ручной типографский валик, расписка на 1000 р., на отдельной бумаге подпись Георгия Пятакова и другая неразборчивая подпись, оттиск штемпеля отдела пропусков, один чистый пропуск с подписями, незаполненный, один флакон с надписью «Яд» и различная переписка и печатные произведения.
Обыск произвел — Апанасевич.
Ничего не пропало и ничего не сломано во время обыска»{136}.
Мы привели этот документ целиком, потому что непонятно, как сумел товарищ Юргенсон не найти столько улик при первом обыске…
Ну, ладно — векселя, сберегательные книжки, бланки пропусков, печать «Каморры народной расправы»…
Но как не заметить типографское оборудование, как проглядеть флакон с ядом?
Еще более странно, что на допросах Байковский не задал Злотникову ни одного вопроса по поводу векселей, не поинтересовался, где и для какой цели раздобыл Злотников бланк с подписью Георгия Леонидовича Пятакова, не спросил даже, кого Злотников собрался отравить припасенным ядом…
Впрочем, должно быть, потому и не спрашивал, что неоткуда было Луке Тимофеевичу Злотникову знать это…
Как и положено при погружении, он узнал об этих находках от следователя…
Находкой печати «Каморры народной расправы» «удачи» чекистов 3 июня не ограничились.
В этот день Моисей Соломонович Урицкий подписал еще и ордера на арест В. П. Мухина и З. П. Жданова. Оба они были весьма состоятельными людьми и выдвигались, как мы знаем, на роль финансистов погромной организации.
Значит, и тут успех был налицо.
И улики чекистам удалось найти, и главных «погромщиков» выявить…
Фортуна настолько благоволила к подручным Моисея Соломоновича Урицкого, что, право же, как-то неловко связывать это с ликвидацией накануне в Москве заговора «Союза защиты родины и свободы».
Но и не связать нельзя.
Не случайно же чекисты «нашли» 3 июня в комнате Злотникова кроме печати еще и «три фотографических снимка писем Савинкова», которые, если бы в этом возникла надобность, несомненно доказали бы связь «Каморры народной расправы» с «Союзом защиты родины и свободы».
С одной стороны, нелепо, конечно, выдавать Бориса Савенкова за главу бывших активистов «Союза русского народа», но зато как своевременно!
Вспомним, что в статье «Плоды черносотенной агитации» В. Володарский с возмущением рассказывал о черносотенцах, задержавших поезд с продуктами, который Г. Е. Зиновьев отправил в Германию из голодающего Петрограда… И что же? Моисей Соломонович может отрапортовать, что эта явно враждебная немцам погромная организация, которая срывала поставку продовольствия в Германию, ликвидирована…
В самом деле, если Дзержинский в угоду Мирбаху изображал, что он ликвидировал контрреволюционный заговор «Союза», то отчего же Урицкому не последовать его примеру и не отрапортовать немцам о ликвидации заговора «Каморры народной расправы»?
«Урицкий не был проходимцем, — писал Марк Алданов. — Я вполне допускаю в нем искренность, сочетавшуюся с крайним тщеславием и с тупой самоуверенностью. Он был маленький человек, очень желавший стать большим человеком…
Этот человек, не злой по природе, скоро превратился в совершенного негодяя»…
Необходимо отметить, что и советские, и эмигрантские историки проявляют к Урицкому снисходительность гораздо большую, нежели к другим чекистским палачам. Они, если и не обеляют этого совершенного негодяя, то пытаются как бы извинить его, договариваются до того, что это якобы Урицкий и удерживал кровожадного Зиновьева от большого кровопролития в Петрограде. Эта снисходительность к главному палачу Петрограда объясняется очевидно чистокровно еврейском происхождении Урицкого. Защитники Урицкого полагают, будто злобное преследование Моисеем Соломоновичем русского населения Петрограда объяснялось необходимостью защиты прав евреев.
Это не вполне верно.
Поддерживая русофобские настроения, злобно преследуя всех русских людей, едва только делали они попытку вспомнить, что они русские, Урицкий заботился не вообще о евреях, а лишь о местечковых большевиках, местечковых чекистах.
Причем, по мере укрепления местечковых евреев-большевиков, гарантии безопасности для евреев, не участвующих или недостаточно активно участвующих в русофобском большевистском шабаше, делались все более призрачными.
Мы знаем, что отлаженная Моисеем Соломоновичем Урицким и иже с ним машина беззакония произвела в результате погром, равного которому не знала мировая история.
И разве существенно то, что не для этого задумывалась машина?
Только ослепленные ненавистью к России люди могут полагать, что насаждаемое ими беззаконие будет распространено лишь на одну национальность и не заденет другие…
4
Марк Алданов писал, что Урицкий «укреплял себя в работе вином».
Похоже, что в состоянии алкогольного опьянения Моисей Соломонович и решил заменить на посту председателя «Каморры народной расправы» ускользнувшего из его рук Виктора Павловича Соколова-Горбатого председателем Казанской продовольственной управы Иосифом Васильевичем Ревенко. Урицкому показалось, что Ревенко вполне подходил на пост главного погромщика города…
Во-первых, он возглавлял ту самую продовольственную управу, где служил «погромщик», Леонид Николаевич Бобров, во-вторых, был знаком с Лукой Тимофеевичем Злотниковым, ну, а главное, начиная свою политическую карьеру, Иосиф Васильевич имел неосторожность баллотироваться в 4-ю Государственную думу по списку «Союза русского народа»…
Особую пикантность выбору Урицкого придавало то обстоятельство, что он был хорошо знаком с Иосифом Васильевичем…
Подробно о характере И. В. Ревенко рассказал на следствии сотрудник ЧК Сергей Семенович Золотницкий.
Он познакомился с И. В. Ревенко, еще когда искал у того покровительства.
«В сентябре семнадцатого года я освободился от службы, и товарищи по корпусу посоветовали мне обратиться к И. В. Ревенко за протекцией. Ревенко обещал устроить меня»{137}…
Но после Октябрьского переворота дела Сергея Семеновича пошли в гору, и опека Ревенко начала тяготить его.
«Когда я приехал из Москвы, то Ревенко спросил меня между прочим, как я выполнил там поручение Комиссии. Еще он спросил: буду ли я работать здесь? Я, конечно, обрисовал ему в общих чертах свою работу в Москве, а на второй вопрос ответил, что по семейным обстоятельствам дальше продолжать работу в Комиссии не могу. Ревенко сказал с иронией:
— Ну, конечно… Вы такой видный политический деятель…
В дальнейшем нашем разговоре Ревенко перечислил ряд организаций, в которых занимал первенствующее положение и как бы между прочим добавил: «Вы являетесь все-таки простым агентом Комиссии, я же являюсь членом Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Петроградском Совете. Он называл тогда некоторых членов Комиссии, говорил, что с Урицким он большой приятель».
Ревность Иосифа Васильевича к своему протеже выглядит довольно смешно, но это — характер Ревенко.
«Я встречался с ним несколько раз и в Таврическом дворце, где он был секретарем Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссии… Ревенко тогда имел пропуск общий на Смольный и Таврический и вообще был там, по-видимому, важным лицом, на что мне при встречах всегда старался указывать…»{138}
