В течение второй половины 1726 года и начала 1727 года Ромодановский личными докладами предлагал на рассуждение и решение Верховного тайного совета «краткие выписки» по «важным» делам, решение коих он на себя брать не осмеливался и не хотел. Необходимо заметить, что никаких норм относительно того, когда дело должно было вноситься в Совет и когда можно было решать его самой Преображенской канцелярии, видимо, не имелось; классификация дел по их «важности», при большой неопределенности этого термина, сводилась к личному усмотрению Ромодановского как начальника канцелярии. Соответственно и ответственность за понимание «важности» всецело ложилась на того же Ромодановского, который, при усмотренной неправильности действий, мог быть — по крайней мере, теоретически — «жестоко штрафован», как всякий судья, вынесший неверный, по мнению высшей инстанции, приговор. Впрочем, по отношению к Ромодановскому в силу его влиятельности это не могло иметь приложения, и, следовательно, произвольность его действий ничем не ограничивалась.
«1726 года декабря 9 дня в Верховном Тайном Совете действительный тайный советник кн. Ромодановский доносил о колодниках, которые в Преображенской Канцелярии держатся по важным делам в непристойных словах… и предложил пять кратких выписок». Верховный тайный совет по этим выпискам выносил постановления; иногда он давал указания о дополнительном следствии, о его направлении и проч., вмешиваясь таким образом непосредственно в саму деятельность канцелярии. С конца 1726 года представления по делам Преображенской канцелярии в Верховный тайный совет вместо Ромодановского делает Ушаков, а после его отъезда в 1727 году из Петербурга обязанность эта пала на секретарей канцелярии; бывало и так, что выписки присылались в Совет без всякого от канцелярии докладчика. Однако при всех этих переменах порядок рассмотрения докладов в Совете оставался неизменным.
«1726 декабря в 21 день в Верховном Тайном Совете генерал-майор Ушаков докладывал о колодниках по важным делам Преображенской Канцелярии в непристойных словах, касающихся к превысочайшей чести Ее Императорского Величества, и предложил три краткие выписки, которые в Верховном Тайном Совете слушаны, и Ее Императорское Величество указала…» или: «1727 года января 16 дня в Верховном Тайном Совете генерал-майор Ушаков доносил о колодниках по важным делам Преображенской Канцелярии в непристойных словах, касающихся к превысочайшей чести Ее Императорского Величества и предложил три краткие выписки, которые в Верховном Тайном Совете слушаны; и Ее Имп. Величество указала…» Затем выносились приговоры. Совершенно так же после отъезда Ушакова докладывал в Совете на заседаниях 6, 9 и 20 июня 1727 года о делах Преображенской канцелярии секретарь Степан Патокин.
До мая 1727 года «важные» дела в основном шли в Верховный тайный совет именно из Преображенской канцелярии, но иногда, пусть и в небольшом количестве, они поступали от других учреждений. В июле 1726 года бригадир Вельяминов доносит на имя императрицы из Малороссии о двух полковниках малороссийских, которые «явились в непристойных словах»; это дело было уже расследовано (с допросами, пытками и проч.) Малороссийской коллегией, которая прислала в Верховный тайный совет подробный экстракт. На основании этого экстракта Совет вынес указ-приговор о ссылке этих полковников в Сибирь за их непристойные слова. Примерно в то же время барон Унгерн-Штернберг допустил по отношению к императрице оскорбительные выражения; дело это расследовалось, очевидно, в Военной коллегии, по экстракту из которой, видимо, и состоялось решение Совета в виде манифеста от 9 июня 1727 года.
Иногда Верховный тайный совет, получив доношение по двум первым пунктам, поручал произвести по нему следствие кому-либо постороннему и представить доклад на резолюцию. Так, в начале 1727 года было поручено «учрежденному суду невского полку» расследовать о доносе кн. Волховского на одного солдата, который будто бы говорил «непристойные слова». Исполнив поручение, «суд» представил «экстракт» на усмотрение Совета, который по нему ставит приговор о разжаловании Волховского в солдаты за ложный оговор.
Таким образом, Верховный тайный совет рассматривает, во-первых, в кратких докладах наиболее важные дела из Преображенской канцелярии; во-вторых, дела по таким же докладам из других учреждений; в-третьих, иногда, ознакомившись с началом дела, сам поручает какому-либо произвести следствие и представить результаты в виде краткого экстракта. Но окончательные приговоры во всех случаях выносит только сам Совет. Из всего этого следует, что Совет взял целиком и полностью на себя решение дел «против первых двух пунктов».
В мае 1727 года ситуация — по почину опять-таки Совета — несколько меняется. 22 мая последовал указ: «…Ежели кто за кем знает злое умышление на здоровье Его Императорского Величества, второе: об измене, третье: о возмущении или бунте, о тех из ближних к С.-Петербургу — Новогородской, Лифляндской и Эстляндской губерний доносить в Сенат, а из дальних губерний и провинций в Москву к д. т. с. и генералу-губернатору князю Ромодановскому, а в Верховный Тайный Совет писать им о том для ведома немедленно». Этим указом, по неясным теперь для нас мотивам, Совет делит сферу деятельности Преображенской канцелярии между нею и Сенатом, оставляя за собой право директивной инстанции. Это положение еще раз обозначается через полгода, 5 января 1728 года, когда Совет своим указом весьма определенно велит Сенату о делах «важных, со мнением докладывать» и ничего не решать самому.
С этого времени все учреждения без всякого следования стали отправлять колодников с доношениями иногда даже прямо Верховному тайному совету. Исключение составляла Преображенская канцелярия, которая по-прежнему присылала в Совет на резолюцию свои экстракты. С другой стороны, росло число случаев передачи от имени Совета «важных» дел для розыска специально назначенным лицам или учреждениям, и возникла совершенно новая практика — ведение самим Советом всего дела, с начала до конца. Словом, Совет все более входил сам в производство «дел государственных», что свидетельствует о возрастании их «важности» в глазах правительства.
Случаи передачи дел для розыска особенно участились с 1727 года; таким образом, наметилось возвращение к системе частного поручения. Например, в одном из указов Верховного тайного совета говорится: «1727 года октября в 30 день Его Императорское Величество указал, по донесению Никиты Перцева исследовать и разыскивать генералу-лейтенанту и подполковнику от гвардии Семену Салтыкову и прочим определенным с ним; и о том ему дать указ из В.Т. Совета». Исполняя повеление, Салтыков производит следствие и представляет его результаты Совету в виде «экстракта». В сентябре 1728 года Военная коллегия подает Совету доношение об изменах и волнениях среди донских казаков. Совет поручает это дело розыскивать кн. Мих. Голицыну, который ведет весь розыск и присылает его Совету, а тот уже выносит приговор.
16 августа 1727 года Иван Дмитриев-Мамонов пишет рапорт: «…По указу Вашего Императорского Величества, каков объявлен мне в Верховном Тайном Совете, велено: гв. капитана Бредихина о человеке его Иване Гаврилове, который в прошедшем июне месяце сказал за собой Е.И. В. слово, по какому делу он Гаврилов держится, и справясь о прежнем по доносу его деле с Тайной Канцелярией, учиня экстракт, с мнением подать в Верховном Тайном Совете. И по тому Вашего Императорского Величества указу экстракт с мнением моим при сем всеподданейшем доношении прилагаю. Иван Дмитриев-Мамонов». Далее в деле идет этот экстракт, а затем «мнение» о наказании колодника, и Совет выносит приговор согласно «мнению».
С мая 1727 года в Верховный тайный совет начинает присылать экстракты Сенат — по тем делам, которые сам решать не осмеливается. Например, в «выписках», датируемых ноябрем 1727 года, говорится, что Сенат препровождает дела Совету потому, что «по тем делам… решения собою учинить не может». Дав указ по этим делам, Совет замечает: «…Впредь о таких колодниках, которые являться будут не в важных делах чинить решение по указам Сенату, а о важных — со мнением докладывать Верховному Тайному Совету». Так формально Советом установлен тот же порядок, какой существовал в отношении Преображенской канцелярии, и по отношению к Сенату.
В середине 1729 года Сенат присылает в Совет доношение и экстракт по доносу на архиеп. Дашкова, который будто бы назвал царский указ «чертовым»; донос оказывается ложным, и по сенатскому экстракту Совет приговаривает наказать доносчика. Но иногда Сенат, видимо, не решался сам даже и к следствию приступить без санкции Совета; в ноябре 1728 года в Сенат из Ревеля были присланы солдаты, давшие показание о «непристойных словах» одного капрала; и Сенат производит следование по этому делу только тогда, когда «по докладу через обер-прокурора Воейкова от собрания Верховного Тайного Совета приказано… оных распросить в Сенате и доложить о том». В конце того же года Сенат отправляет еще один донос на усмотрение Совета и только тогда приступает к следованию, когда «по приказу Верховного Тайного Совета велено оным доносителем розыскивать и пытать, а что с розыску покажется, о том доложить в Верховном Тайном Совете». Бывали случаи, когда Совет сам передавал Сенату какой-либо донос для учинения розыска; так, в апреле 1728 года он передал Сенату дело «о раздьяконе, говорившем слово за собой… для роспросу и исследования».
