Иногда такое все-таки происходило. Так, во всяком случае, бывало в эпоху империи, спустя всего век-другой после периода Чжаньго. Как известно, для эпохи Хань (I в. до н. э.) подобного рода сделки засвидетельствованы бесспорными письменными документами. Имеются в виду купчие из Цзюйяна, окраинного северного района (ныне — западная часть Внутренней Монголии), обнаруженные в 1930 г. китайскими археологами. Сложные и детально описанные условия, которые сопровождали право на покупку участка даже в этом богом забытом районе с явно не слишком плодородной землей, свидетельствуют о том, сколь нелегко было покупателю добиться цели [Переломов, 1962, с. 94–98]. Нет серьезных оснований утверждать, что такого рода продажи случались часто, особенно в центральных землях империи, и тем более, что это бывало еще до Хань.
В 81-й главе Сыма Цяня немало внимания уделяется неудачливому чжаоскому военачальнику Чжао Ко, виновнику поражения под Чанпином. В тексте главы упоминается, что мать Чжао Ко просила правителя царства не назначать ее сына на генеральскую должность по той простой причине, что он, в отличие от успешно воевавшего отца, по природе своей скуп и своекорыстен и потому все богатства будет вкладывать в покупку приусадебных участков и полей [Вяткин, т. VII, с. 256]. В тексте употреблен бином из иероглифов тянь (поле) и чжай (приусадебный участок с домом). О том, что чжай можно было продать и купить, уже шла речь. Но тянь— это первое упоминание, к тому же в неаутентичном источнике времен Хань. И из контекста не вытекает, что такая покупка была фактом. Просто высказано предположение, что нечто подобное могло бы случиться.
Словом, относительно продажи полей в период Чжаньго вопрос остается невыясненным. Но это не мешает говорить о неравенстве в деревне, о гипотетической возможности переуступить свое поле богатому соседу, пусть на время, а также о превращении в связи с этим вчерашнего владельца участка, скажем, в его арендатора (что в эпоху империи стало обычной нормой) или об уходе в город крестьянина, покинувшего свой участок и ставшего батраком-наемником. Рынок создавал для всего этого благоприятные условия.
Рынок способствовал усилению существовавшего и прежде регионального разделения труда. Как сказано в «Чжоули», «если бы в царстве Юэ не изготовляли сельскохозяйственных орудий, нечем было бы обрабатывать землю; если бы в царстве Янь не выделывали броню, нечем было бы обороняться». Продолжая эту же мысль, авторы трактата писали, что царство Чжэн специализировалось на выделке мечей, Сун — на изготовлении топоров, Лy — небольших ножей и т. п. [Biot, 1851, т. 2, с. 459–461]. А в не раз уже упоминавшейся 129-й главе труда Сыма Цяня сказано, что в период Чжаньго лес, бамбук и пеньку, а также яшму и иные драгоценности поставляли на рынки из западных районов, рыбу, соль, изделия из шелка и лака — из восточных, тогда как скот, шкуры, войлок и меха шли с севера, а цветные металлы, включая золото, олово и свинец, а также киноварь и пряности — с юга.
Итак, в период Чжаньго рынок развился достаточно широко и полно. Он стал необходимой составной частью жизни общества. Он породил новые формы взаимоотношений между людьми. В частности, в городах стали широко распространяться наемный труд, равно как и долговая кабала. Оба эти института — яркое свидетельство развитых товарно-денежных отношений в обществе, хорошо знакомом с рыночно-частнособственническими связями. Другое дело— какими были эти связи и как они вписывались в структуру заново складывавшегося общества с сильным административно-чиновничьим аппаратом власти, с жестким контролем за всем, как в центре, так и на местах, причем особенно в городах, приносивших казне наибольшие доходы.
Организация администрации в деревне и городе
Об организации высших эшелонов власти и правящей элите в царствах периода Чжаньго уже шла речь в предыдущей главе. Переходя к рассмотрению низших форм администрации, включая общинное самоуправление, отметим, что материалов на эту тему мало. Характер источников не позволяет в деталях рассмотреть образ жизни и формы земельных либо налоговых отношений в период Чжаньго. Иногда отсутствие подробностей, а то и просто необходимых данных побуждает некоторых исследователей строить конструкции, соответствующие априорной схеме. Это, к сожалению, было обязательной нормой в современном Китае еще до недавнего времени. Примерно таким же образом построена одна из лучших работ в Китае о периоде Чжаньго — монография Ян Куаня.
Книга Ян Куаня базируется либо на многочисленных данных о реформах и налогах в предшествующий период Чуньцю (с добавлением немногих цитат из «Мо-цзы» или «Хань Фэй-цзы» и рассказа из «Цянь Хань-шу» о Ли Куе), либо на голых утверждениях, что власть в деревне (над землей и крестьянами) перешла от аристократов-линчжу к неким помещикам-дичжу, с которыми крестьяне вели чуть ли не классовую борьбу [Ян Куань, 1955, с. 60–89]. По словам Ян Куаня, поля можно было закладывать, они переходили к ростовщикам и становились в конце концов объектом купли-продажи, что и вело к появлению дичжу [там же, с. 66–68]. Поскольку нет оснований принять логику рассуждений Ян Куаня, подойдем к проблеме иначе.
Прежде всего обратим внимание на то, как выглядела администрация в китайской деревне-общине в самых ранних материалах и как представляли себе те далекие времена авторы, жившие многими веками позже. Принято считать, что наиболее реальное изображение жизни раннечжоуской деревни дано в песне «Ци юэ» из «Шицзина»[109]. В ней сказано, что крестьяне работают, как правило, совместно, причем лучшая часть урожая и добычи преподносится хозяину-гуну, т. е. наследственному владетельному аристократу, господину большого удела-клана цзун-цзу. В этой песне кроме господина-гуна и его сына, к которым в богато отстроенный крестьянами дом вскоре должна идти красивейшая из деревенских девушек, фигурирует еще одна облеченная администативными полномочиями фигура— тянь-цзюнь, скорее всего, старейшина коллектива[110].
Итак, старейшина в раннечжоуской общинной деревне был, да без него и нельзя было обойтись. Не самому же владетельному аристократу-гуну влезать во все мелочи хозяйственных и социальных проблем крестьянского поселения. Тянъ-цзюни фигурируют и в более поздних песнях «Шицзина», «Фу тянь» (№ 211) и «Да тянь» (№ 212), датируемых рубежом Западного и Восточного Чжоу, т. е. примерно VIII в. до н. э., причем и здесь в песнях наряду с ними («старейшина пришел на поле и доволен») упоминается подлинный хозяин удела, именуемый теперь термином цзэн-сунь (букв. — потомок), который пришел посмотреть «на земли отцов».
В некоторых иных раннечжоуских песнях из раздела «Чжоу сун» (гимны Чжоу), в которых говорилось, видимо, о работах на коллективно обрабатывавшемся поле — гун[111], за трудом земледельцев следили не старосты общинных деревень, но специально призванные для этого чиновники чэнь-гун и бао-цзе[112]. В песне «Цзай шань» (№ 290) указаны члены семейно-клановой группы, на чью долю выпало принимать участие в обработке поля — гун. Перечисляются отец-патриарх, глава группы (чжу) его старшие и младшие сыновья и прочие члены семейного клана[113].
Можно сделать вывод, что в Западном Чжоу и, скорее всего, на протяжении большей части Восточного Чжоу (период Чуньцю) — если опираться на данные наиболее древних и аутентичных источников (каким в нашем случае является «Шицзин») — обычное крестьянское поселение состояло из больших, ведших совместное хозяйство семейно-клановых групп, совокупность которых и являла собой деревню-общину. Главы семейно-клановых групп именовались термином чжу (хозяин, отец-патриарх), у других членов группы были свои наименования. А во главе общинного поселения стоял, скорее всего, выборный старейшина тянь-цзюнь. В тех случаях, когда обрабатывались казенные поля гун, возглавляли работу чиновники хозяина этого поля, владетельного аристократа-гуна, — в текстах упоминаются чэнь-гуны и бао-цзе. Ни каких иных выборных либо поставленных владельцем земли и следивших за обработкой полей лиц в «Шицзине» не упомянуто.
Это не значит, что их не было. В принципе могли существовать и другие чиновники, которые обязаны были заботиться об урожае с казенных полей. Об этом известно из шанских надписей (там чаще всего упоминались надсмотрщики сяо-чэнь, но иногда шла речь и об обязательном присутствии самого вана — «придет ван — будет урожай»). В 1-й главе «Го юй», описывающей события времен конца Западного Чжоу [Го юй, с. 6; Таскин, 1987, с. 28–30], подробно рассказывается о том, как в Чжоу принято было обрабатывать ритуальное поле, урожай с которого предназначался для жертвоприношений. По словам автора рассказа Вэнь-гуна, осудившего чжоуского Сюань-вана за отказ соблюдать древний обряд, в этом торжественном ритуале должны были принимать участие практически все приближенные и чиновники вана. Но обряд такого рода выглядел даже во времена Сюань-вана явным анахронизмом, и неудивительно, что он отказался соблюдать его, заменив казенные поля десятиной.
