«Шутка» Мунта бросает зловещую тень на судьбу углицкого князя. В то же время она приоткрывает завесу над жизнью людей той эпохи. Как безысходно быть удельным князем! Какое грозное расстояние отделяет его теперь от старшего брата, какое нужно иметь мужество, чтобы не бежать в Литву, как какой-нибудь Шемячич или жалкий Михаил Тверской...
Прошло три года. Шел май 1491 г. Государь всея Руси получил известие, что ордынские «цари», сыновья Ахмата, идут «с силою» на Менгли-Гирея Крымского. Развалившаяся Орда со своими «царями» была уже не опасна. Но Менгли-Гирей мог быть союзником против короля, борьба с которым как раз разгоралась. В силу русско-крымского договора, заключенного еще князем Иваном Звенцом Звенигородским в канун нашествия Ахмата, крымскому хану нужно было помочь.
Начался поход русских войск через Дикое Поле «под Орду». Во главе с князьями Петром Никитичем (еще недавно он служил Андрею Большому) и Иваном Михайловичем Оболенскими пошли дети боярские двора великого князя. Пошли и татарские вассалы — «царевич» Сатылган со своими уланами и князьями. Казанский хан Мохаммед-Эмин получил распоряжение послать своих воевод. Такое же распоряжение было дано и удельным князьям Андрею и Борису. «И князь Борис воеводу своего послал с великого князя воеводами». А вот князь Андрей «воеводы и силы своея не послал...».
Поход был недолгим. Узнав о движении русско-казанских войск, «цари» Ахматовичи поспешили от Перекопа домой. Воеводы великого царя и его вассалы «возвратися в свояси без брани».[171]
Наступил сентябрь. Начался год ожидаемого конца света — «лето семитысячное». Князь Андрей Васильевич получил приглашение приехать из Углича в Москву. 19 сентября он прибыл в столицу. На следующий день на подворье углицкого князя явился великокняжеский дворецкий князь Петр Васильевич Шестунов, по прозвищу «Великий». «Великий» Шестунов от имени своего государя пригласил князя Андрея «хлеба ясти».
Иван Васильевич, «посидев с ним и поговоря мало», оставил брата одного, «повелев» себя ждати. Вошел князь Семен Ряполовский «со многими князми и бояры». «Государь князь Андрей Васильевич, пойман еси... государем великим князем... братом твоим старейшим»,— сказал князь Ряполовский и заплакал... В «поимании» оказалась и вся свита Андрея Углицкого — бояре, дьяки, казначей, дети боярские «от больших до меньших».
Тотчас помчались сотни детей боярских в Углич — «поимати» детей Андрея Васильевича. Десятки лет просидели в темницах княжичи Иван и Дмитрий. Младший из них умер только через полвека, монахом Спасо-Прилуцкого Вологодского монастыря. Жена Андрея Углицкого Елена Романовна (урожденная княжна Мезецкая) успела умереть на свободе. Дочерей, вышедших замуж, не тронули.
Два года и полтора месяца просидел князь Андрей Васильевич Большой под стражей на Казенном дворе. 6 ноября 1493 г. его не стало. Князь Андрей (иногда прозываемый «Горяй») умер, как и родился,— в темнице.[172]
Зловещая пелена лежит на средневековом Угличе. Но пи судьба мятежного Шемяки, ни загадочная смерть царевича-эпилептика, не могут быть поставлены в сравнение с трагедией последнего носителя старой традиции княжеского «одиначества», последнего осколка уходящей в прошлое удельной Руси.
Заточение противников в темницу — обычный (и далеко не самый жестокий) метод политической борьбы в эпоху средневековья. Борьба за власть не знала компромиссов, и ставкой каждый раз была жизнь. Не знала компромиссов и борьба за пути развития стран и народов. Переплетаясь с личными судьбами, она была не менее беспощадной.
Судя по сообщению официозного летописца, великий князь предъявил брату обвинение в измене. Оно состояло из шести пунктов: 1) князь Андрей «думал» на брата своего старейшего с князьями Юрием, Борисом и Андреем Меньшим; 2) он привел братьев к целованию — совместно стоять против великого князя; 3) он посылал грамоты к королю Казимиру, «одиначась» с ним на великого князя; 4) он сам с братом Борисом отъезжал от великого князя; 5) он посылал грамоты к хану Ахмату, приводя его на Русскую землю с ратыо; 6) он не послал свои силы в поход на ордынского «царя».
Три из шести пунктов (третий, четвертый и шестой), несомненно, основательны. Один (пятый) весьма сомнителен: Андрей сам ходил в поход на Ахмата, спасая заокские волости. Второй пункт очень правдоподобен. Первый — сомнителен в отношении участия князя Юрия (но не самого Андрея). По формальному счету оказывается, что великий князь почти во всем прав...
А фактически, по существу дела? Субъективно князь Андрей не был изменником, как не были изменниками новгородские бояре, стоявшие за свою «старину», как не был изменником и герцог Бургундский, воевавший против своего сюзерена. Они оказались жертвами неотвратимого хода истории. Главное, в чем можно их упрекнуть,— это узость кругозора и статичность мышления. Они жили нормами вчерашнего дня и тем самым изменяли дню сегодняшнему. Их социальные и политические идеалы оказались в безвозвратно ушедшем прошлом. Как герцог Бургундский не мог себя представить покорным вассалом короля Людовика XI, как новгородские бояре не сомневались в своем праве выбирать князя, так и Андрей Васильевич не мог забыть, что он — родной правнук Дмитрия Донского и подлинный, законный государь своего маленького удела. Он не мог понять, что время уделов и межкняжескнх докончаний миновало навсегда, что он может сохранить свободу и хотя бы титулярную власть над уделом, только отказавшись от какой-либо политической самостоятельности, только осознав и признав себя не более чем подданным государя всея Руси.
Отказ послать воевод «под Орду» сыграл в судьбе Андрея Васильевича роковую роль. Колебавшийся до этого, великий князь окончательно понял, что на Андрея рассчитывать нельзя,— он не подданный, а только союзник, притом ненадежный. Участь углицкого князя была решена.
Прошло три года после смерти Андрея Горяя. 26 октября 1496 г. в Москву съехались епископы Русской земли: ростовский Тихон, суздальский Нифонт, тверской Вассиан. Не на выборы митрополита приехали они, не для решения церковного спора. Митрополит Симон и епископы услышали покаяние великого князя Ивана Васильевича, государя всея Руси. Оп «начата бити челом пред ними с умилением, и с великими слезами, а прося у них прощения о своем брате князе Андрее Васильевиче, что своим грехом и неосторожен) его уморил в нужи».[173]
Чужая душа — потемки. Был ли искренен великий князь, оплакивая трагическую кончину своего брата? Или это был (как обычно считают историки) не более чем политический маневр? У нас нет ответа на эти вопросы. Но если покаяние было искренним (что вполне возможно), то ведь великий князь сожалел только о смерти брага. В его захвате обманом, в заточении его и его сыновей Иван Васильевич, судя по словам летописца, не раскаивался. В судьбе княжичей, оставшихся в темнице, ничего, видимо, не изменилось. Перед митрополитом и епископом каялся человек, «неосторожею» уморивший родного брата. Этот человек мог быть искренним. Государь всея Руси, железной рукой стерший с лица земли Углицкий удел, не каялся ни в чем. И в этом тоже был искренним. Прав был Иван Васильевич, прав. За его спиной стояла Русская земля, избавленная от княжеских усобиц и ордынских ратей. Правоту его подтверждал весь ход истории. Но «правда» без милости мучительство есть»,— записал свою мысль окольничий Федор Иванович Карпов, прошедший школу жизни во времена первого государя всея Руси. «Правда» была. Была ли «милость?» Привычное, по изжившее себя прошлое уходило в небытие, омытое слезами и кровью.
Через несколько дней после «поимания» княяя Андрея великий князь вызвал к себе и Бориса Волоцкого. 7 октября он приехал в Москву «в великой тузе». Тужить было отчего — Борис уже хорошо знал судьбу своего брата и имел все основания ожидать того же. Но великий князь был с ним милостив. Последние десять лег, после мятежа, Борис не был ослушником. Покорный волоцкий князь был не опасен — в отличие от Андрея, он знал свое место. И через три дня, отпущенный великим князем, он «выехал на Волок с радостью великою». В мае 1494 г. Борис умер своей смертью.[174] Своей смертью умирал и его удел, разделившийся между двумя наследниками и потерявший всякое политическое значение. Ничтожество последних волоцких князей, Борисовичей Ивана и Федора, ростовщиков и неоплатных должников собственным подданным, подчеркивало изживание удельной системы.
Внутри Русского государства угасали последние уделы. А на его рубежах готовилась война за русские земли, захваченные в свое время Литвой. Мы видели, как дипломатия великого князя настойчиво искала союзников против Ягеллонов. Кроме крымского Менгли-Гирея и молдавского Стефана таким союзником был и король Венгрии Матвей Корвии, враг Казимира и его сына Владислава, короля Чешского. В 80-х гг. с Венгрией велись оживленные переговоры, происходил обмен послами и было заключено докончание «о братстве и любви». Так к середине 80-х гг. оформилась коалиция против Казимира Ягеллончика. Это был крупный успех русской дипломатии, впервые вышедшей на широкую европейскую арену. Но король Матвей, занятый борьбой с императором, чехами и турками, не мог оказать активной помощи Русскому государству. Молдавия и Крым могли в лучшем случае отвлечь часть сил Казимира. В борьбе за возвращение пограничных земель приходилось рассчитывать главным образом на себя.
