„Торино“ в Рыково организовало бесплатную амбулаторную помощь, появился дом отдыха для престарелых и даже клиника для беременных с итальянским старшим медицинским персоналом и с русским младшим персоналом, который за свою работу получал от нас вознаграждение.
Все это мы делали не по приказам и распоряжениям, а по своей инициативе и никогда не облагали население налогами, даже в периоды кризиса в снабжении. Когда, например, в сентябре – октябре 1941 года при прорыве к мостам через Днестр наши колонны безнадежно застряли, мы не грабили местное население, предпочитая уменьшать нормы наших пайков, а за фураж всегда регулярно платили, хотя находились в то время в районах очень богатых (район Божедаровки, на правом берегу Днепра).
Если вопрос касался временного размещения в домах местных жителей, командование К. С. И. Р. и здесь проявляло максимальную заботу, чтобы это бремя как можно меньше ложилось на простых людей, поэтому, по возможности, мы использовали общественные здания – школы, конторы, клубы. Принудительным выселением, которым часто пользовались немцы, мы никогда не занимались.
Аналогичным образом, мы никогда не вмешивались в организацию отправки в Германию рабочих рук из числа гражданского населения – этим занимались только немцы. Наш отдел „Гражданских дел“ проводил мероприятия по временному использованию рабочей силы в местах проживания с регулярной оплатой за работу! Еще одной формой помощи населению с нашей стороны стали, так называемые, „транспортные средства счастья“. Они действительно оправдывали свое название, так как немцы разрешали гражданским лицам перемещаться из одного населенного пункта в другой только пешком, а мы при возможности предоставляли свои автомашины.
Зима 1941–1942 года поставила местных жителей, особенно в городах, на грань выживания: любой обоз с зерном реквизировался немцами, прекратилась введенная карточная система для гражданского населения. Люди пытались купить зерно у деревенских жителей, а те не хотели брать деньги и назначали цену предметами и вещами. Происходил непрерывный процесс обнищания, из городов тянулись целые обозы на санях с разнообразным скарбом. Ценные личные вещи и иконы прятались в матрасы, но с ними тоже расставались, обменяв после долгих километров пути на муку или хлеб. Сотни и сотни людей, лиц, искаженных страданиями от голода и боли, двигались бессловесно, без проклятий, не поднимая глаза, чтобы не показать свою ненависть к захватчикам. Наши водители, чтобы хоть как-то облегчить их судьбу, откликались на просьбы этих несчастных, надеявшихся только на итальянские автомашины.
Следующим летом проблема с питанием усугубилась из-за скудных запасов в деревнях, исчерпанных прошлой зимой. Население восточных районов бедствовало по сравнению с дальними районами Дона, где немецкая реквизиция еще не все опустошила. Русские уходили, при любой возможности пользуясь нашими попутными автомашинами, шли пешком сотни километров. Немцы продолжали применять свои „драконовские“ методы: по приказу всех лиц, лишенных разрешения оставаться в восточных районах, должны были интернировать в концентрационные лагеря.
Мы, итальянцы, всегда ставили выше властных и категоричных приказов немцев чувства сострадания, жалости и взаимопонимания человеческих нужд, и население с благодарностью принимало нашу помощь и ценило итальянскую доброту!
Происходили, конечно, и нарушения установленного правопорядка на оккупированных территориях. Но тогда мы с примерной строгостью преследовали и наказывали итальянских военнослужащих, виновных в преступлениях против населения. Эти функции выполняли вспомогательные штабы, благосклонно относящиеся к пострадавшим. Помню случай, когда одна женщина, чей ребенок стал жертвой случайного выстрела из винтовки (виновный был осужден на один год и десять месяцев заключения), потом была обеспечена работой и поддержкой от наших интендантских служб.
Свои карательные возможности мы использовали меньше всех, если рассматривать действия любых вооруженных сил в условиях военного времени. Доходило до того, что мы расследовали и наказывали за такие преступления, как кража гусей и кур у деревенских жителей. На моей памяти произошло только одно тяжелое преступление, вызвавшее целый поток негодования у всех военнослужащих К. С. И. Р., когда один наш солдат совершил зверское убийство молодой женщины в Рыково. Все были потрясены случившимся и удовлетворены строгостью итальянского военного правосудия.
Хорошие семена человеческой солидарности и справедливого отношения, посеянные К. С. И. Р., дали свои плоды. Это наблюдалось везде, где стоял наш контингент, будь то взвод, часть или полк. Население помнило нас и выделяло на фоне остальных союзников. Когда после длительной зимней остановки в Донецком бассейне мы возобновили марш по направлению на восток, местные жители вручили на память командиру дивизии „Торино“ прекрасный документ, выражающий благодарность за достойное и гуманное поведение. Наш отъезд вызвал очевидное сожаление, пожилые женщины со слезами на глазах провожали наших солдат, как будто они были их сыновьями. У многих оставался страх перед немцами, но мы не могли забрать с собой всех желающих из-за строгих ограничений, сделав исключение только лишь для нескольких студенток, которым разрешили следовать с нами в качестве санитарок в полевом госпитале, чтобы спасти их от принудительной депортации в Германию.
Казалось, что во время марша на Дон добрая молва о нас шла впереди. В деревнях и селах нам подносили традиционные хлеб и соль, а также домашних животных и мед в подарок. В Рождественской битве (25–29 декабря 1941 года) линия фронта постоянно изменялась, некоторые селения переходили из рук в руки много раз после яростных ночных сражений. Температура в те дни колебалась от −20 до −30 градусов. Немало наших солдат выжило, благодаря вмешательству русских крестьян, предоставлявших нам свои дома для приюта и обогрева под угрозой наказаний и репрессий со стороны политических комиссаров, хотя им самим тоже приходилось трудно.
Я видел, как в стране, подвергшейся нападению, относились к пяти различным иностранным вооруженным силам, определяя у каждой ее цивилизованность, правопорядок и, в особенности, то человеческое сочувствие, которое при всем насилии войны не должно быть никогда уничтожено по отношению к населению, если это действительно армия прогрессивного народа.
В подтверждение своих мыслей приведу любопытную „шкалу злодейства“ различных иностранных формирований, сражавшихся на территории Советской России. Она составлена на основе различных опросов жителей и имеет следующую градацию жестокости:
– 1-е место – русские белогвардейцы;
– 2-е место – немцы;
– 3-е место – румыны;
– 4-е место – финны;
– 5-е место – венгры;
– 6-е место – итальянцы [66].
Понятно, что мы, как участники вторжения, не могли избежать этой классификации, но оказались на последнем месте в „шкале жестокости“, так как всегда проявляли гуманность, отличаясь этим от всех остальных. Этот честный и правдивый анализ свидетельствует о нашей морали и, наконец, о высокой внутренней духовности, передававшейся у нас из поколения в поколение. Итальянский народ тоже познал на себе жестокость оккупационных режимов и варварских вторжений, но не стал от этого
