После смерти Клаузевица, единственной заботой Марии являлось издание важнейших трудов мужа. Детей у Марии не было. Чтобы сгладить трудности по изданию, Мария поступила воспитательницей детей к будущему императору Вильгельму I. При редактировании сочинений Клаузевица она отстаивала каждое слово, каждую запятую подлинника. В первом посмертном издании поэтому сохранилось несколько неудачных сравнений и примеров, которые исчезли только в издании 1880 года, редактированном Шерфом, установившим ныне принятый текст. Десять томов посмертного издания Мария выпустила в ближайшие 5 лет после смерти Клаузевица. Труды, которые Марии не удалось включить в это издание, остались частью до сих пор ненапечатанными, а частью появились спустя полстолетие.
Участвуя в работе над сочинениями Клаузевица, Мария написала в предисловии к первому посмертному изданию: «Действительно может показаться странным, что женская рука дерзает снабдить предисловием труд столь глубокого содержания. Это не вызывает необходимости в объяснениях для моих друзей».
«…Само собой разумеется, что я при этом не имела и отдаленнейшего намерения рассматривать себя как подлинную издательницу труда, далеко выходящего за пределы моего кругозора. Мне хочется при его выходе в свет занять лишь место спутницы, принимавшей в нем участие. На это место я могу претендовать, так как оно было уделено мне уже при его зарождении и развитии. Кто знал наше счастливое супружество и то, как мы всем делились друг с другом, не только радостью и горем, но и всякой работой, всяким будничным интересом, тот поймет, что и работа моего горячо любимого мужа над настоящим трудом не могла оставаться мне неизвестной во всех подробностях…»
Заслуги Марии в осуществлении издания сочинений Клаузевица неоспоримы. Слабая здоровьем, она держалась на ногах, пока имела перед собой цель — постановку мужу литературного памятника. С выходом последнего тома угасла и жизнь Марии: она ослабела, и в январе 1836 года с ней на дворцовом приеме сделался обморок. По обычаю того времени придворный врач решил пустить кровь. Понятие об асептике еще отсутствовало. Эта пустячная операция была сделана недостаточно чисто, и через несколько дней Мария, в возрасте 57 лет, умерла от заражения крови. Жизненный путь ее был исчерпан.
Клаузевиц как военный писатель, по мнению Энгельса, является «звездой первой величины». Этой высокой оценкой, к которой почти единодушно примыкают политики, историки и военные специалисты самых различных направлений, Клаузевиц обязан, главным образом, своему капитальному труду «О войне». Приступая к этой работе, Клаузевиц писал: «задачей моего честолюбия являлось написать книгу, которую не забыли бы по прошествии двух-трех лет и в которую человек, интересующийся предметом, заглянул бы не один только раз». Эта задача оказалась достигнутой в полной мере. Теперь, спустя сто лет после первого издания капитального труда, он во всех странах мира находит особенно много читателей.
Этот успех тем более замечателен, что труд «О войне» далеко не закончен. В нем встречается много повторений, длиннот, даже противоречий. Ряд очень важных глав, к которым в тексте отсылается читатель, остался ненаписанным. Точка зрения Клаузевица на некоторые вопросы — например, на двойственный облик войны в зависимости от замысла — на сокрушение или с ограниченной целью — изменялась в течение 14 лет, затраченных на размышление при составлении труда. Клаузевиц в «Пояснении» к труду пишет: «если преждевременная смерть прервет эту работу, то все, что здесь написано, справедливо может быть названо бесформенной массой идей» («О войне», стр. 6, изд. 1934 г.). Он сознавал необходимость еще раз ее проработать. Из 124 написанных глав он признавал законченной только одну первую главу.
Одна из причин широкого признания, которое получил незаконченный труд Клаузевица не только в Германии, но и во всем мире, заключается в его общефилософском, «надведомственном» характере. Знакомство с ним очень важно для военного специалиста и для каждого интересующегося вопросами войны. Клаузевиц исходит из предпосылки, что война имеет свою собственную «грамматику», но не свою особую логику, так как война является только продолжением политики. И вопросы военной «грамматики» рассматриваются Клаузевицем в такой тесной внутренней, органической связи с вопросами политической логики, что создаваемое им целое далеко выходит за пределы военной специальности.
Но как бы ни были глубоки взгляды Клаузевица, он не был в состоянии вырваться за пределы задач, которые ставила его эпоха. В труде Клаузевица мы должны видеть, прежде всего, идейное наследие наполеоновской эпохи. Клаузевиц, конечно, исследует не только войну вообще, но и действительные войны различных исторических эпох и, в частности, войну эпохи поднимающегося капитализма, ушедшей уже в прошлое. При этом он стоит полностью на почве идеалистической диалектики, извращающей соотношение общественного бытия и общественного сознания. Читая Клаузевица, нам следует не упускать из виду новых условий эпохи империализма и пролетарских революций, в которую вступила история в XX веке, новых условий периода второго тура революций и войн, к которому мир подошел вплотную. Чтобы критически использовать богатое наследие Клаузевица, который, как и Гегель, стоит на голове, необходимо его поставить на ноги, применяя метод материалистической диалектики при чтении трудов этого выдающегося теоретика. Наконец, используя Клаузевица, всегда надо помнить о политическом и классовом характере каждой данной войны.
«На практике приходится довольствоваться лишь приближением к совершенству». Мы цитировали уже эту мысль Клаузевица из его работы по очерку весеннего похода 1813 года. Это совершенство, этот абсолютный идеал, никогда не достижимый, но всегда являющийся целью, очерчивающий на определенном этапе ход развития, лежит и в основе философского построения труда «О войне». Совершенством, идеалом войны является абсолютная война — акт насилия, в применении которого нет предела; она требует крайнего напряжения сил и имеет целью сокрушение противника, т. е. лишения его возможности продолжать какое-либо сопротивление. В этой войне политика не оказывает никакого воздействия на ход военных действий, так как интерес политики и интерес ведения военных действий полностью совпадают. Основные линии ведения абсолютной войны прямые и простые: прямой удар всеми силами на главную армию врага, разгром ее, не знающее задержек и отклонений наступление на важнейший политический центр, оккупация решающих по своему значению областей неприятельской территории и заключение мира с поставленным на колени противником. Все ведение войны характеризуется наличием решительной точки, к которой и направляются все усилия. По сравнению с победой в генеральном сражении все прочие интересы отходят на второй план. Клаузевиц здесь идет вслед за Маккиавелли, подчеркивавшим, что победа решает все и заглаживает все допущенные промахи.
Для абсолютной войны возможно дать положительное учение о стратегии, и Клаузевиц дает его — только для абсолютной войны — в очень красочном стиле, кратко и ясно.
Но в практической жизни нет места совершенству, И абсолютная война в истории не имеет места. Клаузевиц опускается к исторической действительности. Война, протекающая в действительности, значительно отличается от ее начального отвлеченного понятия. Историческая война то больше, то меньше удаляется от абстрактного понятия. Огромное большинство войн скорее приближается к наблюдению враждующих сторон друг за другом, чем в борьбе не на жизнь, а на смерть. Бывают случаи, когда наступление отказывается от строгой логической необходимости продвигаться к цели и бредет в течение всей кампании, подобно праздношатающемуся, без всякой цели.
Всякая эпоха имела собственные войны, свой собственные ограничивающие условия и свои предрассудки. Поэтому каждая эпоха сохраняет право на особую теорию войны. Философское представление о войне оказывается недостаточным, так как между воюющими в действительности возникает перегородка, допускающая вражде разряжаться лишь отдельными небольшими ударами. Эта перегородка заключается во множестве явлений, сил и отношений, которыми война соприкасается с жизнью государства. Только Наполеону удалось показать войну в ее абсолютном совершенстве. Под его руководством ход войны безудержно развивался до полного разгрома противника, и почти также безудержно последовал и обратный удар. «Но чтобы быть совершенно искренним, надо сознаться — говорит идеалист Клаузевиц, — что и при Наполеоне облик войны определялся господствовавшими идеями, чувствами, отношениями и, следовательно, носил отпечаток непоследовательности, неясности и слабости человеческого духа» («О войне», стр. 532).
