не соберешь. Отправляйся. Вы тут не шевелитесь», – кидают они моим знакомым. Мы уходим. Я мучаюсь, что дал их адрес, что их могут еще ограбить и начинаю думать, что лучше умереть. «Ишь, как буржуйчики-то перепугались, – говорит один. – Да ты только плохо просишь. Просил бы часы, кольца, шубу, нам все равно… Говори еще адрес, да получше». Я задумываюсь, но страх смерти толкает, и я называю адрес своего знакомого присяжного поверенного. Едем туда. Входим… Там тот же ужас… Упреки по моему адресу, что я их подвел, что их теперь убьют. Я прошу, умоляю… Здесь сносят все, что могут, дают кольцо, часы, портсигар и полторы тысячи денег… Народа здесь было много… Все отозвались… Матросы хладнокровно все это забирали в карманы и, видимо, довольные говорили мне: «Вот давно бы так, скоро будешь на свободе…» И мы заехали еще в два места. Матросы говорит: «Надо поесть. Достали еду и мне кусок дали, и поехали за город. Остановились около какого-то дома в местности мне совершенно неизвестной. Один вышел, скоро вернулся и сказал: «Скоро будут! Действительно, не более, как через полчаса, подъехал автомобиль. Смотрю, там те два офицера и два матроса, довольно пьяные. Офицеры молчат. Я не решился с ними заговорить. Стало совсем темно. «Едем!» И мы двинулись. Вскоре заехали во двор какого-то домишка, где окна были заперты ставнями. Это оказался притон. Все мы вышли. Матросы вынули револьверы, постучались, нам отворили, и мы все вошли в комнаты. нас здесь встретила женщина-хозяйка. Матросы были здесь, как у себя дома. Началось пьянство. Женщины вели себя отвратительно. Сначала подошли к нам, но матросы им запретили разговаривать с нами. Один офицер, кажется Волк, встал и стал ходить около окон. Матросы это заметили. «Что, удрать хочешь? – закричал один, – небось, не удерешь! Петя, дай ему!» Подскочил коренастый матрос, изо всей силы ударил его под зубы, под подбородок ручкой нагана. Волк зашатался, и у него изо рта пошла кровь. Хозяйка закричала: «Что вы делаете?
Пол запачкаете…» «Дай ему под душу!» – командовал какой-то матрос. И этот ударил его кулаком под ложечку. Волк зашатался, застонал и присел, схватившись за живот. Кровь текла у пего на шинель изо рта. Всё стихло. Нас всех посадили в угол. Одного оставили сторожить, а сами разошлись по комнатам с девицами. Хозяйка принесла нам чаю и хлеба. Волк стонал и ничего не ел, у него очень болел рот. Тут, в притоне, мы пробыли часа три. Потом один матрос стал крестить комнату, окрестил и нас. Нам велели собираться. Мы поднялись и поехали в какую-то глушь. На пустыре около забора остановились, нам велели выходить. Мы вышли. «Снимай шинели!» – сказали они нам, площадно ругаясь, окружая нас с выхваченными револьверами. Мы сняли. «Отнеси в автомобиль! – сказали они мне. Я понес и влез сам в автомобиль и замер. Через некоторое время раздались выстрелы и крики, опять выстрелы, еще и еще. И все замерло. Я обомлел. Слышу шаги. Ну, думаю, за мной. Ко мне в автомобиль ввалились все матросы, и тут они заметил и меня. «Ах, сукин сын, ты здесь! – заорал один. – Как же это мы тебя забыли?» «Ну, черт с тобой… заговорил другой, подминая под себя одежду, снятую с расстрелянных. – Ты нам еще пригодишься. Завтра мы с тобой поездим. Трогай!» – и мы двинулись. Меня утоптали под ноги между сиденьями и все колотили каблуками. Матросы, видимо, устали, притихли и только иногда перебрасывались отдельными фразами о том, как ловко всадили они им пули в затылок, в лицо, в грудь. Так мы приехали в помещение матросов… Я еле встал. Меня втолкнули в комнату и заперли, а потом опять увезли, вот сюда, к вам.
И он умолк. На всех нас этот рассказ произвел потрясающее впечатление.
Едва, успели мы закончить этот предварительный допрос, как к нам позвонили из экипажа. Было уже часа три дня.
– Извольте нам сейчас же отдать офицера, – грубо говорил кто-то в телефон, иначе плохо вам там будет, придем брать… Слышите… – и я разу узнал полупьяный голос матроса Железнякова-старшего, смертью благословлявшего всех.
Я повесил трубку и не стал с ним ничего говорить… Мне стало ясно, что компания Железнякова-старшего примет все меры, чтобы вырвать у нас этого арестованного ими офицера, так как он был живой свидетель всех отвратительных деяний этой банды, и они прекрасно понимали, что его показания убийственны для них, вот почему они изо всех сил будут добиваться свидетеля убрать. И, действительно, не прошло и получаса, как к нам вновь позвонили из флотского экипажа. Тот же голос еще более нахально стал требовать выдачи нашего пленника. Я сказал, чтобы позвонили через час.
– Ну, то-то, смотри, а то хуже будет, – развязно говорил пьяный голос.
Мне нужно было выиграть время и не только обдумать план дальнейшего решительного действия, но кое-что осуществить за этот промежуток, Необходимо было, прежде всего, переправить арестованного офицера туда, где он был бы в полной безопасности.
…Отдав распоряжение начальнику вооруженных отрядов Смольного быть в полной боевой готовности, я вызвал к телефону Железнякова-младшего и заявил ему, что в его части, где он председатель комитета, творится, черт знает что, и что это не делает ему чести.
– Да они с ума сошли, спились совершенно, у нас полный раскол, мы их знать не хотим!.. – кричал он мне в телефон.
– Тогда сейчас же отделитесь, и, как подобает воинской части, предлагаю вам явиться к Смольному, чтобы демонстрировать вашу солидарность с правительством…
– Есть… – лихо закричал Железняков-младший, – сейчас будем… А квартиру другую дашь? Мы не хотим сюда возвращаться и быть с ними…
– Конечно, сейчас же дадим…
Через некоторое время я вызвал Железнякова-старшего и резко сказал ему:
– Что же вы не идете? Или труса празднуете? У меня пулеметы для вас готовы. Узнайте-ка на деле, что значит не подчиняться революционному рабочему правительству…
– Да ты врешь… – добродушно полупьяно ответил он мне. – Да я ведь пошутил…
– А я нет, – я не шучу и предлагаю тебе с твоими молодцами идти сюда…
– Ну! Зачем? Не стоит… Мы спать ляжем…
Я настаивал, чтобы они явились, иначе, – сказал я, – придем мы к тебе в гости… В это время, сообщив обо всем Владимиру Ильичу, я сказал ему, что твердо решил разъединить эту часть, занять помещение флотского экипажа, оружие и снаряды отправить в Петропавловскую крепость и назад матросов туда не пускать. Владимир Ильич вполне одобрил весь план действий, и я тотчас же снесся с тов. Благонравовым (комендант Петропавловской крепости
