Сухой морозный ветер дул от прусского побережья. На востоке засияли первые звезды, а на противоположной стороне горизонта опускавшийся багровый щит солнца опирался на стальной край моря, словно задержанный в своем вечном движении массивным и неподатливым запором. Но всего через минуту в той стороне широко растеклось пурпурное зарево, и огромный, тяжелый, наполовину уже посеревший диск начал вдавливаться в стальную плоскость и наконец целиком в неё погрузился, оставив за собой только угасающее зарево, которое с пурпура перешло в багрянец, а потом растаяло во тьме.
Все больше звезд загоралось в вышине, все гуще темнело небо между ними, пока откуда-то, из-за литовских и курляндских боров не вынырнула ослепительно белая луна, вознеслась ввысь и вырвала из темноты на море серебряные паруса шести кораблей, бросая черные колышущиеся тени на раскачивавшиеся палубы. Восточный бриз постепенно усиливался и в конце концов стал настолько резок, словно дул прямо из заледеневших полярных краев.
Тессари закашлялся и на этот раз долго не мог справиться с приступом болезненного удушья.
- Ты простудился, - заметил Грабинский. - Колет в груди?
Цирюльник легкомысленно взмахнул рукой.
- Немного, - прохрипел он. - Этот наш кок так мне подгадил. Напоил горячей водой с ромом и примешал туда какую-то горькую мерзость. У меня до сих пор дерет в глотке, словно проглотил горсть крапивы с песком, и потею как мышь, ведь он вынул из своего рундука толстенную шерстяную рубаху и велел мне надеть. Никогда в жизни ничего подобного я не носил - и вот результат! Сейчас сниму, пока не задохнулся. Наверно у меня в голове помутилось - нечего было слушать его дурацкие советы.
- Похоже, что в голове у тебя до сих пор не прояснилось, - сказал Грабинский, видя, что Тессари собирается выполнить свои намерения. Хрипишь ты, как упырь, которого щекочут пьяные ведьмы, но это не от рома и теплой рубахи. Ты болен; теперь мне пора тобой заняться. В наших краях с этим не шутят.
Тессари возмутился. Еще недоставало, чтобы с ним кто-то возился!
Но Стефан был суров и неумолим. Он зашел так далеко, что вынужден был напомнить о своей власти на "Зефире" и лично присмотрел за исполнением своих приказов. Вот таким образом Тессари - тоже впервые в жизни - был вынужден отлеживаться под слоем одеял, и причем не в боцманском кубрике, а в каюте шкипера на запасной койке, как джентльмен какой или вовсе сухопутная крыса, не имеющая ни малейшего понятия, как переносить холода и неудобства, как переломить болезненную усталость и собственную слабость, и как бороться со смертельной болезнью, не обременяя других хлопотами и не отнимая у них времени.
Он чувствовал себя униженным, задетым за живое, едва не оскорбленным. Поначалу пытался протестовать, но это ни к чему ни привело: сильнейшая горячка затуманила ему разум, казалось, голова вот-вот расколется, кровь стучала в висках, то пробирал озноб, то снова заливал пот, после которых он лишался сил, словно осенняя муха.
И Цирюльник сдался. Позволял себя кормить и поить, и терпеливо переносил растирание плеч и груди скипидаром, причем процедурой этой занимался сам главный боцман Томаш Поцеха. По счастью на "Зефире" не было других лекарств, а средство, примененное поваром, оказалось невинной смесью мяты с перцем. Потому существовали некие шансы справиться с болезнью и Цирюльник наверняка быстро бы встал на ноги, если бы не драматические обстоятельства, которые склонили его к поступкам, по меньшей мере не рекомендующимся больному воспалением легких.
Двадцатого декабря конвой при помощи датских лоцманов счастливо миновал многочисленные островки, окружавшие Карлскрону с юга, и причалил к каменной набережной порта. Пан Бекеш собрался задержаться тут на два-три дня, чтобы исправить повреждения, понесенные во время плавания, и получил на то согласие коменданта крепости, вице-адмирала Лауридсена. От него же он узнал, что слабый гарнизон Кальмара продолжает мужественно обороняться, хотя его командир, Ян Спарре, не имея достаточно солдат для защиты стен и шанцев, вынужден был отступить из города в замок. Несмотря на это шведам не удалось продвинуться вперед, и город ими не был занят, поскольку над тем господствовали крепостные орудия. У Спарре было в достатке ядер и пороха; ему недоставало только провианта и солдат, которых осталось не больше сотни против двух тысяч пехоты и конницы Кароля Карлсона Гилленхельма, родного сына герцога Зюдерманского.
К несчастью Бекеш только в небольшой степени мог подкрепить людьми мужественный гарнизон. Правда, отправляясь из Гданьска, он имел на борту трех кораблей около ста пятидесяти наемников - немцев и швейцарцев, а также горстку шведов, которые поклялись быть сторонниками истинного короля, но в первую же ночь стоянки в Карлскроне все эти "верноподданные Зигмунта" сбежали вместе со своим предводителем, неким Форатом, который заодно уговорил перейти на сторону Гилленхельма большинство наемников, пообещав им двойное жалование. Так что осталось всего с полсотни неподкупных да ещё несколько поляков-добровольцев.
Впрочем, бегство предателей имело и свою хорошую сторону: ведь Карлсон наверняка узнал от них о прибытии конвоя к пограничным со Швецией датским берегам, и разумеется, уже стягивал свои корабли к Кальмару, запирая южную часть пролива, как и рассчитывали Мартен и Бекеш, составляя план действий.
По данным, которые получил Лауридсен, шведский флот адмирала Столпе состоял из трех больших кораблей, нескольких шестидесятилаштовых краеров и точно неизвестного количества балингеров, именуемых тут пинками или эспиньями. По мнению датского вице-адмирала этого было более чем достаточно, чтобы воспрепятствовать польскому конвою проникнуть вглубь пролива и пробиться к Кальмару.
У порывистого Бекеша, услышавшего это мнение, высказанное бесстрастно, и даже скорее дружелюбно, с языка едва не сорвалось, что ведь Столпе придется сторожить оба входа в Кальмарский пролив, но Мартен вовремя остановил его многозначительным взглядом.
- Когда план битвы известен слишком многим, это не способствует успеху, - предостерегающе шепнул Ян. - Но из того, что наговорил тут датчанин, ясно следует, что план наш неплох.
- Почему же это? - спросил Бекеш.
- Потому, что Столпе тоже не придет в голову запереть северную часть пролива, как не пришло это в голову Лауридсену. Он оставит там только небольшой отряд, как мы и предвидели. И уже мое дело, чтобы шведы никак не смогли его использовать.
Ротмистр признательно взглянул на него.
- Если мы с божьей помощью доберемся на помощь Спарре, это будет главным образом вашей заслугой, - сказал он. - Можете мне поверить, что Их королевское величество милостивый наш государь от меня об этом узнает.
В преддверьи Рождества Господня наступила оттепель. День был туманным, легкий ветер дул с юго-запада, почти не поднимая волны, перламутровое море с шелковистыми ласковыми бликами лежало гладким и тихим, незаметно сливаясь с пепельным небом, на котором низко висящее утреннее солнце проступало светлым размазанным пятном.
"Зефир", подобрав паруса, медленно скользил за двумя шлюпками на коротком буксире. Силуэты островов и островков, рассеянных между Роннеби и Торхамнсюдде, выныривали из мглы как темные духи, стоящие на страже залива, и так же бесследно исчезали. В воздухе плыл запах елового дыма из рыбных коптилен; издалека, словно через слой мягкой ткани, доносился приглушенный собачий лай, которому вторили при каждом движении весел короткие монотонные скрипы уключин.
Когда корма корабля впритирку миновала последний мысок, раздались окрики и команды, лоцманы отдали буксир, шлюпки ушли влево, к высокому берегу, "Зефир" медленно проплыл мимо них, и оказавшись в открытом море, тут же поднял паруса.
Мартен, отдав последнюю команду "- Так держать!" с облегчением перевел дух. Лучших условий для плавания нельзя было и желать. Туманная погода как нельзя лучше отвечала его намерениям: оставляла ему достаточное поле зрения, и вместе с тем скрывала корабль от взглядов нежелательных случайных наблюдателей. Если повезет, "Зефир" должен за десять часов миновать остров Оланд с востока и в наступившей темноте войти с севера в Кальмарский пролив, никем не замеченным.
Только таким образом можно было застать врасплох главные шведские силы, собранные в районе Кальмара, и взять их под перекрестный огонь, одновременной атакой по фронту "Сепа","Давида" и "Эммы", - с юга, и "Зефира" - с тыла, с севера.
Это было ясно и просто. И все-таки Мартену пришлось немало потрудиться, чтобы склонить Герда Хайена и капитанов обоих хольков к согласию на одновременное начало действий. Даже Бекеш долго колебался, прежде чем стал на его сторону.
Причиной этих колебаний были приближающиеся праздники. По мнению шкиперов, не подобало сражаться и проливать кровь в сочельник. Они хотели подождать до двадцать седьмого декабря, и ротмистр, казалось, разделял их сомнения.
