Альфред Йодль родился 10 мая 1890 года в Вюрцбурге. Потомственный военный, он поступил в кадетский корпус, а в 1910 году — в 4-й Баварский полк полевой артиллерии. В 1912 году получил звание лейтенанта. Во время Первой мировой войны принимал активное участие в боевых действиях, был ранен.
После поражения Германии учился в нелегально созданном Генеральном штабе. Во время учебы зарекомендовал себя решительным, энергичным, думающим офицером с хорошей физической подготовкой. «… Прирожденный лидер и подходящая кандидатура для высших командных должностей» — так значилось в его характеристике.
После прихода нацистов к власти, в 1935 году он получает назначение в управление сухопутных войск, а в марте 1938 года становится начальником оперативного управления Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии. Находясь на этой должности, принимает активное участие в разработке основных операций вермахта, входил в число людей ближайшего окружения Гитлера, которому был беззаветно предан. Однако неудачи на Восточном фронте и несогласие Йодля с некоторыми решениями фюрера резко охладили их отношения. Дело дошло до того, что Гитлер решил заменить Йодля генералом Паулюсом после того, как немецкие войска возьмут Сталинград. Но этим планам не суждено было осуществиться. Фельдмаршал оказался в советском плену, а Йодль остался на своем высоком посту.
В результате июльского 1944 года заговора против фюрера генерал Йодль был ранен взрывом бомбы, заложенной в ставке Гитлера у Растенбурга. В осажденном советскими войсками Берлине он оставался с фюрером до апреля 1945 года, затем был направлен на командный пункт Денница. Арестовали генерал-полковника Йодля 23 мая 1945 года. Перед казнью генерал написал о Гитлере: «Он похоронил себя под руинами рейха и своих надежд. Пусть тот, кто хочет, проклинает его за это. Я же — не могу…»
Интересна история этого допроса. Точнее — опроса. Он был проведен сотрудниками органов безопасности СССР на территории зоны ответственности американских войск, где содержались многие военно-политические бонзы нацистской Германии, сдавшиеся в плен армии США. Об этом стало известно из докладной записки, хранящейся в архивах Лубянки.
Совершенно секретно
Заместителю Народного комиссара Внутренних дел Союза ССР, Комиссару Государственной Безопасности 2-го ранга товарищу И. А. Серову
Согласно Вашего указания, 16-го июня с. г. (1945 г. — A.B.) я прибыл в г. Франкфурт-на-Майне для переговоров с начальником штаба Эйзенхауэра о допросе находящихся в плену у союзного командования членов германского правительства и военных руководителей гитлеровской армии.
Мне было дано письмо генерал-полковника тов. Малинина на имя начальника штаба Эйзенхауэра генерал-лейтенанта Смитта и удостоверение, уполномачивающее на ведение переговоров. В качестве переводчицы при мне находилась майор Госбезопасности Френкина. Одновременно со мной во Франкфурт выехали полковник разведотдела штаба маршала товарища Жукова Смыслов, капитан Безыменский и полковник разведотдела военно-морского флота Фрумкин.
В тот же день я был принят генерал-лейтенантом Смиттом и передал ему письмо, изложил цель своего приезда. В письме товарища Малинина указывалось, что наша командировка предпринята после того, как генерал Стронг при встрече с полковником Коротковым изъявил согласие на допрос нашими офицерами содержавшихся в плену у союзников высокопоставленных лиц гитлеровской Германии.
Ознакомившись с письмом, Смитт заявил, что Стронг не имеет полномочий разрешать такие принципиальные вопросы и не имеет права давать согласие на допрос нашими офицерами содержащихся у союзников военнопленных. Здесь же Смитт позвонил по телефону генералу Стронгу и вел с ним разговор в повышенном тоне. Можно было понять, что Стронг докладывал Смитту о том, что его разговор с Коротковым не являлся выражением согласия, а сводился только к тому, чтобы провести переговоры о возможности допросов немецких военнопленных на основах взаимности.
…На второй день нас принял генерал-лейтенант Стронг, который был буквально взбешен нашим приездом и едва сдерживал свое раздражение. Прежде всего он заявил, что на банкете у него был только мимолетный разговор с полковником Коротковым, во время которого они якобы только обменялись пожеланиями организовать допрос видных немецких военнопленных на взаимных началах, причем этому должен был предшествовать обмен соответствующими письмами между штабами, после чего возможно было послать представителей.
Тем не менее, поскольку мы уже приехали, он представил нам список военных руководителей Германии, на допрос которых он согласен. Вместе с этим Стронг спросил меня, могут ли они рассчитывать, что наше командование разрешит его офицерам произвести опрос интересующих их и содержащихся у нас некоторых немецких военнопленных.
Я ответил, что для этого нужно будет обратиться с письмом к маршалу Жукову или к его начальнику штаба генерал-полковнику Малинину, и выразил надежду, что советское командование удовлетворит такую просьбу.
Накануне я случайно узнал, что союзниками пойман Риббентроп, поэтому обратился за разрешением допросить и его. Эту просьбу Стронг категорически отверг, заявив, что Риббентроп не военный человек и вопрос о его допросе должен быть решен в Москве, а он правомочен давать согласие только в отношении военных. Когда я настаивал на допросе Риббентропа, Стронг заявил, что он может быть доставлен в Люксембург через 2–3 дня. Фактически же Риббентроп в это время уже находился в лагере и виделся с другими заключенными, о чем нам на допросе сообщили Кейтель и Геринг. Он также пытался отклонить нашу просьбу о допросе Геринга, заявляя, что нельзя рассматривать Геринга только как военного человека. После моих настойчивых доводов Стронг согласипся на неофициальный допрос Геринга. Одновременно Стронг поставил следующие условия:
1. Работу закончить в течение 48 часов.
2. Никаких сведений, которые могут быть получены при допросе, не опубликовывать.
3. Копии всех протоколов допроса передать ему.
4. На допросах обязательно присутствуют его офицеры.
5. Офицеры союзного командования с настоящего момента и до переезда границы будут нас неотступно сопровождать.
6. Никого, кроме перечисленных в списке 10 человек, допросу не подвергать.
После этого мы в сопровождении майора Мак-Каски и лейтенанта Бертолиуса выехали в Люксембург, к месту содержания военнопленных, где были встречены начальником специального лагеря полковником Эндриусом.
Оказалось, что пленные — члены гитлеровского правительства и военные руководители Германии — содержатся в одном из лучших отелей курорта Мондорф, находящегося в 15 километрах от Люксембурга. Прекрасно оборудованное четырехэтажное здание с окнами, заделанными легкими решетками, огорожено колючей проволокой. В этом здании каждый заключенный имеет отдельную комнату с хорошими постелями и другими бытовыми удобствами. Изоляция друг от друга условная, т. к. в течение дня они имеют возможность по несколько раз встречаться друг с другом во время приема пищи, а также во время игры в шахматы. Ни один из допрашиваемых нами лиц не производит впечатления узника, готовящегося держать ответ за тяжкие преступления. Все они прекрасно выглядят, откормленные и загорелые, словно после длительного и беспечного пребывания на курорте, в полной форме со знаками различия, включая и свастику; никакой изоляции друг от друга, по существу, нет, имеется возможность договориться между собой по всем вопросам — конечно, и по вопросам дачи показаний. Охрана и решетки имеют скорее чисто декоративный смысл, нежели серьезный способ предотвращения побегов. Совершенно не исключается возможность самоубийства, хотя режущих и колющих предметов арестованным иметь не разрешено. Это тем более легко сделать, потому что в ночное время комнаты совершенно не освещаются, а постоянного наблюдения за тем, что в них делается, не ведется. Мы вынуждены были просить, чтобы на время наших допросов арестованные были изолированы друг он друга.
В связи с требованием Стронга передать ему копии протоколов допроса я принял решение официальных протоколов не вести, а ограничиться заметками отдельных, заслуживающих внимания, показаний.
…Созданная нам обстановка и условия для работы были такие, что ожидать серьезных признаний от арестованных было нельзя. Постоянное присутствие англо-американских офицеров на допросе, а возможно и сделанное заранее предупреждение о том, что допрос будет вестись русскими офицерами, дали возможность арестованным держать себя на допросах весьма независимо и от правдивых ответов уклоняться. Кроме этого, при таких сроках можно составить только поверхностное мнение об арестованных.
