Тем не менее, профессор не видел заметного отклика на свой труд. Число читателей было невелико, а главное, русские профессора оставались практически безучастны к изданию, хотя на совете Буле неоднократно поднимал вопрос о назначении редактором газеты именно русского ученого[228]. Как известно, после смерти Муравьева лишившись поддержки, Буле вынужден был прекратить издание „Ученых ведомостей“.
Чтобы в полной мере оценить новации, которые Буле внес в преподаваемые им науки, и место, занимаемое им в научной жизни университета, нам необходимо коснуться мировоззрений Буле, философских и этических посылок, которые он передавал своим студентам. (Например, общеизвестно влияние профессора на формирование личности Грибоедова: поэт неоднократно говорил об этом и в беседах с друзьями и на следствии по делу декабристов.) Дело в том, что Буле, являясь одним и; ведущих знатоков античности, рассматривал ее изучение качественнс новым образом. В типологии русской культуры начала XIX в. такоё подход вошел под названием „романтизированной классики“, найдя теоретическое воплощение в эстетических трудах раннего русского романтизма („молодые архаисты“), а равным образом отразившись в бытовом поведении и формирующемся этическом идеале декабристов[229]. Для мировоззрения Буле такое восприятие античности, при котором не первое место ставились проблемы гражданского и нравственного самосознания, было составной частью идей зарождающейся в те годы немецкой философии (Фихте, Шеллинг), имевшей отчетливую национально-романтическую окраску, обусловленную освободительной борьбой Германии против Наполеона. Увлечение античностью как образцом для подражания в жизни и в культуре и, одновременно, стремление подчеркнуть национальное своеобразие, внимание к народу как к источнику национальных черт, его истории и быту — это была основа новой эстетики, которая, возникнув в Германии, получила в России особое развитие во взглядах декабристов (в т. ч. Грибоедова), в соотнесении с той ролью, которую сыграл русский народ в Отечественной войне 1812 г.
Буле читал с университетской кафедры лекции по истории философии, естественному праву, философским системам Канта, Фихте и Шеллинга, логике и опытной психологии (на нравственно-политическом отделении), истории и теории изящных искусств, греческой и римской литературе на словесном отделении. В его „Журнале изящных искусств“ (выходившем в 1807 г.) мы находим как статьи по истории искусства, основанные на трудах немецкого антиковеда Винкельмана, так и теоретические работы, например, обосновывающие восприятие в искусстве исторических сюжетов сквозь призму античности, характерное для русского ампира (статья о проекте памятника Минину и Пожарскому работы Мартоса).
Как философ, по мнению современного исследователя, Буле относился к серьезным, хотя и не оригинальным мыслителям. „Последователь и популяризатор теорий Канта, Буле был одним из первых эклектиков, философом, ищущим утверждения истин критической философии в тех отраслях ее, которые имели прямую связь с реальной деятельностью, с вопросами воспитания человеческой личности. С этих позиций Буле обращался и к Джону Локку, обосновавшему теорию права, идею конституции, и к социальной философии Фихте, и к сенсуалисту Кондильяку“[230]. Название одного из лекционных курсов Буле („Опытная психология“) отсылает нас к книге Дежерандо, последователя Кондильяка, видоизменившего его учение в духе экспериментального метода. Эту книгу, подарок профессора Буле, хранил у себя Грибоедов.
В области теории искусства Буле опирался на работы теоретиков романтизма — братьев Августа и Фридриха Шлегелей, среди которых одной из основных идей было признание полной свободы поэтического творчества. Интересно, что А. Шлегель в качестве одного из спутников госпожи де Сталь в 1812 г. посетил Россию[231] и, зная Буле еще по Геттингену, возможно, познакомился через него с молодым Грибоедовым. Внимание к национальным истокам творчества сближало эстетику Буле с идеями Бюргера — основателя нового направления немецкой поэзии, противопоставившей яркие краски народной фантазии сентиментальной лирике, вокруг которого развернулась полемика „младоархаистов“ (Катенин, Грибоедов) с Жуковским и карамзинистами[232].
Буле не только пропагандировал в России идеи немецкой философии и эстетики, но и желал развития здесь собственной национальной культуры, изучения русской литературы и истории. Как исследователь русской истории Буле углубляет научный подход, впервые по отношению к ней примененный в трудах А. Л. Шлецера, предусматривающий необходимость тщательной публикации и критического анализа источников. Буле обращает внимание на возможность составить историю народов, населявших территорию России до IX в., основываясь не только на Повести временных лет, но анализируя показания античных авторов, Геродота, Страбона и др. В отличие от мнения Шлецера, считавшего эти сведения целиком баснословными, профессор полагает, что если критически рассмотреть их сочинения, восстановить хронологический порядок, опустить мифологическое (т. е. носящее отпечаток традиционной греческой мифологии), то можно получить достоверные сведения. Для этого „должно вникнуть в дух самих писателей, или в источники, из которых они взяли свои сказания; и притом исследовать, были ли они правдивы, или склонны к мелочам, выдумкам и пустым примечаниям, сведущи ли были, или не сведущи, и более или менее способны к исполнению своего предприятия“[233]. По мнению Буле, истинные историки, хотя таковые и редко встречаются, должны „заключать из происшедшего не более и не менее того, что позволяет достоверность свидетелей и строгая истина“[234].
Отношение Буле к процессу становления русской исторической науки и культуры в целом лучше всего характеризует следующий отрывок: „Один только Русский Ученый, или хотя иностранец, но живший долго в России и вникавший в состояние оной, в свойства языка и различных наречий — они одни только могут хорошо написать Историю Российскую и объяснить древности народов, населявших некогда Россию. Если бы почтенный Геттингенский Издатель и Переводчик Несторовой летописи, если бы другие Германцы не жили в России, то едва ли бы Российская История одолжена была им столько, сколько она одолжена в самом деле. Однако ж и они имеют свои недостатки, которые могут исправить одни только Русские Ученые. История, которой Россия ожидает от своего Историографа г-на Карамзина, без сомнения покажет нам, в чем превосходит иностранцев Русский, ищущий сравниться с ними в проницательности ума и глубокой учености“[235]. Следует еще отметить, что свои идеи относительно русской истории Буле хотел применить на практике, издавая Versuch einer Kritischen Literatur der Russischen Geschichte („Опыт критической историографии русской истории“; в 1810 г. успел выйти только один том, посвященный в целом античной историографии Северной Европы)[236].
На словесном отделении, кроме Буле, занимавшего здесь кафедру теории изящных искусств и археологии, преподавали профессора: X. Маттеи — греческий язык и словесность, П. А. Сохацкий — латинский язык и древнюю литературу, а с 1805 г. также курс эстетики, Р. Ф. Тимковский, который после смерти Сохацкого (1809) и Маттеи (1811) вел оба древних языка и комментировал античных писателей; Н. Е. Черепанов — всемирную историю, И. А. Гейм — историю, статистику и географию Российского государства, X. А. Чеботарев (до 1804 г.), М. Г. Гаврилов, а с 1805 г. и А. Ф. Мерзляков — красноречие, стихотворство и язык российский. В 1811 г. Гаврилов стал ординарным профессором на открывшейся кафедре славяно-российской словесности, а на кафедру теории изящных искусств вместо Буле был назначен М. Т. Каченовский. В том же году преподавание восточных языков в университете начал адъюнкт А. В. Болдырев.
Для преподавания древних языков, которым Муравьев уделял значительное место в новой образовательной программе, был приглашен один из лучших знатоков античной литературы, профессор Виттенбергского университета Христиан Фридрих Маттеи, „истинно ученый и просвещенный муж, пользовавшийся величайшим уважением во всем ученом европейском мире“[237]. Профессор уже работал в Московском университете с 1772 по 1784 г., одновременно разбирая, согласно желанию Екатерины II, богатейшие коллекции древних рукописей в библиотеках Св. синода и Синодальной типографии. Это был огромный и уникальный по своему масштабу труд, проделанный одним человеком. Благодаря своим познаниям Маттеи мог свободно читать греческие рукописи всех времен, написанные на различных диалектах, разными почерками и с разными аббревиатурами. В числе рукописей, найденных Маттеи, оказалось много очень важных по своей древности, или по содержанию, или по исправности текста. Неизвестные рукописи были им изданы целиком или в отрывках. Полный каталог античных рукописей, находящихся в московских библиотеках, был закончен и напечатан Маттеи в его второй приезд в Россию в 1804 г. За свои труды профессор неоднократно удостаивался наград от императора.
