Нередко, особенно в начальный период войны, возвратится из боя истребитель, а на нем живого места нет. Резервных машин тоже нет: в полку и так некомплект. Надо восстановить, отремонтировать боевую машину: утром она должна снова вступить в схватку с врагом.
И ребята трудятся всю ночь. Трудятся дружно, на совесть. А уж если они дали слово к утру ввести истребитель в строй — слово свое обязательно сдержат!..
На заре развития военной авиации летчиков называли героями воздуха, а то и звонче — «королями» воздуха. Не стану оспаривать: образно сказано. Верно подмечено было уже в ту пору, сколь сложен ратный труд воздушного бойца. Время подтвердило эту истину. Но время, события, факты подтвердили еще одну непреложную истину: славен и героичен и ратный труд боевых помощников летчиков. Он сопряжен тоже с риском и опасностью, требует не только мастерства и самоотверженности, но и мужества, отваги, стойкости, ответственности и взаимного доверия.
В первый день войны полк понес боевые потери. Рядом с именами погибших летчиков имена их боевых друзей, сердцем, разумом, руками помогавших им взлететь навстречу врагу, чтобы остановить его, не пустить в пределы Отчизны.
…Воентехник второго ранга Дмитрий Камаев готовил истребитель к очередному вылету, когда над аэродромом появились фашистские бомбардировщики. Он не покинул своего поста, он лишь торопил себя — скорее выпустить истребитель на взлет. Стали рваться бомбы, сброшенные «юнкерсами». Дмитрий Аркадьевич Камаев продолжал трудиться, невзирая на опасность: он выполнял свой долг. Вражеский осколок сразил его на боевом посту.
В списке боевых потерь первого дня войны появились записи: летчик Алексей Суров, техник Дмитрий Камаев, моторист младший сержант Фаддей Вахтеров…
Потом будут в этот печальный список вписываться новые имена, и четыре года войны пополнят его до внушительных размеров, и за каждой строкой, за каждой записью останется чья-то жизнь, чья-то судьба, чья-то неспетая песня. И только память живых будет вечно хранить те имена — летчиков, техников, мотористов, представителей многих других профессий, юных и уже немолодых, веселых и застенчивых, семейных и неженатых, рослых и приземистых, чернявых и белобрысых — разных-разных, но объединенных одним стремлением, одним духом, одной страстью — победить врага.
А какие порой трудности выпадали на их долю!..
…Первая военная зима была холодная, лютая. То мороз ударит, то метель разгуляется. Не успеет трактор расчистить волокушей аэродром от снега, как снова хмурится небо, заходят серо-свинцовые тучи то с тыла, то с фронта. Механики нервничают: только воду зальешь — надо скорей мотор запускать. И наоборот: не сольешь вовремя воду — разморозится блок двигателя.
Однажды ночью разбудили авиаторов выстрелы. Не успели одеться — дверь в землянку распахнулась и на пороге вырос сержант Николай Годулянов, с головы до ног осыпанный снегом, да так, что и повязки дежурного по штабу не видать на рукаве. В темный проем врывались завывания ветра да истошный вопль сирены.
— Штормовая тревога! — переведя дух, крикнул сержант. И, борясь с упругим ветром, швырявшим в распахнутую дверь крупные хлопья снега, метнулся обратно.
Снег пошел еще с вечера, но падал он как-то тихо, почти отвесно, ровно устилая землю белым пушистым ковром.
А ночью вдруг разыгралась метель. Механики поспешили к самолетам. Шквальный ветер срывал с истребителей чехлы, раскачивал крылатые машины, грозился опрокинуть их. Казалось, вот-вот он подхватит их и неудержимо зашвырнет в даль, скрытую мятущейся, гудящей стеной из ветра и снега. По стоянке, громыхая, раскатывались взад-вперед пустые металлические бочки. Еще мгновение — и легкий У-2 сорвется с якорей.
Моторист Василий Вадешкин, временно обслуживавший связной самолет, вместе с подбежавшими ему на помощь авиаспециалистами пытается удержать машину.
Снова завыла сирена. Опять раздались близкие выстрелы. Это «сигналили» тем, кто спешил на аэродром из поселка через открытое поле.
Инженер полка капитан Глеб Николаевич Копылов, мокрый от таявшего на нем снега, сидел за своим столом в землянке в ожидании какого-то важного телефонного звонка и ставил задачу старшему технику-лейтенанту Ивану Трофимовичу Скороходу.
Инженер успел уже поднять на ноги младших авиаспециалистов, примчался в штаб. Сержант Годулянов доложил ему, что техники, ремонтировавшие самолеты, Григорий Шевченко, Иван Яковенко, Илья Косой, Александр Чебукин, очевидно, заблудились: они давно уже ушли на стоянку, но здесь не появлялись.
Глеб Николаевич неспроста вызвал инженера эскадрильи Ивана Скорохода.
— Возьмите еще одного техника в помощь. С вами пойдет десять младших авиаспециалистов. Растянете веревку, по краям будете идти вы и Клименко. Ребятам объясните, как они должны действовать: держаться за веревку!.. Ищите заблудившихся…
Идти было трудно. Ветер буквально валил с ног. Впереди — белая стена. Кажется, протяни руку — не увидишь ее.
Шли десять минут, двадцать, сорок. Минуло уже около часа. И вдруг веревка напряглась, натянулась.
— Нашлись! — воскликнул сержант Александр Коршунов, и голос его сразу же потонул в свирепом завывании пурги…
Частые перебазирования породили ряд довольно сложных проблем. А время неспокойно: враг занял Харьков, бои идут в Донбассе, танковые клинья фашистов нацелились на Таганрог, Ростов, Новочеркасск.
Случалось, что передовая команда не успевала прибыть на новое место базирования и подготовить прием самолетов: она еще в пути, а истребители уже совершают посадку на указанной им площадке. Бывало, что из-за нехватки транспортных средств техническому составу приходилось догонять свой полк пешком и на попутном транспорте. Некоторые блуждали (время-то какое неспокойное было!) — и находили свою часть только спустя две-три недели.
Это усложняло боевую работу полка: задачи ему поставлены, а людей, на которых возложена подготовка самолетов, не хватает.
Авиаторы «в общих интересах» пошли на риск: летчики стали при перелетах брать техников, механиков на борт — сажали их за бронеспинку истребителя и «доставляли» по воздуху к новому месту базирования. Это было небезопасно, в известной мере сковывало летчика в случае встречи с противником.
Механики знали, на что идут: лететь без парашюта, в неудобном, буквально скрюченном положении, летом изнывая от духоты, а зимой дубея от холода, да еще сознавая, что никак не исключается встреча с противником, — прямо скажем, надо было набраться храбрости, надо было сознанием долга суметь подавить страх. Но желание помочь летчику бить врага было сильнее других чувств, сильнее каких-то там предосторожностей.
— Рискнем? — многозначительно спрашивал техник Иван Яковенко летчика Валентина Фигичева. И тот согласно, утвердительно, бодро отвечал:
— Рискнем!
И боевые друзья на пару делили и надежду, и страх, и опасность. Ради того, чтобы уже через час истребитель вновь взмыл в небо — сражаться!
…Наступающие войска 20 сентября подошли к реке Молочной. Вот она, пресловутая линия «Вотан»!.. Здесь, на заранее подготовленных, сильно укрепленных рубежах, противнику на некоторое время удается сдержать натиск наших войск. Разворачивались сильные, упорные бои на земле и в воздухе. Приходилось встречаться с еще большими группами самолетов противника. Сентябрь на исходе, и погода еще больше портится, капризничает: то солнце светит, то вдруг нахмурится небо, поплывут облака. Но мы летаем и деремся.
…Прошло еще несколько дней, и очередной бой, интересный и необычный, был записан в наш актив как новаторский. Провели его четверкой.
…Курс — на северо-запад, к Большому Токмаку. Летим вдоль линии фронта. На земле идут ожесточенные бои за Мелитополь. Видимость очень хорошая.
Противника пока не видно. Но как только группа по команде А. И. Покрышкина выполнила разворот влево на девяносто градусов, мы тут же услышали предупреждение:
— Впереди — бомбардировщики!
И действительно: колонна за колонной, почти на одной с нами высоте на светлом фоне неба четко обозначились силуэты приближающихся самолетов.
— Атакуем в лоб! — командует Покрышкин.
Мы уже знаем по опыту: надо подтянуться, сомкнуться, ибо такая атака требует удара «кулаком» — всей мощью одновременно.
Бомбардировщики все ближе. Истребителей сопровождения нет. Во всяком случае, их не видно, сколько ни всматриваемся и вверх, и вниз, и по сторонам.
И вдруг — в наушниках резкий голос Покрышкина:
— Не стрелять: «пешки»!
А я уже приготовился было к открытию огня — выжидал лишь, когда ударит ведущий. И тут…
Что ж, по своим, выходит, чуть не врезали!
Рассуждать некогда. Проскакиваем над встречными самолетами — и тут замечаем промелькнувшие черно-белые кресты на плоскостях и окрашенные в желтый цвет консоли. Какие же это «пешки»?..
