После обсуждения работы Винтерфельда лиценциат объявил занятие оконченным, собрал все листочки и поклонился Патрону. Тот поблагодарил его и сказал: - Я тоже хотел бы высказаться на предложенную тему, господин лиценциат. Потом он повернулся к Луцию: - Однако я попрошу сначала командора как лицо, ответственное за курс, подвести итоги обсуждения. От Луция не ускользнуло, что Патрон слушал лиценциата с возрастающим неудовольствием. Особенно его раздражали похвалы в адрес юного Винтерфельда, который совгем недавно получил предупреждение в связи с проявленным неповиновением. Луций предвидел, что ему придется высказать свою точку зрения, и поэтому начал сразу говорить о деле, как то любил Патрон. - Господин Проконсул, - начал он, обращаясь к слушателям Военной школы, - ввел этот курс, присовокупив его к программе старшего класса пока как пробный, в опытном порядке. Речь идет о смелом эксперименте, в котором нашло свое выражение проявленное к вашему пониманию доверие. Бы не должны выйти из школы с убеждением, что задачи, которые будут ставиться перед вами, так уж легко разрешимы, как это может казаться. Князь хочет, чтобы вы не только участвовали в деле, но и несли за него ответственность. Он хочет, чтобы вы прежде всего прочувствовали те два момента напряженности, которые несет с собой наша профессия. Во-первых, это существующая вилка между свободой и повиновением и возникающая с ней напряженность как раз в тех случаях, когда установленный порядок рушится. Вы знаете, что в любой армии беспрекословное повиновение является неукоснительным правилом. Воинская служба строится на том. Однако всегда было ограничение, когда приказы, затрагивавшие честь, рассматривались как необязательные. Такое положение не зафиксировано ни в одном уставе, поскольку считается неписаным правилом. В добрые времена как военачальники, так и находящиеся в их подчинении воины прекрасно знают, что задевает честь, и поэтому столкновения на этой почве происходят крайне редко. И когда повиновение естественно, оно видимо, а свобода невидима, однако является неотъемлемой частью воинской службы. Развитие и совершенствование техники подменило эту негласную взаимосвязь, как и многие другие, в значительной степени автоматизмом уставных отношений. Приказ и исполнение приказа вступили в фазу формальных взаимоотношений, стали технической категорией и должны следовать одно за другим, как причина и следствие в едином механизме. При таком подходе военное искусство старого стиля рассматривается как романтика, даже внушает опасение. По этой причине уже разделались с Гаагскими конвенциями, а потом и конференцию в Миннесоте объявили утопической. На ней военные боссы великих держав назвали преступными все средства, разрушительная сила которых направлена против мирного населения. Это решение всегда будет причисляться к самым славным солдатским деяниям, хотя история и пренебрегла им. Второй фактор напряженности - вилка между правотой и законностью. Здесь по-прежнему все еще действует старое изречение герцога Эрнста Готского: "Хороший монарх не то считает правым, что законно, а то законным, что справедливо". На это опирается в своей политике и Проконсул. Он стремится создать как в армии, так и в системе управления такие модели, по образцу которых можно было бы образовать совершенное государство, построенное на доверии. По этой причине получаемому вами техническому образованию должно сопутствовать духовное и нравственное формирование. Политика Князя опирается на постулат, что только представление о целостности и сохранности мира должно навечно закрепиться в сознании воина. Это должно найти свое выражение и в том воспитании, которое мы вам даем здесь. Мы, правда, не смеем лишать вас права самостоятельно приимать решение. Мы можем только стремиться к тому, чтобы развить в вас те начала, из которых проистекают принимаемые решения. Так вы должны понимать и задание в этом семинаре, выполнение которого обсуждалось здесь сегодня. Оно - тот же учебный маневр, его цель не столько само решение - по поводу него можно спорить до бесконечности, - сколько скорее закрепление духовной твердости и свободы, необходимых каждому при принятии самостоятельного решения. Князь приобщает вас к своей политике суверенитета.
В заключение слово взял Патрон: - Я коснусь сначала коротко самой диспозиции материала, предложенного вам в качестве упражнения. Она выстроена так, что уже изначально предполагает равенство сил, чего в действительности, как правило, не бывает. Пример взят из торгового мира, законы которого не годятся для солдата. В этом мире царит паритет, и если дело доходит до ссоры, то она разрешается в гражданском суде. В данном случае речь действительно идет, - при этих словах Патрон повернулся к лиценциату, - "об аварийной ситуации при встречном путевом движении ", причем такой, которая выходит за рамки нормы. Тогда как солдатское воспитание сориентировано исключительно на такие обстоятельства, где правят и действуют законы нормы. В нашем мире не возникает неясностей, кто кого должен приветствовать первым и кто кому должен уступить. В старые времена звание определяло правила этикета, а с ним и преимущественное право. Нормы этикета диктовались иерархией, по вертикали, сверху вниз. При нашей уравниловке людские массы соотносятся Друг с другом по горизонтали, по типу встречных потоков, почти без ценностных градаций, одна.ко и в этом случае в нашем мире не возникает сомнения, у кого преимущество. Что же касается вас, - обратился он опять к слушателям, - то вы будете действовать по высшему поручению, неся службу во имя общего блага. Ваш символ - орел, который никому не уступает и которого надо пронести, сломив любое сопротивление. Любое ваше задание будет наполнено таким смыслом. Оно будет четко сформулировано для выполнения. На ваше усмотрение останется само исполнение, но не взвешивание и обсуждение, справедливо ли оно. Я не стану отрицать, что бывают ситуации, когда солдат при выполнении служебного долга доходит до предела, когда все предписания исчерпаны и ему предстоит действовать по собственной воле, на свой страх и риск, как Йорку фон Вартенбургу(1). Но при воспитании нельзя ориентировать солдата на такую исключительную ситуацию. Гениальная личность скорее вредна для армии. Ее поле деятельности - политика, искусство, науки, именно они отвечают ее свободе духа, ее талантам. В государстве солдату отводится роль слуги, а не господина. Он выполняет грубую работу, как Геракл, даже если ему приказывает вы- --------------------------------------(1) Фельдмаршал, подписавший во время нашествия Наполеона против воли прусского короля Тауроггенскую конвенцию о прекращении военных действий против русских войск. полнить се такой слабый и трусливый царь, как Эврисфей. Солдат держит на себе, подобно Атланту, всю тяжесть мира со всем его несовершенством. Там, где дело серьезно осложняется, где пахнет паленым, где разум и право пасуют, призывают его на роль третейского судьи. В этом его величие и слава. Своей присягой от отказывается от личной свободы, которая украшает любое частное лицо. Государству же, законной власти, надлежит вести дело так, чтобы солдат мог сражаться с чистой совестью. Он призван к тому, чтобы блюсти чистоту силы, которую представляет. Вы можете быть уверены, что Проконсул постарается избавить вас от конфликта между честью и повиновением. Не всегда удается избежать этого. Вы должны внутренне справиться с этим. Авгиевы конюшни не чистят в белых перчатках. Я скорее прикрою того, кто зашел, сражаясь, слишком далеко, чем того, кто пасует перед решительными действиями. Не потворствовать же подлому нападению. В такие времена, когда закон и беззаконие переплелись, сомнение неодолимо закрадывается в душу. Оно разъедает активность, подменяя ее раздумьями, самокопанием. Внутри нас находит отражение вся смута времени. Полководцу небезызвестны такие сомнения. Они одолевают его далее накануне решающего сражения. Это подает голос противник, проникший в его душу и апеллирующий к ней. Полководец проиграет битву, если не задавит в себе голос врага. Вы, господа, призваны ощущать себя полководцами - каждый на своем месте. И вы достойны этой поставленной перед вами задачи.
АПИАРИЙ(1)
Патрон в сопровождении Луция покинул аудиторию. Прощание было сдержанным; очевидно, направление, по которому развивался новый курс, привело Патрона в дурное расположение духа. Однако, несомненно, слова его произвели на молодых людей сильное впечатление. Луций размышлял над этим, направляясь к стойлам, чтобы посмотреть, позаботился ли Костар о лошадях. Он был недоволен собой, он чувствовал, что исполнил неблагодарную роль посредника. Горный советник, лиценциат, Патрон - все они знают, чего хотят, и каждый из них придерживается своего курса. Им незнакомо его состояние, когда в душе сходятся противоречивые импульсы и переплетаются воедино, сопротивляясь друг другу. Ему не хватало решительности, с которой встают на ту или другую сторону и которая так важна в жизни. Это неизбежно накладывало отпечаток и на выполнение им возложенных на него задач. Возможно, он переоценивал влияние духовных начал на развитие мира. Это придавало его натуре мечтательность, вызывавшую беспокойство еще у родителей. Воспитание Нигромонтана тоже сделало свое дело, оно нацеливало его на императивность формул, на магию темных сил, с помощью которых можно господствовать над миром. Однако возникшие в последнее время сомнения отпугивали его от этого пути, на который ступили, как видел Луций, самые одаренные его сторонники Раймунд, Фортунио, Горный советник и, возможно, самые утонченные - --------------------------------------(1) Улей, пасека (лат.). натуры из числа мавретанцев. В их мире царили тишина, бесстрастие и уединение. Здесь не было места ни случайному, ни эмоциональным порывам души. Отпустив Костара на оставшуюся часть дня, Луций отправился на вершину горы. От южной кромки Больших Песков вверх вела каменистая тропа. И хотя начало подъема было скрыто кустарником, Луций сразу нашел его - он не раз ходил этим путем. Узкая тропинка вилась промеж выступающих пластов мраморизованного известняка, образовавшего местами уступы в скале - словно наверх шла лестница, окаймленная по бокам мощными зарослями дрока. В самых узких местах прохода ветви кустов сплетались над головой в цветущие золотистые арки. Мелькали кусты белой и желтой акации. Здесь в горах цветение было еще в полном разгаре. По мере подъема голых пород оставалось все меньше и меньше; камень проглядывал сквозь островки мха и плауна. Массивные глыбы выглядели так, словно их подточила вода, они стали рыхлыми, и в них зияли пустоты. Все щели заполнились землей и заросли цветами: крокусами, сольданеллой, анемонами и зубчатыми колокольчиками горечавки, промеж них серебрилась светлым бархатом травка. В некоторых местах скала сплошь поросла высокогорной растительностью; цветы устилали ее пестрым ковром, свисая вниз синими и красными подушками. На чистом прозрачном воздухе краски были резко разграничены, как на палитре, не смешивались и не создавали полутонов. Свободнее дышала грудь, и острее виделись цвета во всем их обилии и красочности. От горных лугов исходила одухотворенность, они не были созданы для грубого практического использования, а как бы предназначались лишь для сбора пыльцы и сладкого нектара. Здесь порхали огромные бабочки, любительницы горных вершин; они медленно и плавно летали над цветами нивяника, опускались на мягкие травы и, распластав крылья, медленно и с наслаждением кружились на одном месте по серебристо-зеленому бархату. Тихое мерное гудение заполняло все воздушное пространство, усиливаясь по мере приближения к вершине, где находилась горная пасека патера Феликса. Пчелиное царство благоухало цветами. Трудолюбивые пчелы усердно жужжали, перелетая с цветка на цветок, издали это походило на живой ковер, накрывший землю. Они копошились, образуя живые гроздья на свисающих плетях цветущих камнеломок, живучек, цимбалярий; пьяные от сладкого сока, возвращались они домой, опудренные цветочной пыльцой. Работа и наслаждение - здесь, казалось, они глубоко слились воедино на празднике цветочных свадеб, где пчелам отводилась роль вестников любви. Вот наконец показался и апиарий - кладовая меда, куда стекался нектар, итог бесчисленных леток. Ульи занимали всю наружную стену скита одного из самых высокогорных жилищ отшельников, возникших в период расцвета монашества. Теперь скиты опустели, стояли заброшенными, за исключением тех, где жили монахи, посвятившие себя служению некрополю. Здесь, на вершине, давным-давно поселился патер Феликс, занимавшийся пчеловодством. Мед с этих лугов славился во всей округе. Уже издалека видны были желтые плетеные ульи, стоявшие в нишах в скале. Траектории полета пчел сливались в этом месте в одну сплошную, казалось неподвижную, струю. Гудение настолько усилилось, что напоминало кипящий шум морского прибоя. Это создавало призрачное ощущение - звучала сотканная из света мелодия. Перед этой плотно летящей струей Луций свернул с дорожки в сторону. Скит был небольшой кельей, вырубленной в огромном камне, какие нес на своем горбу Пагос. Выдолблена она была во времена катакомб, что составило целую жизнь одного человека - ее создателя. Стены прорубленного в скале свода так и остались в первозданном виде - неотесанными, с заметными на них следами от ударов резца. Сквозь узкое оконце сверху проникал свет. Распятие, узкое ложе, пюпитр для чтения, подставка для свечи - вот и вся обстановка. Луцию она была знакома по прежним посещениям. Тут же подсобное помещение и камин с вязанкой сухого, собранного в ущелье хвороста. Вход в скит располагался с северной стороны, за ним шел открытый внутренний дворик, образованный выступом скалы. Здесь у патера было его рабочее место. Луций тихо вошел. В воздухе пахло воском и медом. Вдоль стены стояли старые ульи. Там же лежали маски, сетки, тигли для плавления воска, весы и всякий разный инструмент. Отшельник сидел у окна в сером рабочем халате и нарезал от рулона фитили. И хотя Луций держался тихо, похоже, патер уже заметил его, потому что он оторвался от работы и тепло улыбнулся ему, не выказав ни малейшего удивления. Потом он встал и подал ему руку. - Видишь, Луций, я ждал тебя. Это хорошо, что ты пришел. Присядь поди на воздухе на скамью, я приготовил для тебя кое-что перекусить. И, не слушая возражений гостя, он пошел к ульям.
