На заре борьбы Твери с Владимиром за великокняжеский стол Москва была малым городом, не соперничавшим ни с Тверью, ни тем паче с Владимиром.
Кремль бревенчатый, что в ширину, что в длину чуть более полета стрелы, стоит на холме, стрельницами красуется, а понизу узкая полоса Подола, заселенная литейщиками и кузнецами, сапожниками и иным ремесленным людом. А в Верхнем посаде жили ювелиры, строили свои хоромы и бояре, кому в Кремле места не досталось.
В последние годы обживалась правая сторона - за Москвой-рекой, на Балчуге. Его облюбовали кожевники-усмошвецы.
Когда Александр Ярославич Невский выделил малолетнему Даниилу Москву, удел был нищенский, впору с сумой по миру ходить. Вырос Даниил и понял: надобно земли к Москве приращивать, без того не подняться Московскому княжеству. Потому и взял столь ревностно сторону тверского князя Михаила Ярославича против Андрея Александровича…
Даниил начал день с заутрени. Отстояв в церкви Успения, покинул храм, а к нему уже бежит отрок с вестью радостной: князь Переяславский в хоромах дожидается.
Иван Дмитриевич сидел в гриднице с его, Даниила, сыновьями Юрием и Иваном, беседовали. На стук входной двери переяславский князь оглянулся и, увидев Даниила, встал, шагнул навстречу. Князья облобызались.
- Заждался я тебя, князь Иван.
Даниил радостно смотрел в глаза переяславцу.
- А у нас тут на съезде свара случилась с братом моим, великим князем Андреем, - промолвил он.
- Мне о том уже ведомо от мурзы Четы. У Рязани повстречал его. Говорил, великий князь недоволен съездом. У меня, князь Даниил Александрович, обратная дорога долгой получилась, из Сарая попал я к Ногаю, его поддержкой заручился.
- То и добро, - довольно кивнул московский князь. - Пусть не мыслит владимирский князь, что с помощью Тохты всех нас за бороды возьмет. Пока Тохта с Ногаем враждуют, нам дышать легче.
Переяславский князь неожиданно сказал:
- Ногай женить меня удумал, сестру свою отдаст. Даниил нахмурился.
Иван рассмеялся:
- А я отговорился: куда мне жена молодая, я едва по земле ноги волочу. Эвон, с тобой речь веду, а у самого дыхание перекрывается…
* * *
Еще не улегся гнев великого князя на Даниила и на Михаила Ярославича, выступивших в защиту переяславцев на съезде, как новое известие распалило владимирского князя. Иван возвратился и успел в Москве побывать. Снова против него, великого князя, злоумышляли. А Иван совсем плох, - соглядатаи уведомили, в пути из Орды едва не скончался. Прибрал бы Господь Ивана, тогда он, великий князь, взял бы на себя землю Переяславскую и силой принудил Даниила признать это княжество за Владимирским. А ежели воспротивится, то и Москву великий князь возьмет на щит. Сказывают, Ногай Ивану воинов обещал, да разве станет хан Ногайской Орды затевать вражду с Тохтой?
«Брат Даниил мнит, что коли помог мне на великое княжение сесть, так я ему за это земли прирежу! Как бы не так, буду я Москву усиливать!.. Хочу единовластно всей Русью владеть, а князья удельные под моей волей чтоб ходили. Того добьюсь, хана Тохту улещу, татар наведу, они помогут», - думал великий князь.
Разве не хан Золотой Орды помог ему, Городецкому князю, сесть на великокняжеский стол и ярлык вручил?
Сколько раз ездил он в Сарай, на коленях молил хана, на брата Дмитрия хулу возводил, а потом, возвращаясь на Русь, сердцем радовался: скачет за ним не одна тысяча татар, они его опора. Хоть и знал городецкий князь, что татары будут жечь города, убивать и угонять в Орду русичей, но никаких сомнений, никаких угрызений совести при том не ощущал, жаждал великокняжеской власти и получил ее…
В горницу вошел боярин Ерема. Под кустистыми седыми бровями бегали маленькие хитрые глазки. Сказал, покашливая:
- Ростовские бояре говорят, Владимир-де не по чести стольным городом именуют. Надобно стол великокняжеский в Ростове держать..
- Пора языки им укоротить.
- И то так.
Ерема распушил бороду, помялся:
- Княже Андрей, княгиня Анастасия город покинула.
- Одна ль?
- Да уж нет. Как всегда, при ней Любомир.
- Он гридин надежный, коли чего, в беде не оставит.
Боярин хмыкнул:
- Разве что. Да уж больно часто отлучается княгиня, не случилось бы лиха.
Князь оставил его слова без ответа. Сказал о другом:
- Ты бы, Ерема, послал кого-нибудь в Москву, к боярину Селюте. Он, глядишь, и поведает чего-то о замыслах Даниила и Ивана.
- Да и без того известно. Князь поднял бровь:
- Либо дружину на Переяславль навести? Боярин промолчал, а князь свое:
- Иван на Ногая полагается. Ерема вставил:
- Он и на Михаилу Ярославича как на спасителя смоприт. Эвон, тверич на съезде переяславских бояр поддержал.
- Дойдет черед и до тверского князя.
- Вестимо.
- Однако ты, Ерема, подошли к боярину Селюте. Хочу знать, чем Даниил дышит.
Уже когда боярин подошел к двери, сказал вслед:
- Московский князь из друга и брата в недруга обратился.
* * *
День клонился к вечеру, когда Анастасия подъезжала к городу, оставив Любомира далеко позади. Отпустив повод, она всю обратную дорогу думала о случившемся. С той поры, когда ее сердцем завладел этот гридин, княгиня жила двойной жизнью. Она боялась выдать себя и давала волю своим чувствам, лишь когда покидала Владимир. Анастасия видела, что Любомир любит ее, и это еще больше пугало княгиню: ну как станет известно обо всем князю Андрею?
Каждый раз Анастасия собиралась сократить поездки за город, но не решалась, потом подумала, что настанет осень и зима и все само собой образуется… А Любомир был ненасытен в любви. Княгиня радовалась и огорчалась. Она молила Бога о прощении, но, греша, тут же оправдывала себя: зачем судьба дала ей немощного мужа?
Вот и сейчас Любомир едет позади. Анастасия мысленно сравнивает его с князем, и сравнение не в пользу последнего.
Миновав посад, через каменные ворота въехала в Детинец. Остановив коня, дождалась, когда Любомир принял повод, легко взбежала на высокое крыльцо. В дверях столкнулась с боярином Еремой:
- Князь в гриднице?
- Там, княгиня-матушка.
Анастасию при слове «матушка» покоробило. Ерема называл ее так всегда, хотя сам годами вполовину старше ее. Ужели не хочет замечать, что она совсем молода?
Когда Анастасия вступила в гридницу, Андрей Александрович сидел у стола на лавке, покрытой красным сукном, обхватив голову ладонями. Увидев княгиню, положил руки на столешницу, улыбнулся:
- Я только что о тебе подумал.
- Отчего бы?
- Все резвишься.
- Лета мои такие, а когда постарею и ноги отяжелеют, тогда на лавке отсиживаться стану.
Князь вскинул брови:
- Не на меня ли намек?
- Нет, князь Андрей, ты еще легок на подъем. Что стоит тебе многоверстный путь в Орду проделать!
- В Сарай езжу не скуки ради, а козни княжьи упреждал.
Анастасия скрестила на груди полные руки:
- Ох, князь Андрей, не криви душой, ты за власть брата родного не щадишь. Аль не помнишь, как на великого князя Дмитрия в Орде клеветал и татар на него водил? Все великого княжения алкал.
- Дерзка ты, Анастасия, - нахмурился князь, - я терплю тебя, ибо люблю. А что так жестоко истину глаголешь, то коль не я, так меня - жизнь такова. Сама, поди, ведаешь: дай тверскому князю волю, он меня с потрохами сожрет. А брат Даниил пощадит ли?
- Но Даниил на тебя обиду держит, потому как ты мыслишь Переяславское княжество перехватить.
- Аль я скрываю, что хочу один всей Русью править?
- Лаком пирог, да ухватишь ли весь враз?
- У меня пасть огромная.
- Ну-ну, князь Андрей.
- Поди, думаешь, подавлюсь? Так я вином запью.
- Смотри не захмелей.
- Я, княгиня, крепок.
- Мне ли того не знать. А теперь отпусти, князь Андрей, я отдохнуть желаю.
* * *
В тесной келье полумрак и звенящая тишина. Блеклый свет еле пробивается сквозь волоковое оконце, затянутое бычьим пузырём. В святом углу на князя Дмитрия строго глядит Иисус Христос, исполненный на доске неизвестным иконописцем.
Перед образом в медном поставце догорает свеча, и воск, оплавляясь, стекает ручейками.
В темном монашеском одеянии, больше напоминающем рубище, Дмитрий подходит к налою, крестится, и огонек свечи покачивается. А за бревенчатой стеной кельи по-прежнему шумит лес и кричит какая-то птица. Дмитрий смотрит на догорающую свечу и думает, что она, как его жизнь, воспламенилась, отгорела и вот уже тухнет.
Пройдет совсем короткое время, свеча вспыхнет последним пламенем и погаснет. Наступит тьма, лишь через оконце будет еле брезжить свет, означающий, что жизнь еще продолжается.
Князь Дмитрий был когда-то великим князем… А ныне кто он? Инок, заканчивающий свое мирское существование здесь, в монастыре, среди нищей братии, проводящей дни в молитвах. А ведь ему ведомо и иное время: не монашеское одеяние, не смиренная ряса, а княжеские одежды и жизнь во дворцовых хоромах.
