Виталий Поликарпов - История нравов России

На характере русского народа сказался подвиг стяжания духовной чистоты и величия святости. Вспомним подвиг Сергия Радонежского в отшельничестве, вдохнувшего нравственные силы в русский народ, поднявшегося на решающую битву с Мамаем, когда произошло освобождение от татаро–монгольского порабощения. Хранители традиции Сергия Радонежского, последователи Нила (нестяжатели) исходили из любви к человеку. Содержание нестяжательства можно выразить на современном языке следующим образом: «Богатство человека отнюдь не в деньгах и дорогих вещах, оно заключается в глубинном постижении бытия, стяжании красоты и гармонии мира, создании высоконравственного порядка». Здесь перед вами интереснейший феномен — понимание красоты как святости и святости как красоты, причем «красота тесно связана в русской народной психологии с трудным усилием самоотречения» (1, 58). Этот феномен выражается не только в фольклорных песнях о царевиче Иосафе, уходящем от роскоши царского дворца в суровую пустыню (аналогичен и поступок Будды), но и русской иконописи, этом «умозрении в красках», в красоте красноречия, или «витийства» церковного.

Феномен нестяжательства, восхищение святостью и красотой проходит через всю русскую историю, через русскую словесность, через историю нравов. Ведь осуществление христианской нравственности возможно через иконопись, архитектуру храмов и слово. Ярким примером служит творчество Андрея Рублева, в чьей иконописи божественная красота выступает критерием истины, а также выражены народная мечта о мире, спокойствии, благополучии и человеческой близости. Традиции Андрея Рублева видны в искусстве иконописания Дионисия, Даниила Черного, Симона Ушакова, Истомы Савина и др. О них писал грек, диакон Павел Алеппский, побывавший в 1666 году в России, что «иконописцы… не имеют себе подобных на лице земли по своему искусству, тонкости письма в мастерстве… Жаль, что люди с такими руками тленны» (207, 175). Достижения иконописи вошли в плоть и кровь русской культуры XVIII–XIX вв., оказывая влияние на нравственный облик верующих людей путем очищения души от мерзостей жизни.

Эстетическое воздействие исходило и от красоты храмов, выстроенных во многих городах, о которых можно говорить как о городах–заповедниках: Суздаль, Ростов Великий, Переяславль Залесский, Кириллов и др. Наши храмы — монументальные, веселые и украшенные, что отличает их от соборов Западной Европы. Если хотите, тут даже какой–то элемент веселой красоты: православное христианство — самое веселое христианство. Помните у Тютчева: «Я лютеран люблю богослуженье»?; но поэт подчеркивает мрачность этого богослужения, к тому же следует иметь в виду, что и католические храмы суровы в своей грандиозности. Тогда как русский храм, благодаря светлому, сияющему иконостасу, благодаря очеловеченному устройству пространства, его космизму и золоту огня, просто красив и весел. Красота иконостасов храмов способствовала формированию у русского человека стойкости в годину суровых испытаний, закаляла его характер, на что обращает внимание А. Н.Муравьев, совершивший в начале прошлого века путешествие по святым местам русским (133), облагораживало нравы.

В возвышении нравов и духовенства, и верующих немалую роль играло и слово, проповедь, как шедевр святой красоты. Великолепным красноречием отличался знаменитый русский иерарх XVIII века — митрополит Платон. Сама Екатерина II говорила, что «отец Платон делает из нас, что хочет: хочет, чтобы мы плакали — и мы плачем» (149, 81). Он был искусен и тверд в отстаивании принципов православия среди придворных вольтерьянцев, умел ладить с окружающими и стремился путем обучения в гуманитарной школе воссоздать ученое и культурное духовенство. С ним по красноречию в XIX веке мог равняться митрополит Филарет (Дроздов), сюда следует прибавить имена митрополитов Гавриила (Петрова), Амвросия (Подобедова). Их проповеди представляют собою подлинные шедевры искусства слова и затрагивают глубокие духовно–нравственные проблемы. «Лучшие проповедники всегда собирали множество слушателей, — пишет А. Салтыков, — по их проповедям учились правильно жить» (237, 55). В проповедях излагались евангельские заповеди с содержащимися в них добродетелями: кротость, милосердие, любовь мира и тишины, нелюбостяжание и пр.

Эти проповеди оказывали влияние на общественную жизнь, причем благочестие и другие добродетели выражались различными путями. Так, митрополит Вениамин (Фед–ченков) в книге «Божьи люди» пишет о влиянии святых старцев Оптиной пустыни на мирян (среди них были не только простые люди, чьи озябшие души согревались любовью евангельской, но и князья, и Л. Толстой, Достоевский и др.) и священнослужителей. Он приводит в качестве примера решение семейного конфликта, возникшего в семье одного священника, отцом Анатолием. Суть дела состояла в том, что священник женится по любви, получает приход в городе и начинает строить храм. Все хорошо, только он стал из–за стройки опаздывать к обеду, что вызвало неудовольствие матушки; в итоге дилемма: что или кого кого предпочесть — храм или жену? «Конечно, — сказал о. Анатолий, — и храм строить — великое дело; но и мир семейный хранить — тоже святое Божие повеление… Нужно сочетать и храм, и семейный мир. Иначе Богу неугодно будет и строение храма» (41, 22–23). Таким образом святые старцы разгоняли тьму в сердцах человеческих, мудро разрешая жизненные вопросы.

Благочестие находило и другие формы своего выражения — в создании церковных братств и благотворительных обществ; их с середины XIX века к началу нашего столетия было более 700. Эти братства крепко цементировались высокой нравственностью, высокими нравами; в них воплощался на практике дух христианской соборности. Они имели школы, типографии, больницы, занимались различными формами просветительской и миссионерской деятельности, благотворительностью, в их распоряжении находились храмы и монастыри. Отмечая огромную эффективность, в том числе и экономическую, деятельности таких братств, А. Салтыков приводит в качестве рядового примера данные о четвертьвековой работе Попечительного совета о бедных при московской Николо — Ваганьковской церкви (до 1903 года): школа для бедных с значительным обеспечением 90 учениц, богадельня на 20 человек с полным содержанием и денежная и вещевая помощь нуждающимся ежегодно до 1320 рублей (237, 54–55). И это в одном храме, а таких было тысячи по всей стране.

Занимались благотворительной деятельностью и иерархи русской церкви, среди них был и владыка (будущий патриарх всея Руси) Тихон, жертвующий на нужды монастырей деньги из личных сбережений, бичующий при этом лень, стяжательство, беззаконие, презрение к семейной жизни и пр. (53, 23). Он скорбел о том, что в обществе происходит разложение нравов, когда террористические акты, грабежи получают научное обоснование в речах вождей плодящихся, как грибы после дождя, партий «прогрессивного» толка, и радовался появлению новых благотворительных обществ, быстрому экономическому развитию России. В целом, оценивая нравы православного духовенства на протяжении всего существования Российской империи, следует сказать, что они выражали противоречия жизни; однако со временем проявилась тенденция к их облагораживанию, к приобретению все более цивилизованных форм, к отмиранию грубых и невежественных нравов.

При рассмотрении нравов купеческого сословия необходимо принимать во внимание то, что они описываются в записках иностранцев, побывавших в нашем отечестве, и во многих произведениях русских писателей преимущественно в черных тонах. Так, немецкий дипломат и путешественник С. фон Герберштейн (XVI в.) и немецкий ученый и путешественник А. Олеарий (XVII в.), посетившие Московию, в один голос утверждают о величайшем лукавстве и обмане, ловкости и изворотливости московских купцов (58, 144). Однако в этом плане московские купцы по своим нравам ничем не отличаются от своих собратьев в Западной Европе (33, 13). Почти такую же картину купеческих нравов (бесчестности и плутоватости), в общем, дает и русская литература, где купцы показываются, как правило, плутами и мошенниками, любителями надуть ближнего при сделке, самодурами в быту, больше всего на свете любящими деньги. У знаменитого баснописца И. Крылова в басне «Купец» говориться о наставлениях, даваемых купцом своему племяннику: «Торгуй по–моему, так будешь не внакладе». Он приводит пример, как сбыть гнилое сукно за хорошее английское. Однако прогорел сам купец, с коим покупатель расплатился фальшивой купюрой. В этой басне характерны заключительные строки:

В «Ревизоре» Гоголя городничий называет купцов «само–варниками», «аршинниками», «протобестиями», «надувалами морскими». Наиболее беспристрастно нравы русской купеческой среды изображены в произведениях А. Островского, отмечающего при этом пороки и недостатки всех сословий общества; особенно знамениты его пьесы «Свои люди — сочтемся!» и «Гроза». Не следует забывать, что П. И.Мельников (А. Печерский) в своей хронике «В лесах» уловил значение купцов в начавшемся развитии российской экономики, когда один из героев говорит, что когда по–древнему благочестивый, смышленый человек с хорошим достатком начал, дело — и разбогател народ, стал жить лучше. В связи с такой ситуацией нужна объективная картина нравов купеческого сословия, и хотя момент субъективности невозможно исключить, постараемся дать изображение этих нравов в их эволюции.