Поэма называлась «Сокровищница тайн». Она — как бы собрание бесед о смысле жизни и назначении ее. Название поэмы происходит от исламского предания: Мухаммед однажды вознесся на небо и увидел под небесным престолом закрытое на замок помещение. Разумеется, замок его удивил, и он спросил архангела Джибраила (Гавриила): «Что это за место?» И архангел ответил: «О посланник божий, это сокровищница глубоких мыслей, а языки поэтов — ключи к ней».
Слова архангела — признание высокой роли поэзии на Востоке, сокровенной, почти мистической функции поэта, связывающего своим творчеством человека с высшим миром. В этом предании как бы завет поэтам — раскрывать извечные тайны вселенной.
Первая поэма Низами была сложной и необычной. Крупнейший исследователь его творчества Е. Э. Бертельс говорил о «Сокровищнице тайн»: «Поэма требует не только перевода, а одновременно и пространного комментария, раскрывающего всю ее глубину и беспримерную тонкость построения. Можно сказать, что эта поэма — одно из труднейших произведений на персидском языке. Это ощущалось и учеными Востока, создавшими ряд толкований к этой книге».
В ночном безмолвии поэт слышит внутренний голос, который велит отказаться от стремления к наружной видимости вещей и вернуться к себе — единственному другу. Поэт подчиняется, ему удается заглянуть в самого себя и найти там Султана — собственное сердце.
Таково вступление к поэме.
Далее поэма делится на двадцать макала — бесед.
В каждой беседе разбирается одна основная мысль. В первой — о грехопадении человека и силе прощения. Во второй — о справедливости. В третьей — о превратности судьбы… И каждая завершается притчей, иллюстрирующей смысл беседы. В четвертой беседе Низами рассказывает о старухе, которая не побоялась обвинить султана Санджара в том, что, покровительствуя вероломным и жестоким вельможам, он не только угнетает свой народ, но и готовит этим гибель своей державы. Султан не прислушался к словам старухи, и его царство погибло. Словно забыв, что он — наблюдатель, Низами гневно входит в собственную поэму:
И нет правосудья сейчас на Земле,
Ищи его лишь на Симурга крыле,
И стыд позабыт под окном голубым,
И честь на земном этом шаре — как дым.
Вставай, Низами, и заплачь от стыда,
Плачь кровью над тем, кому кровь — как вода![8]
Никому не известный поэт из Гянджи замахивается на сложную философскую поэму о смысле вещей. Но поэма умозрительна и суховата. В ней много мыслей, но нет людей.
Когда впоследствии будут рождаться все новые подражания «Сокровищнице тайн», никто не задумается, что их источник — первый опыт Низами, его вызов миру. Возникнет общепринятый образ Низами — праведного и мудрого шейха, к седобородому портрету которого эта поэма достойно приложима. Но седобородый мудрый шейх — это еще далеко впереди. Пока поэт не женат, беден, а надо кормить мать и младших братьев.
Поэма была закончена. Найден псевдоним: Низами Гянджеви (Гянджийский). Кто-то из друзей ее прочел. Ее хвалили или хулили — легко представить, как снисходительны могут быть друзья к поэтическим опытам своего соседа. Ведь настоящие поэты живут при шахских дворах и ходят в парче. Настоящий поэт не живет в соседнем бедном доме.
Нелегко стать пророком в собственном отечестве.
Но поэма написана. И ее надо продать. Именно продать. Иначе ее не перепишут писцы, не прочтут знатоки, она сгинет в ремесленном квартале Гянджи, как сгинет в безвестности и ее автор. Соседи могут оцепить газель или касыду, но отвернутся от философских глубин, раскрытых в таинственных и сложных стихах.
Поэму удалось пристроить далеко не сразу. Местные правители и слышать о ней не хотели. У них были свои поэты. В конце концов покровителя изящной словесности удалось отыскать. Правда, не близко. Это был правитель Эрзинджана в Малой Азии Фахр ад-Дин Бехрамшах ибн Дауд. Низами посвятил ему поэму и отправил ее в далекое путешествие. А сам остался в тягостной неизвестности.
О дальнейших событиях рассказывает историк ибн Биби. Правда, написаны им приведенные ниже строки много позже, когда Низами был уже признан. Поэтому к словам историка следует относиться осторожно.
«Творец слов ходжа Низами Гянджеви, — сообщает историк, — сложил в стихах словно ожерелье из крупных жемчугов и послал его величеству как дар и приношение. Царь послал ему в награду с одним из наибов, который был достоин вести с ним беседу, пять тысяч динаров золотом, пять оседланных коней с убранством, пять иноходцев-мулов и почетные халаты, расшитые самоцветами. Книгу эту повелитель одобрил и сказал: „Если бы было возможно, то целые казнохранилища и сокровищницы послал бы я в дар за эту книгу, которая сложена в стихах, подобных жемчугам, ибо мое имя благодаря ей сохранится вечно…“»
Даже если владыка Эрзинджана и оценил поэму по достоинству и не пожалел иноходцев и золота, то они до Низами не дошли. Ни сам Низами, не таивший от читателя своих имущественных дел, ни его современники не говорят о сказочном даре.
Скорее всего поэма Фахр ад-Дину понравилась, какая-то награда Низами была отправлена. Может быть, дошла до него, а может, и нет.
Но главного Низами добился. Поэму прочли. О поэме заговорили. Поэма стала настолько знаменита, что на одном лишь фарси сохранилось более сорока подражаний ей.
Известно, что через некоторое время список поэмы попал к правителю Дербенда. Тот был глубоко тронут ее глубиной и совершенством. Возможно, он даже произнес небольшую речь придворным поэтам о том, каких вершин достигла поэзия в иных странах и как прискорбно, что ничего подобного при его дворе не создано. Поэты согласились, потому что чужеземцы не были соперниками.
И тут какой-то слишком осведомленный наиб влез с нетактичным предположением, не тот ли это Низами из соседней Гянджи, что пишет недурные газели. Подпялся возмущенный шум: как можно даже подумать такое! Правитель приказал на всякий случай выяснить это дело. Вскоре пришло подтверждение, что это именно тот Низами. Гнев правителя был ужасен, обида на советников страшна, а когда он узнал и о том, что Низами тщетно обращался к его двору, прося разрешения посвятить поэму именно дербендскому атабеку, то разогнал своих поэтов. И хотя поэма посвящена не ему и надежды войти в историю как покровитель Низами у него не осталось, он все же решил сделать ему подарок. И именно этим бескорыстным даром вошел в историю. Он послал в дар гянджийскому поэту половецкую рабыню Афак. Красивую, молодую рабыню, купленную для себя, но оказавшуюся слишком неукротимой степнячкой.
Можно представить себе удивление гянджийцев, когда вслед за послами из Эрзинджана к скромному дому Низами подъехало посольство правителя Дербенда.
Через несколько месяцев Низами женился на половчанке.
Половцы (кипчаки) — славный степной народ! Его давно уже нет, а он существует, кровь половецкая течет в крови многих русских, монголов, венгров, грузин, азербайджанцев. Жены половецкие дарили степную кровь и вольнолюбивый нрав русским княжичам, венгерским рыцарям, грузинским азнаурам, монгольским нукерам. Народы не исчезают, даже если перестают существовать.
Низами был странным, по меркам того времени, человеком. Мусульманин, он придерживался иных воззрений иа любовь и брак. Недаром в его поэмах женщины так самостоятельны, предприимчивы и независимы. Они — ведущая сила в любви, они — хранители морали и чести. Низами был убежден, что у мужчины может быть только одна жена, только одна любимая:
У мужа, у которого много жен, никого близкого нет…
Если хочешь, чтобы цельным был твой сын, словно сердце,
Пусть имеет одного отца и одну мать.
Афак была великой любовью Низами. И именно ее видишь в образах смелых и благородных красавиц его поэм. Хочется думать — а к этому есть основания, — что именно любовь к Афак изменила творчество Низами. Казалось бы, теперь, получив признание монархов и знатоков поэзии, Низами станет поэтом-философом, мистиком, мудрецом. Но молодой мудрец познал любовь. И все последующие годы он будет воспевать ее — свою Афак:
Величавая обликом, прекрасная, разумная.
Прислал мне ее владетель Дербенда.
Ее шелка — кольчуга и даже крепче кольчуги железной.
Она недоступна для тех, кто искал ее любви.
Вельмож она отвергла,
Мне же в супружестве постелила изголовье.
Судьба дала Низами четыре года счастья, дала ему сына Мухаммеда — самое дорогое после Афак существо на свете. И потом отняла у него жену: Афак умерла в 1180 году.
Удивительны сила и постоянство любви этого человека. Всю жизнь до последнего вздоха Низами будет воспевать Афак. В шестьдесят лет он напишет о ней:
