2 ноября, на следующий день после публикации новиковских откровений, парижская газета «L'Epoque» напечатала редакционную статью Б. Лаверня (Bernard Lavergne). Из нее видно, что автор тоже владел информацией о военных планах Сталина, которая циркулировала тогда в Европе как в журналистских, так и в дипломатических кругах, хотя относился к ней скептически. Он писал, что Сталин рассчитывает на затяжную войну, которая истощит обе стороны. Когда это произойдет, для Советского Союза наступит время действовать. В статье также говорилось об уверенности Сталина в том, что Германия будет нацией, наиболее восприимчивой к большевизации.
3 ноября в британской газете «The Scotsman» корреспондент дипломатического ведомства опубликовал краткую характеристику инструкций, разосланных из Москвы в советские посольства за рубежом. Корреспондент не указал источник получения информации, но очевидно, что он был знаком с директивой, посланной балканским партиям, которая затем оказалась в распоряжении румынского премьера Калинеску.
Таким образом, было несколько сообщений как о речи Сталина, так и о последовавших инструкциях. Этой информацией располагал не только Рюффен, но и другие люди, не связанные между собой. Разумеется, новые факты усложняют исследование этого сюжета, но в то же время подтверждают, что разные люди в разных странах, независимо друг от друга, вряд ли занимались общим делом — фальсификацией сталинской речи.
IV. Случ, как и другие историки, разделяющие его точку зрения, в качестве одного из основных аргументов против достоверности факта сталинской речи приводит довод об отсутствии заседания Политбюро 19 августа 1939 г. Случ доказал, что не было расширенного заседания Политбюро, о котором говорится в сообщении агентства Гавас. Но никто не доказал, что члены Политбюро вообще не собирались в тот день. То, что этот факт не зафиксирован ни в протоколах Политбюро, ни в журнале посетителей кабинета Сталина, — это не аргумент. В сталинской практике управления Советским Союзом мог быть протокол без Политбюро и Политбюро без протокола, а главное — вполне могло быть Политбюро без Политбюро. Здесь важно то, что они проговариваются. Случ правильно обратил внимание на фрагмент «если мы примем известное вам предложение Германии»: этот фрагмент указывает на информированную руководящую пятерку — Сталин, Молотов, Ворошилов, Микоян, Каганович и не входивших в нее Жданова и Берию. По имеющимся данным, именно они тогда принимали решения по внешней политике, не фиксировавшиеся даже в «особой папке» Политбюро. Кстати, в ней нет не только следов речи Сталина, но и вообще никаких следов подготовки к заключению советско-германского договора 23 августа и тем более секретного дополнительного протокола к нему.
V. Большая часть статьи Случа посвящена доказательству факта, что руководство Коминтерна не знало о планах Сталина, направленных на сближение с Берлином. Случ исходит из убеждения, что руководство Коминтерна рассматривалось в Кремле «в качестве одного из инструментов советской внешней политики». Есть свидетельства противоположного характера, подтверждающие, что Сталин игнорировал руководство Коминтерна, но при этом пользовался его именем. Говоря о Коминтерне, Случ оставил за кадром вопрос о такой невидимой части Коминтерна, как Служба связи (СС), преемница Отдела международной связи (ОМС) конца 1920-х — начала 1930-х годов. Именно она обеспечивала связь с большинством компартий, пунктами связи Коминтерна и его резидентурой во многих странах мира. После 1927 г. все легальные работники были заменены лицами с иностранными паспортами. Для связи с этими нелегальными представителями ОМСа, передачи им денег и т. д. назначался кто-либо из уже работавших в посольстве сотрудников, выполнявших задания отдела по совместительству. Именно таким образом были переданы «надлежащие инструкции для коммунистической партии за рубежом», о которых шла речь в сообщении Гавас. Еще до вовлечения Коминтерна в обсуждение этих вопросов советские полпредства за рубежом направили некоторым коммунистическим партиям не только разъяснения о пакте, но и конкретные инструкции. Подготовленные, между прочим, от имени Коминтерна, они имели следующее название: «Официальные правительственные инструкции, посланные из Москвы в дипломатические миссии СССР, учрежденные на Балканах». Эти инструкции были выработаны до появления какой-либо резолюции Коминтерна, определявшей позицию компартий по отношению к пакту. Вспомним информацию в газете «The Scotsman» от 3 ноября 1939 г. о том, что эти «инструкции» появились в дипломатических миссиях СССР за рубежом уже спустя несколько дней после заключения советско-германского договора.
Имеющиеся в нашем распоряжении две копии «инструкций» практически идентичны, хотя одна на немецком, а другая на французском языке. На немецкой копии есть указание, что это перевод с румынского, на французской — с болгарского. Именно эти инструкции, переданные из Москвы, оказались у румынского премьера Калинеску, который, в свою очередь, передал их немецкому посланнику В. Фабрициусу. Отправляя их в Берлин, Фабрициус, наряду со своим мнением о том, что это британская дезинформация, указал также, что они поступили из советских дипломатических представительств. Текст «инструкций» (док. № 6) приводится в переводе с французского. Эти инструкции по содержанию весьма осторожны и скорее представляют не конкретные указания, а попытку прозондировать почву.
В сообщении агентства Гавас упоминается Д.З. Мануильский, которому совместно с Г. Димитровым было поручено «под личным руководством Сталина разработать надлежащие инструкции для коммунистической партии за рубежом». Случ приводит сведения, свидетельствующие о том, что «руководство Коминтерна продолжало действовать в духе традиционных установок, не имея ясного представления о произошедших кардинальных переменах во внешнеполитическом курсе Кремля после 23 августа». Есть основания полагать, что именно в силу неожиданности поворота в советской внешней политике Мануильский по указанию Сталина некоторое время вел двойную игру с руководителями зарубежных коммунистических партий. Судя по разговорам с И. Хернандесом, К. Готвальдом и В. Пиком, Мануильский был в курсе предпринимаемых кардинальных перемен во внешней политике Кремля, поэтому уже в дни заключения пакта он заговорил о том, что «мировым капиталистам предстоит период катастроф», «если капиталисты хотят уничтожить друг друга, надо позволить им это», что «война закончится революцией», что «наша цель ликвидировать Польшу», что «мы должны сделать то, что на первый взгляд кажется абсурдом», то есть, по сути, осторожно излагал те положения, которые содержатся в имеющемся у нас тексте сталинской речи.
Димитрова Сталин принял только 7 сентября. Говоря о состоявшейся беседе, в которой участвовали Молотов и Жданов, Случ не соглашается с мнением одного из авторов этой статьи, что «содержание записи Г. Димитрова вполне соответствует тому, о чем Сталин говорил 19 августа». Вместе с тем он признает, что в димитровской записи разговора со Сталиным «налицо явная заинтересованность Сталина в крупном и затяжном военном конфликте между враждующими сторонами, результатом которого должно стать их взаимное ослабление». Случ отмечает, что «действительно стержневая для Сталина мысль выражена ненавязчиво, с использованием почти «домашней» лексики».
Конечно, 7 сентября, когда основная часть задуманного была выполнена, Сталин вел себя иначе, чем в дни, предшествовавшие подписанию советско-германского договора и секретного дополнительного протокола 23 августа. И здесь следует согласиться со словами сожаления Б. Бонвеча (Случ приводит их в своей статье) о том, что «российские историки в наше время должны знать о Сталине, процедуре принятия решений на Политбюро и т. п. значительно больше», чем Йеккель в 1950-х годах. Достойно сожаления также и то, насколько современные российские историки до сих пор не понимают Сталина и насколько до сих пор верят ему «на слово»!
Вместе с тем есть вопросы, на которые и сейчас нет ответа. Кто передал текст сталинской речи журналисту Рюффену 27 ноября? Сам он сообщил только следующее: «На протяжении трех недель, то есть с начала ноября 1939 г. (а на самом деле, как видим, даже раньше. — Авт.), среди журналистов и политиков курсировали слухи о совершенно секретном заседании Политбюро ЦК ВКП(б), принявшем исключительно важное решение, касающееся войны». Рюффен «предпринял попытки получить более точную информацию, — пишет Случ, — но они оказались безрезультатными. И вдруг представилась возможность войти в контакт с высокопоставленным лицом, чья информированность не вызывала сомнений. Это лицо и предоставило все необходимые сведения, которые Рюффен записал как можно точнее». Уместно предположение, что автором или распорядительным заказчиком такого изложения речи Сталина в тех условиях мог быть только сам Сталин. Целью распространения этого текста и последовавших инструкций коммунистическим партиям европейских стран было дестабилизировать ситуацию в Европе. Ни подтвердить это предположение, ни опровергнуть его пока невозможно.
