В тот момент последовал второй сигнал, и в море вышло множество триер, а вместе с ними и другие суда, одни позади, другие рядом. Тут уж наши приободрились, а враги в ужасе застыли на месте.
Когда триеры пересекли море и оказались у самых челнов, варварский строй рассыпался, цепь разорвалась, некоторые корабли дерзнули остаться на месте, но большая часть их обратилась в бегство…
И устроили тогда варварам истинное кровопускание, казалось, будто излившийся из рек поток крови окрасил море» [79].
По сведениям еще одного византийского историка XI в. Михаила Атталиата (1030/35—1085/1100 гг.), русский флот насчитывал четыреста военных судов.
Стоит ли доверять этому сообщению? Вообще говоря, сведения авторов раннего Средневековья о военных флотах, насчитывавших несколько сотен (и даже тысяч!) военных судов, по меньшей мере, вызывают недоумение. В отсутствие сколько-нибудь надежных средств связи управлять такой армадой было бы выше человеческих сил. А ведь в XI в. даже не существовало системы передачи команд с помощью сигнальных флажков. Сигналы, которые, сидя на холме, подавал византийский император своему флоту, были самого примитивного уровня и вряд ли позволяли управлять кораблями непосредственно в момент боя.
Выше уже было высказано предположение, что в этом походе вполне мог принимать участие Ингвар Путешественник. Тем более что в «Повести временных лет» в связи с этим походом в последний раз упоминаются варяги-наемники. Однако среди историков существует и другое мнение относительно того, как звали предводителя варягов, участвовавших в этом походе. Называют имя будущего норвежского конунга Харальда Сурового. Действительно, около 1043 года Харальд вернулся из Византии на Русь и примерно полтора-два года находился при дворе Ярослава Мудрого, готовясь к борьбе за норвежский престол. Однако каких-либо прямых указаний на участие Харальда в этом походе в источниках нет.
Между тем в «Саге об Ингваре Путешественнике» содержатся некоторые косвенные доказательства участия Ингвара в неудачном походе Владимира Ярославича. В образной форме автор саги повествует о пяти шевелящихся островах, с которыми пришлось столкнуться нашему герою. Неожиданно один из островов подплыл к кораблям варягов и стал забрасывать их градом камней. Варяги поспешно укрылись и стали стрелять. Когда нападавшие обнаружили, что их противник достаточно силен и не собирается сдаваться, они стали раздувать огонь горном в разожженной печи, «и было от этого много шума». Через некоторое время из медной трубы, стоявшей на корабле нападавших, вылетело большое пламя, охватившее один из кораблей Ингвара. Корабль превратился в пылающий факел.
Как устроена огнеметная установка, Ингвар мог видеть только у византийцев, которые широко применяли «греческий огонь». Описание того, как действует это смертоносное оружие, — единственное в древнескандинавской литературе. Западные европейцы, с которыми чаще всего приходилось сталкиваться норманнам, ничего подобного не знали. Следовательно, это описание мог оставить только человек, видевший в бою византийские корабли.
И все же то ли самое несчастливое для русов сражение зафиксировала устная традиция, послужившая основой для саги? Не может ли быть так, что в повествовании саги об Ингваре Путешественнике переплелись факты, имеющие отношение к самым разным событиям и эпохам?
Допустим, что Ингвар все-таки принимал участие в этом походе, а затем благополучно избежал пленения. Дальнейший путь Ингвара, следуя сообщению саги, лежал в «Серкланд», т. е. в страну сарацин [80]. Однако если полностью довериться саге, то мы оказываемся в тупике неразрешимых географических противоречий. Чего стоит одно только упоминание в саге Красного моря, куда, как выяснилось, впадала самая большая из трех рек, пленившая воображение Ингвара. В раннесредневековой географической литературе Красным морем называлась южная часть окружающего мир океана. Т. е. Ингвар доплыл до пределов мира, и дальше плыть ему было уже некуда.
На обратном пути, после смерти Ингвара, его сподвижники разделились. Кетиль как самый многоопытный быстро добрался до Гард. А вот Вальдимару пришлось поблуждать по незнакомым морям. Пропутешествовав по свету, Вальдимар вернулся обратно на то место, где участникам экспедиции пришлось столкнуться с жестокими пламеметателями. Как уже было сказано, это могло произойти только в одном месте — в Византии. Непонятно, каким образом с одним кораблем ему удалось достичь Миклагарда [81].
Вывод, который можно сделать из путаных и противоречивых сообщений саги, неутешителен. Основываясь на этих сообщениях, невозможно воссоздать более-менее точный маршрут экспедиции Ингвара Путешественника. Мы должны либо увязывать ее с походом Владимира Ярославича, либо искать другие причины путешествия варягов в Серкланд.
Глава шестая. Закат эпохи викингов
Время викингов неудержимо стремилось к своему концу. На смену прежним героическим конунгам, разделявшим со своей дружиной все превратности дальних морских походов, пришли правители, мало чем отличавшиеся от других особ королевской крови, коих было немало в тогдашнем мире. Христианизация скандинавских стран сделала их частью западноевропейской цивилизации, в которой уже не было места викингам. Но прежде чем окончательно уйти в небытие, эпоха викингов подарила нам еще одного своего выдающегося представителя, оставившего яркий след в истории.
О Харальде Суровом нам известно достаточно много, чтобы составить более-менее полное представление о его личности и деяниях.
В пятнадцатилетнем возрасте Харальд принимал участие в битве при Стикластадире. Когда в гуще сражения пал его сводный брат Олав Харальдссон и стало ясно, что чаша весов окончательно склонилась на сторону восставшей норвежской знати, один из соратников погибшего конунга помог израненному Харальду выбраться из боя. Он привел его к некоему местному бонду, жившему в лесу, вдали от людей. С его помощью молодой человек залечил свои раны. Восстановив свои силы, он отправился в путь. Через мыс Киль Харальд добрался до Швеции, а на другую весну прибыл в Гардарики.
По обычаю многих знатных скандинавов, Харальд поступил на службу к Ярославу Мудрому. Вскоре Харальду представилась прекрасная возможность проявить свое воинское мастерство. Конунг Ярицлейв отправился в поход против Польши и взял с собой юного варяга. Харальд оправдал возлагавшиеся на него надежды, ибо вскоре он уже стал хевдингом (т. е. начальником) над людьми конунга и вместе с ними совершил немало подвигов, подчиняя Ярицлейву новые племена и земли [82].
Смерть давнего врага Руси Болеслава привела к большим переменам во внутреннем и внешнем положении Польши. Довольно скоро выяснилось, что Польское государство — это колосс на глиняных ногах, державшийся исключительно благодаря кипучей энергии и авторитету покойного короля. Когда Болеслава не стало, его держава практически сразу же начала рассыпаться на части.
Вступивший на престол сын Болеслава Мешко II (1025–1034 гг. с перерывами) не обладал качествами, которые были присущи его отцу и теперь требовались в еще большей степени. Нельзя сказать, что это был совсем уж бездарный правитель. Однако во время его правления ситуация внутри самой Польши и вокруг нее складывалась таким образом, что совладать со всеми бедами, обрушившимися на поляков, мог только человек, наделенный недюжинными политическими и военными дарованиями, человек, верящий в себя и свои силы. У Мешко, в отличие от Болеслава, не было ни этих дарований, ни этой уверенности. А может быть, ему просто не хватало везения, как не хватает его многим из нас?
Вначале Мешко пробовал разговаривать с позиции силы со своими соседями. Ни к чему хорошему это не привело. Киевская Русь и Германия приложили все силы к тому, чтобы не дать полякам вновь усилиться на международной арене. Был возобновлен русско-немецкий союз, который стал надежным противовесом польской экспансии.
В течение нескольких лет Мешко удавалось сдерживать плохо скоординированное наступление русских и немцев на рубежи своего государства и одновременно подавлять недовольство польской знати. Однако в 1031 году ситуация изменилась кардинальным образом. Польша подверглась мощному нападению сразу с двух сторон: со стороны Руси и со стороны Германии.
Об этой военной кампании, совсем не похожей на предыдущие, повествует Випон в своем «Жизнеописании императора Конрада». На сей раз против Мешко выступил также Оттон, ранее бежавший на Русь и нашедший приют при дворе Ярослава Мудрого. Конрад и Оттон договорились о совместных действиях против польского короля. Они вели наступление каждый на своем театре военных действий. Оказавшиеся между двумя сильными врагами поляки потерпели поражение.
