Установив эти два облика войны, которым соответствуют различные направления стратегической мысли, Клаузевиц определяет тот или иной облик войны в зависимости от размеров наших политических требований, а также требований противника («О войне», стр. 531), выражаемых в тех или иных целях войны: сокрушение противника или ограниченная цель.
Клаузевиц подчеркивает в этом вопросе об облике войны субъективный фактор — стремление той или другой стороны, упуская из виду природу противоречий, приводящих к столкновению, придающую конфликтам различного типа различную степень напряжения. Политическая и экономическая суть противоречий между классами и государствами не является предметом его исследований.
В последней главе «Напряжение и покой» Клаузевиц подходит к определению понятия кризиса, создающего на войне такие напряжения во всей обстановке, при которых самое незначительное боевое усилие может вызвать величайшие последствия, так как все подготовлено для крупного сдвига. «Канонада под Вальми (первое успешное сопротивление армии французской революции в 1792 году — А. С.) имела более решительные последствия, чем битва под Гохкирхом». «Результат напоминает в этом случае действие хорошо заложенного и забитого минного горна, между тем как событие, само по себе столь же крупное, но происшедшее в периоде покоя, скорее напоминает вспышку пороховой массы на открытом воздухе».
Эта мысль чрезвычайно важна. Кризис представляет такие трудные переживания, от которых всемерно стремятся уклониться бесталанные генералы и полководцы. Последние всегда стремятся одержать победу в состоянии покоя, и тратят даром силы своих войск.
К сожалению, эта насыщенная диалектикой глава труда Клаузевица обрывается им на самом интересном месте, и он представляет воображению читателя дорабатывать важную тему о кризисе. В письме к Гнейзенау 4 марта 1817 года, т. е. в то время, когда, вероятно, набрасывалась эта часть, Клаузевиц заметил: «у меня несчастная склонность — развивать все из самого себя». Вот этой авторской борьбой со склонностью к дедукции, стремлением дисциплинировать свое мышление и не отрываться от опыта истории и объясняется усеченность глав, с которых началась работа над капитальным трудом.
Четвертая часть — «Бой» — устарела в тактико-техническом отношении, но сохранила свое методологическое значение[25]. Клаузевиц правильно подчеркивает значение боя, посвящает сильные главы генеральному сражению, но исходная точка его рассуждений о «характере современного сражения» страдает односторонностью.
Внимание Клаузевица привлекают сражения, дающие полупобеды, позднейшей наполеоновской эпохи 1812–1813 годов; он, очевидно, находится под впечатлением Бородина. Клаузевиц идеализирует «абсолютную войну», но военная стихия предстает перед нами здесь как сражение на истощение, в котором маневр не играет сколько-нибудь заметной роли, которое развивается медленным темпом, так, как горят сырые дрова, и кончается бухгалтерским подсчетом израсходованного и еще сохранившегося свежего резерва.
Этот закат наполеоновского военного искусства, обусловленный резким ухудшением состава укомплектований, включением в армию не вполне надежных немецких контингентов, удалением на тысячу километров в пустынные русские земли или нахождением в центре охваченной освободительным движением Германии, выразился в бессилии маневра.
Клаузевиц, пылавший ненавистью к проповедникам ученого маневрирования, которые брались выиграть войну без боя, при помощи одних хитроумных комбинаций, впадает здесь в противоположную крайность, выдвигая на первый план прямой удар, и не уделяет никакого внимания стратегическому плану и подготовке сражения в стратегическом отношении. Идея «Канн», т. е. сражения, приводящего к полному сокрушению противника, отсутствует полностью; совершенно не учитывается и любимый прием Наполеона в его лучшую пору — выходить предварительно на сообщения противника и создавать таким образом весьма решительную расстановку сил в сражении с перевернутым фронтом.
Вообще, сам Клаузевиц различает в стратегии две части, из коих одна ближе граничит с политикой, а другая — с тактикой. В настоящее время эта последняя часть обычно выделяется из стратегии особо в теорию оперативного искусства. Эта область стратегии не лежит в центре внимания Клаузевица и не составляет сильнейшей части его труда.
Наполеон по поводу аустерлицкого сражения заметил: «очень часто уже план кампании заключает в своем зародыше и план генерального сражения; но лишь военные с большим опытом поймут эту мысль». Клаузевиц долгое время отрицал ее, предоставляя все оформление сражения тактике.
Еще в предпоследней части своего труда, в главе о наступательном сражении, Клаузевиц утверждает, что представление о том, что наступление во фланг, приводящее к сражению с перевернутым фронтом, будто бы с самого начала должно быть соединено с охватывающим стратегическим наступлением, является ошибочным («О войне», стр. 487). И лишь в самом конце своей работы, в последней главе восьмой части, Клаузевиц признает, что для полной победы «необходимо охватывающее наступление или сражение с перевернутым фронтом», почему и «существенной частью плана кампании является установление соответственного распорядка как в отношении группировки вооруженных сил, так и направления их» (стр. 583). Клаузевиц отсылает читателя по этому вопросу к особой главе «План кампании», которая осталась ненаписанной.
Часть пятая посвящена теме «Вооруженные силы». Здесь Клаузевиц спускается с высот философии к оперативным вопросам стратегии, говорит о ее основных элементах — театре войны, армии, походе, о группировке армии, маршах, расположении на отдых, снабжении. Речь идет об эпохе Наполеона, и эта часть в наше время в основном устарела. В последней главе Клаузевиц критикует предрассудки, связанные с преувеличенной оценкой в стратегии командующей местности. Были времена, когда ключом ко всем успехам в Европе считалось обладание Швейцарией, а ключ к Франции усматривали в Лангрском плато, на котором лежат истоки главнейших французских рек. «Господствующий район», «прикрывающая позиция», «ключ страны» — эти термины квалифицируются Клаузевицем как «пустая скорлупа без здорового зерна» (стр. 295).
Подобно Энгельсу во время Восточной войны (Маркс и Энгельс, т. X, стр. 611), Клаузевиц устанавливает знак равенства по отношению ко всем европейским армиям. «Армии в наши дни стали настолько схожи между собой и вооружением и снаряжением, и обучением, что между лучшими из них и худшими особо заметного различия в этом отношении не существует». Таким образом, с устранением различия в качестве техники и обучения, вопрос о соотношении сил решается почти исключительно численностью. Действительно, в 1813 году установилось известное равновесие качества между войсками клонившейся к закату бонапартистской Франции и войсками коалиции, в которых появились элементы, одушевленные национальным движением.
Это равенство, в основном сохранявшее силу до эпохи империализма в отношении развитых капиталистических стран, не представляет собой окончательный продукт исторической эволюции. Буржуазия всюду бросала максимум ресурсов на содержание армии. Но в эпоху империализма соотношение классовых сил и ход классовой борьбы вызывают громадные колебания моральных сил бойцов буржуазных армий. И, конечно, не может быть никакого сравнения между армией страны социализма, принципиально отличной от буржуазных армий, и этими последними.
Создание средств, которыми ведется война, не интересует Клаузевица. Внутреннюю политику Клаузевиц ощущает в основном лишь как неизбежный накладной расход. Только в последней, восьмой, части труда мы можем убедиться, что Клаузевиц лишь закрывает глаза на влияние внутренней политики, но хорошо понял все ее значение на опыте французской революции.
Обороне посвящена шестая, самая обширная, часть труда. Ей уделено 182 страницы (по изданию 1934 года в русском переводе), тогда как седьмая часть — наступление — сжата на 48 страницах. Однако часть об обороне включает вопросы наступления, а часть о наступлении представляет собой только наброски. Клаузевиц подробно разбирает сильные и слабые стороны обеих форм военных действий. Его тезис о том, что оборота «является более сильной формой ведения войны», вызывал в период между окончанием франко-прусской войны 1870 г. и началом мировой войны самые жестокие нападки немецких и французских военных критиков и профессоров. Гипнотизированные успешными наступательными войнами, которыми руководил один из идейных учеников Клаузевица — Мольтке, эти критики обвиняли Клаузевица в том, что его сбила с толку катастрофа, постигшая вторжение Наполеона в Россию в 1812 году, что его теория войны будто бы проникнута пацифизмом, и только высокий авторитет Клаузевица препятствовал этим критикам формулировать обвинение его в упадочнических и пораженческих настроениях.
