Я умираю от голода. До меня внезапно доходит, что целый день я ничего не ел. Мы делали наш восьмой вылет и не было времени перекусить между заданиями. После возвращения из каждой миссии должен быть написан отчет и направлен в группу, а по телефону уже поступают инструкции о проведении следующей операции. Тем временем наши самолеты заправляются, оружейники загружают боеприпасы, подвешивают бомбы, и мы взлетаем снова. Экипажи могут немного отдохнуть и даже что-то проглотить, но мне не приходится на это рассчитывать.
Я предполагаю, что мы идем уже больше часа, солнце начинает садиться, и наша одежда начинает постепенно замерзать. Вот что-то показалось впереди, или я ошибаюсь? Нет, там и впрямь что-то виднеется. В нашем направлении прямо на фоне солнечного сияния – из-за этого трудно рассмотреть детали – движутся три фигуры. Они уже в 300 метрах от нас. Эти люди, конечно же, нас уже заметили. Возможно, они занимали позицию на вершине одного из холмов. Рослые парни, без сомнения – румыны. Сейчас я могу рассмотреть их получше. Те, кто идет справа и слева, несут за плечами винтовки, тот, кто в середине, вооружен автоматом с круглым диском. Это молодой парень, двое других сорокалетнего возраста, должно быть, резервисты. Они одеты в коричнево-зеленую форму. Не делая никаких враждебных жестов, они подходят к нам ближе. Я внезапно соображаю, что на нас теперь нет никакой формы и поэтому они не могут разобрать, кто мы такие. Я спешно советую капралу убрать револьвер и сам прячу свой, на тот случай, если румыны занервничают и начнут стрелять. Трио останавливается в метре перед нами и разглядывает нас с любопытством. Я начинаю объяснять нашим союзникам, что мы – немцы, сделали вынужденную посадку и прошу их помочь нам с одеждой и едой, добавляя, что мы хотели бы вернуться в свою часть как можно скорее.
Я повторяю: «Мы немецкие летчики, сделали вынужденную посадку», но их лица мрачнеют, и в тот же самый момент я вижу три дула, направленных мне в грудь. Молодой парень мгновенно хватается за мою кобуру и вытаскивает оттуда револьвер. Они стояли спинами к солнцу. Сейчас я могу рассмотреть их получше. Серп и молот – значит, русские. Я ни на секунду не собираюсь сдаваться в плен, я думаю только о побеге. У меня один шанс из ста. За мою голову в России, должно быть, назначено хорошее вознаграждение, а если меня захватят живым, то награда, наверное, будет еще больше».[193]
(Рудель сбежал, получил пулевое ранение в плечо, но сумел спрятаться в поле, а затем все же выйти к своим.)
Давайте представим себе обстановку. Юг черноземной Украины, 20 марта. Описывая, почему немецкие истребители их в этом вылете не прикрывали, Рудель сообщил, что три дня шли дожди и аэродром в Раховке раскис настолько, что истребители вынуждены были перелететь на бетонную полосу в Одессу. Много ли надо было ума, чтобы понять, что, посадив семитонный самолет на паханом поле, поднять его будет невозможно? У Руделя столько ума не оказалось.
Если они были в 35 км к северу от участка железнодорожной линии Балта–Флорешти, то находились в глубоком тылу советских войск, более того, чтобы дойти до этой железнодорожной линии, им надо было пересечь дорогу, мост на которой они только что бомбили. Много ли надо было ума для понимания, что никаких румынских войск здесь в принципе не может быть? Рудель уже три года воевал на Восточном фронте, много ли надо было ума, чтобы запомнить, как выглядят солдаты Красной Армии, их форму и оружие?
Причем Рудель ведь написал это уже в Аргентине после войны, и, само собой, даже в этом эпизоде врет он безбожно. Дело было как-то совершенно не так, поскольку его бортстрелок Хенчель (переводчик Ковалев называет его Хеншелем) был заслуженным воином, кавалером Рыцарского Креста, и биографическая справка о нем так сообщает о его смерти: «HentscelErwin. Obfw. StG2. С октября 1941 г. летал бортрадистом-стрелком на Ju-87 Ханса-Ульриха Руделя. Выполнил 1490 боевых вылетов, из них 1200 с Руделем. 20.03.1944 г. Рудель совершил посадку за линией фронта, чтобы вывезти экипаж сбитого самолета, но его собственный Ju-87D-5, застряв в грязи, не смог взлететь. На следующий день, 21.03.1944 г., при попытке переплыть Днестр Хенчель утонул».[194]
То есть на самом деле Рудель с экипажами двух самолетов еще сутки пробыл на левом берегу Днестра, и только 21-го они начали переправляться. И раз Рудель это скрывает, то значит, действительность поступков майора Руделя была, видимо, еще более идиотской, нежели он описал их в мемуарах.
Поэтому немудрено, что во всей своей книге Рудель не дает ни единого момента личной командирской работы – он рассказывает только о том, как сам летал. И у меня, естественно, возник вопрос: а кто же тогда действительно командовал полком, командиром которого числился Рудель? И Рудель на этот счет проговаривает, когда описывает перелет в 1945 году на новый аэродром.
«По пути мы заправляемся в Ольмюце. Когда мы летим над Веной, командир противотанкового звена сообщает по радиотелефону:
«Мне придется сесть… двигатель отказывает».
Я очень недоволен этим, не столько из-за близких к истине подозрений, что неполадки связаны с фактом проживания его невесты в Вене, сколько потому, что вместе с ним летит мой операционный офицер лейтенант Вейсбах. Это означает, что Вейсбах будет отсутствовать, когда мы приземлимся на нашем новом аэродроме и мне самому придется сидеть на этом проклятом телефоне!»[195]
Из этих попыток переводчика перевести на русский должность лейтенанта Вейсбаха можно сделать вывод, что этот Вейсбах и командовал эскадрой «Иммельман», т. е. получал сообщения от пехотных дивизий, приказы из штаба авиакорпуса, заказы на бомбежку от авианаводчиков и давал команды группам и эскадрильям на боевые вылеты – то есть делал то, чем должен был бы быть занят Рудель большую часть своего времени, а Рудель увеличивал и увеличивал счет своим боевым вылетам.
Меня заинтересовал этот феномен, и я снова, уже более внимательно, прочел «Пилот «Штуки». И пришел к выводу, что Рудель от рождения был, мягко скажем, глуповат. У нас таких называют «тупой». И если это учитывать, то тогда воспоминания Руделя становятся понятны во всех своих эпизодах.
Так, к примеру, Э. Хартман, переезжая с родителями в Китай и обратно, тем не менее закончил гимназию в день своего 18-летия, а Рудель – в 20 лет. Его мать писала о его детстве, когда его называли Ули: «Ули решил стать крепче духом и телом, принялся закалять себя физическими упражнениями. Но, несмотря на достижения в этом, его школьные дела шли из рук вон плохо, и Ули не решался показать дневник для подписи отцу до самого последнего дня каникул. Когда я спросила его классного руководителя: «Как успехи моего мальчика?» – тот ответил: «Он очаровательный ребенок, но ученик отвратительный».[196]
После гимназии Рудель поступил в военно-воздушные силы, чтобы выучиться на пилота, и вскоре у летных инструкторов целого ряда училищ начала появляться заветная мечта – мечта избавиться от курсанта Руделя. Сначала, воспользовавшись организацией школы пилотов пикирующих бомбардировщиков, его выталкивают из школы летчиков-истребителей. В новой школе, воспользовавшись организацией школы летчиков-разведчиков, его выталкивают туда, но и летчика-разведчика из Руделя не получилось, и он в войне с Польшей летает наблюдателем-фотографом самолета-разведчика. И хотя за эту успешную войну Рудель получает Железный Крест 2-го класса и звание обер-лейтенанта, ему проваливают очередной экзамен и на летчика-наблюдателя, и из разведывательной эскадрильи снова переводят в учебный полк, где Руделя, учитывая его звание, делают адъютантом командира. Тот, не подумавши, решил слетать по делам с Руделем в качестве пилота, и они чуть не разбились. После этого в учебном полку решили, что Рудель уже достаточно подготовлен как пилот, и отправили его в боевой полк пикирующих бомбардировщиков (2-ю эскадру), но там Руделя хорошо знали и самолет ему никто давать не собирался. Итак, если немецкая система подготовки готовила летчиков за 1– 2 года, то Руделя начали готовить в 1936 году, а к середине 1941 года он все еще не умел летать. При этом сам Рудель всеми силами стремился стать летчиком! Как это объяснить?
Сам Рудель объясняет это тем, что его нигде не любили за то, что он вместо вечерних выпивок за картами с товарищами выпивал стакан молока и шел заниматься спортом. Поклонники Руделя это объяснение принимают за чистую монету, а я бы хотел заметить, что Гитлер тоже не пил спиртного, но если его в Германии кто-то и не любил, то отнюдь не за это. Причина в другом – Рудель был туп, но чрезвычайно амбициозен. Немецкий летчик-истребитель Г. Ралль в плену у англичан жил в одной комнате с Руделем и свое впечатление выразил так: «Хоть я и знал его до этого, я тогда был удивлен, насколько это эгоцентричный человек. Он действительно считал себя великим. Это было малоприятно».[197]
