В первые часы после ареста Рейли обнаруживал завидное самообладание. Шутил даже: «И на старуху бывает…» Он твердо верил в силу Британской империи, которая, как полагал Рейли, не оставит его с доверенными ему тайнами во власти большевиков. Правящие круги Англии любыми способами будут спасать свои тайны. А тут и его, Рейли, спасение. Известие же о фиктивном убийстве, о собственной смерти, подавило Рейли. Такого «хода конем» он не ожидал. Рейли сдался и начал искать собственных путей к спасению. Был только один путь, и Рейли ухватился за него. Он выдал все тайны своих могущественных руководителей, злейших врагов вашей страны. Выдал все, все до конца. Сотрудничество свое предлагал на вечные времена.
С арестом Рейли заканчивается мое участие в «Тресте». Я получил новую фамилию, новые служебные и партийные документы. Тойво Вяхя стал Иваном Петровым. Выплыл я в бухте Дюрсо на Черном море.
Получил и обещанный орден Красного Знамени. Орденов, по-видимому, еще было мало, и номер моего — 1990. Приказ о награждении подписал Михаил Васильевич Фрунзе.
В процессе проверки партийных документов — кажется, это было в 1934 году — возник вопрос: почему я, финн, имею русскую фамилию? Выручили чекисты. Они удостоверили, что моя старая фамилия пока под запретом и новая узаконена. И еще любезно добавляли: «Человек очень преданный и очень храбрый».
Еще в течение нескольких лет В. А. Стырне и А. X. Артузов не забывали меня. Проезжая через Москву, я изредка бывал у них… Однажды в Москве я встретил Паэгле, бывшего начальника Сестрорецкого пограничного отряда, работавшего уже в центральном аппарате. Только теперь от него я узнал о той буре, которую в пограничной среде вызвал мой «арест». Особенно яростно реагировал Бомов. У него, положим, для этого были основания — он предупреждал! Но мой вечно сонный помощник! Он тоже возмущался, на Кольцова наскакивал: «Я бы такого начальника поймал, но он был другом Кольцова. Что я мог. Они бы меня убили».
Для видимости Кольцова «наказали». Отстранили от должности и перевели в город Остров на эстонской границе, тоже комендантом участка. «Сняли» и Паэгле. Он был назначен начальником Особого отдела Балтийского флота.
Поговорили и посмеялись, но веселья я не ощущал. Не такие следы я хотел оставить в той дорогой мне среде… Неужели это действительно навсегда?
Но я ошибался. Не навсегда. Обратное превращение Ивана Петрова в Тойво Вяхя все же произошло. Тридцать восемь лет на это понадобилось…
Петров И. М. (Тойво Вяхя)
Красные финны. Петрозаводск,
1970, с. 101–105; 108–159
с добавлениями автора.
B. В. Куйбышев. Он боролся как ленинец
Жизнь большевика Менжинского — жизнь революционера, борца, воспитавшегося в условиях царского подполья и донесшего вместе со всей партией знамя революции до победы рабочих и крестьян, до эпохи развернутого строительства социализма.
В 1919 году партия поставила товарища Менжинского на боевой пост чекиста. Он стоял на этом посту 15 лет, непрерывно работая в страшном для классового врага боевом органе пролетарской диктатуры.
Весь свой громадный ум, свои обширные знания, свои выдающиеся силы товарищ Менжинский отдал на охрану социалистической революции от внешнего и внутреннего врага. Он боролся как ленинец. Он вскрывал и преследовал троцкизм, как контрреволюционную партию.
Менжинского ненавидели враги пролетариата, но его любили все трудящиеся, и память о нем будет всегда дорога рабочим и колхозникам…
Правда, 1934, 14 мая
C. С. Дзержинская. Мы были дружны
Впервые я близко познакомилась с Вячеславом Рудольфовичем Менжинским осенью 1921 года, когда он вместе с Феликсом Эдмундовичем отдыхал на Южном побережье Крыма. Получив отпуск, я вместе с сыном также приехала к ним.
Вячеслав Рудольфович был тогда начальником Особого отдела и членом Коллегии ВЧК.
В Крыму мы жили в небольшом доме в Чаире, на самом берегу моря. Погода стояла чудесная, и мы с Феликсом Эдмундовичем ежедневно совершали дальние прогулки и катались на лодке в море. Вячеслав Рудольфович гулял мало, по-видимому, он чувствовал себя не очень хорошо. Зато он очень много читал. Помню, что, увидев в моих руках поэму Адама Мицкевича «Пан Тадеуш» на польском языке, он попросил ее у меня и с увлечением прочитал.
Я не имела возможности видеть Вячеслава Рудольфовича на работе, но зато встречалась с ним много раз во время его отдыха. В течение нескольких лет наши семьи жили летом в одной и той же местности под Москвой на даче.
По воскресеньям Феликс Эдмундович и Вячеслав Рудольфович проводили вместе долгие часы в беседах, преимущественно по вопросам, касающимся их общей работы. С 1923 года В. Р. Менжинский работал заместителем председателя ОГПУ.
Вячеслав Рудольфович был человеком огромной эрудиции, знал много иностранных языков. Помню, что в последние годы жизни Феликса Эдмундовича Менжинский изучал японский язык.
Дзержинский чрезвычайно ценил и уважал Вячеслава Рудольфовича, считался с его мнением, дорожил им и постоянно заботился о его здоровье.
Когда в 1925 году В. Р. Менжинский заболел, Феликс Эдмундович 6 июля написал одному из своих помощников следующую записку: «На здоровье и лечение тов. Менжинского надо обратить серьезное внимание. Прошу организовать консилиум по специальности, для того, чтобы наметить лечение, где, при каких условиях, на сколько времени и т. д. О решении консилиума прошу мне сообщить».
Вячеслав Рудольфович был тогда направлен на лечение в Кисловодск. В конце августа приехал туда на лечение также и Феликс Эдмундович, а через две недели и я.
Убедившись, что здоровье Вячеслава Рудольфовича не поправилось еще в достаточной степени, а срок его лечения уже истекал, Дзержинский обратился 25 августа в ЦК РКП(б), с просьбой разрешить продолжить лечение Менжинского до октября. Такое разрешение было получено.
В Кисловодске мы каждый день встречались с Вячеславом Рудольфовичем. Вместе завтракали, обедали, ужинали, отдыхали в садике «Карса», вместе совершали дальние прогулки на машине или лошадях, ездили на Медовый водопад и в другие живописные места. Вячеслав Рудольфович, как и Феликс Эдмундович, очень любил природу, и они вместе любовались прекрасными кавказскими видами.
В. Р. Менжинский глубоко уважал и любил Феликса Эдмундовича и после смерти Дзержинского был достойным продолжателем его дела.
Рассказы о Менжинском,
М… 1969, с. 128–130.
A. А. Поляков. Нам, молодым, посчастливилось работать с Менжинским
Оглядываюсь назад, в полувековую давность, — и передо мной возникает образ обаятельного человека — председателя ОГПУ Вячеслава Рудольфовича Менжинского.
Моя первая встреча с Менжинским состоялась осенью 1925 года, когда вместе с Феликсом Эдмундовичем Дзержинским он возвращался после лечения в Кисловодске. Интересная, доверительная беседа руководителей ОГПУ с северокавказскими чекистами стала для меня путевкой в жизнь. Вячеслав Рудольфович говорил о том, что мы должны постоянно учиться, досконально изучать разные отрасли промышленности. Не отрываясь от чекистской работы, я стал глубже постигать горное дело и геологию. И потом легче было разобраться и разоблачить враждебную деятельность шахтинских вредителей…
Мы, молодые чекисты, обожали Менжинского, ловили каждое слово, перенимали жесты и взгляд, любовались его опрятной внешностью, какой-то необычной мягкостью в движениях, всегда добродушным выражением лица.
Не было в его глазах суровости, они ярко светились, излучали тепло.
Он был одарен особой способностью общения с людьми, легко умел расположить к себе. Враги при нем как-то терялись и готовы были раскрываться, говорить правду. О его допросах — точнее, политических спорах с противниками — ходили легенды. Своей аргументированностью он ошеломлял их.
Мы часто спрашивали себя: «Что это — революционное воспитание или врожденное чувство? Пройти опасную школу революционера-подпольщика, быть всегда начеку, настороженным, и вот остаться на всю жизнь таким простым и обаятельным…» Трудно было понять. Тем более зная его непреклонный характер в борьбе с многочисленными врагами революции на посту члена Коллегии ВЧК, потом председателя ОГПУ.
…И поныне как бы слышу стук пишущей машинки из комнаты секретариата ОГПУ, на которой ловкие пальцы машинистки дробью выбивали пляшущие буквы, и на бумагу ложились слова: «В связи с полным раскаянием… освободить… утверждаю — Менжинский», а на другом листе следовало: «Захваченного… с оружием и взрывчаткой… прибывшего нелегально из-за границы с целью террора и диверсий… расстрелять… согласен — Менжинский».
