В 1999 году Примаков был реальным оппонентом Путина на ближайших президентских выборах: не следует забывать, что последний оказался у власти благодаря ельцинскому окружению, «семье», представлявшей интересы олигархов. Став президентом, Путин не мог не предпринять шаги, которые обозначили бы его независимость от одиозных фигур прошлого правления. Тезис о «равноудалении» олигархов одобрительно восприняла бóльшая часть россиян: в то время Путин вызывал симпатию почти у всех групп населения. Совершенно разные политические и социальные силы связывали с ним свои надежды, и новый лидер не торопился разочаровывать своих избирателей. Усилия Путина по укреплению государственных институтов, преодолению сепаратизма и своеволия губернаторов большинство воспринимало как необходимые шаги к политической стабилизации. Первой акцией, положившей начало конфронтации с бизнесом, оказался разгром медиаимперии В. Гусинского, вторым шагом – борьба с Б. Березовским.
Изначально действия власти в отношении Гусинского и Березовского не считались атаками на бизнес как таковой. Казалось, Кремль стремится только установить контроль над СМИ, для чего и понадобилось отобрать у олигархов принадлежавшие им каналы телевидения. Бóльшая часть общества, в том числе элита, воспринимала происходящее скорее спокойно, хотя момент расставания с профессиональным НТВ для многих был горьким.
Ожидали, что власть в своих притязаниях ограничится лишь захватом СМИ. Однако практически сразу Генеральная прокуратура предъявила претензии В. Потанину – якобы за нарушение закона во время приватизации «Норильского никеля». Потери, понесенные государством по вине Потанина, оценивались в 170 млн. долларов, т. е. в сумму, однажды уже выплаченную им по итогам залогового аукциона.
Первая попытка пересмотра итогов приватизации, точнее, второго ее этапа – залоговых аукционов, не удалась. Начавшаяся общественная дискуссия показала, что население, мало симпатизирующее олигархам, все же не жаждет полного их разорения. В то время еще была сильна так называемая «семья», М. Касьянов и А. Волошин по-прежнему занимали высокие должности при президенте. Путин ограничился тем, что пожурил инициаторов судебного разбирательства, конфликт был улажен, по слухам, за существенно меньшую цену.
Именно в этот момент стало понятно, что методам, применявшимся властью в ходе упомянутых операций, бизнес ничего противопоставить не в состоянии. Указания, идущие в силовые структуры с самого верха иерархии, ни оспорить, ни перекупить было невозможно. Прежде олигархи могли с успехом лоббировать свои интересы на самом высоком уровне. Теперь ситуация изменилась.
Чтобы как-то компенсировать утрату прямого влияния, крупный бизнес, до того предпочитавший «индивидуальные» отношения с Кремлем, решил объединиться в Российском союзе промышленников и предпринимателей (РСПП), где прежде преобладали «красные директора». Бюро правления РСПП стало своего рода элитным клубом, за вступление в который необходимо было заплатить большие деньги. Члены Союза получили возможность встречаться с президентом и премьер-министром, в публичной форме вносить свои предложения по текущим экономическим и политическим вопросам. Многие инициативы Бюро правления РСПП реально повлияли на решения власти, в том числе предложения по банковской реформе (А. Маму т и П. Авен), по налогам и валютному регулированию (К. Бендукидзе), по реформе электроэнергетики (А. Чубайс), по вопросам вступления в ВТО (А. Мордашов).
Беды М. Ходорковского начались с того, что, выступая перед президентом от имени Бюро правления РСПП с докладом о коррупции, он упомянул о «некрасивой» сделке по покупке государственной «Роснефтью» компании «Северная нефть». Подробности истории были хорошо известны. Ходорковский в принципе президенту ничего нового не сказал, однако в ответ Путин недовольно заметил, что Ходорковскому следовало бы подумать о том, что и у него можно многое раскопать. Визиты в Кремль не казались уже особой привилегией и таили в себе определенную опасность.
Тем не менее взаимоотношения бизнеса и власти с 2000 до середины 2003 года можно назвать периодом взаимопонимания и сотрудничества. В это время российский бизнес продемонстрировал заметное повышение активности, стал выходить из тени и поднимать уровень корпоративного управления. В моду вошли законопослушность, финансовая отчетность по US GAAP или МСФО, хорошая деловая репутация. Российские компании начали заявлять о себе на мировых финансовых рынках. Пионерами в этой области стали «Вымпелком», МТС, «Вимм-Билль-Данн». Индексы российского фондового рынка также резко пошли вверх.
Если бы этот этап сотрудничества между бизнесом и властью продолжался и далее, подъем российской экономики оказался бы еще более выразительным. Во всяком случае в 2003—2007 годах при вероятном сохранении высоких цен на нефть (25 долларов за баррель и выше) мотором экономики была бы трансформация экспортных доходов сырьевых компаний в рост спроса на внутреннем рынке, в увеличение накоплений, активов банков и иных финансовых институтов, кредитов, займов и инвестиций компаний из собственных средств. Монетизация экономики за 1998—2003 годы выросла с 14 до 25%. Если брать в расчет доллары – до 35%. Резерв роста составляет по меньшей мере 80–100%, т. е. 45—65 процентных пунктов, что есть норма для рыночной экономики. При годовой инфляции 6–10% этого резерва хватило бы на стимулирование роста экономики как минимум еще на 3–4 года (с темпом 7–10% в год). По истечении указанного срока в действие вступили бы иные, более долгосрочные факторы роста, основанные на частной инициативе и повышении радиуса доверия, что привело бы страну к конкурентной рыночной демократии. Государство в этом случае способствовало бы развитию правовых институтов и обеспечивало бы равные условия конкуренции, гражданские права и свободы. Однако к середине 2003 года стало ясно, что власть выбрала другой политический курс.
10. 3. Перелом: дело ЮКОСа
Дело ЮКОСа обозначило переход страны к государственному капитализму, при котором сотрудничество с бизнесом оказалось заменено полным его подчинением государству.
Безусловно, перед Путиным стояли задачи политической стабилизации, укрепления государства и искоренения недостатков переходной адаптационной модели экономики. Именно эти обстоятельства вынесены в официальное обоснование атаки на ЮКОС: следует преодолеть теневую экономику, поставить как богатых, так и бедных в равные условия перед законом, положить конец коррумпированию бизнесом чиновников и депутатов. Начинать борьбу с коррупцией следовало с того, кто больше всех выделялся, более других демонстрировал собственную независимость. Напомню, что на тот момент контроль над СМИ был уже установлен, послушность парламента и губернаторов обеспечена. Накануне новых выборов власти было необходимо предпринять меры, которые встретили бы поддержку избирателей, например, ударить по тем, к кому население относилось враждебно. «Спецоперация», казалось, была продуманной, риск вполне оправданным. Другое дело, что реализация плана не всегда приводит к поставленным целям, последствия зачастую оказываются непредсказуемыми, смысл акции меняется, тщательно скрываемые мотивы обнаруживают себя. В данном случае выяснилось, что истинные цели борьбы с ЮКОСом состоят в подчинении бизнеса бюрократии, в усилении уже не столько государства, сколько власти бюрократии над бизнесом и обществом, в переделе собственности в пользу послушных власти компаний и олигархов.
О деле ЮКОСа столько говорили и писали, что кажется излишним восстанавливать здесь хронику событий. Важнее сделать выводы и извлечь надлежащие уроки. Негативная сторона рассматриваемого процесса, на мой взгляд, состоит не столько в том, что инициаторы атаки имели корыстные цели, уничтожили одну из самых преуспевающих российских компаний, что российское правосудие оказалось избирательным: выдернуть одного, чтобы нагнать страху на всех, – в конце концов с кого-то начинать надо.
Самое главное – методы. Силовы методы, откровенно беззастенчивые, незаконные, едва прикрытые юридическим флером, нацеленные на устрашение, на демонстрацию всесилия власти.
Предъявленные обвинения, на мой взгляд, большей частью абсолютно несостоятельны. Сначала я высказывался осторожно, полгая, что Генпрокуратура не все козыри выложила сразу. Надо сказать, что и она до поры вела себя иначе: еще в апреле 2003 года в письме Путину В. Устинов сообщал, что «оснований для реагирования Генеральной прокуратуры не имеется» (Московский комсомолец. 2003. 31 июля). Но затем ее позиция круто изменилась, и уже Путин утверждал, что он был против этой кампании, но генпрокурор настоял: «Либо Ходорковский, либо я».
Обвинения против М. Ходорковского и П. Лебедева выдвинуты по факту присвоения акций компании «Апатит» и невыполнения обязательств по инвестиционному конкурсу 1994 года. Как экономист, я могу сказать, что эти обвинения не выдерживают никакой критики. Даже если учесть, что компания вовремя не погасила платежи по инвестиционным обязательствам, эффективность работы предприятия не вызывает ни малейших сомнений: «Апатит» и сейчас производит 80% апатитового концентрата в стране. Аргументы обвинению предложил В. Кантор, хозяин ОАО «Акрон», крупнейшего производителя минеральных удобрений, стремившийся дешевле покупать сырье и потребовавший наказать «Апатит» за монополизм. Разбирательство в суде не подтвердило это обвинение, хотя замечу: предприятие вряд ли могло стать успешным монополистом, если бы его «обокрали». Вариант не прошел. Тогда и возникла идея отобрать у компании ее собственность. Руководитель «Апатита», привлеченный в качестве свидетеля обвинения против Ходорковского и Лебедева, на суде, по сути, свидетельствовал в их пользу, как и бывший в то время губернатором Мурманской области В. Комаров. Кстати, ни один из победителей 261-го инвестиционного конкурса, в рамках которого «Апатит» достался Ходорковскому, своих обязательств так и не выполнил. Между тем обвинения предъявлены были только ему.
