Позднетюдоровская и раннестюартовская эпоха стала периодом изменений самого английского юридического сообщества: традиционные устоявшиеся границы юрисдикции между судами цивильного и общего права были оспорены, что, в свою очередь, становилось причиной как открытого институционального конфликта, так и обширной политико-правовой дискуссии. По мере своего разворачивания конфликт между двумя корпорациями перестал быть профессиональным конфликтом и приобрел публичное измерение, затронув, в конечном итоге, вопросы об основаниях и пределах власти английского монарха2. Обе корпорации претендовали на то, что именно их правовая система является подлинно национальной – в более узком «англоцентричном» или более широком «британском» смысле.
По мере своего развития конфликт изменял облик самих корпораций. Специфические факторы и явления, конституировавшие оба юридических сообщества, не просто приобрели свою наиболее четко выраженную форму, но стали предметом рефлексии (пусть даже весьма частичной) со стороны самих современников – участников конфликта.
Столкновение двух юридических корпораций в раннестюартовской Англии представляло собой многоуровневое комплексное явление, для более глубокого понимания которого историк вынужден обращаться к разнообразным методам исследования. Одним из эффективных подходов к изучению данной проблематики является дискурс-анализ.
На социальном уровне, благодаря лингвистическим репрезентациям, дискурсивные практики могут в процессе диалога влиять на формирование групп, устанавливать или разрушать отношения власти и соподчинения между социальными, профессиональными, этническими и гендерными группами. Дискурсивный подход позволяет проследить и проанализировать связь между языковыми средствами, риторическими приемами, формами коммуникации, способами аргументации и ведения полемики – то есть конкретными лингвистическими практиками – и трансформацией политических и административных структур3.
Р. Брубейкер и Ф. Купер справедливо предлагают разделять идентичности на так называемые «сильные» и «слабые»4. «Сильные» формы идентичности основаны на фундаментальной и долговременной самоидентификации, в то время как «слабые» характеризуются подвижностью, сложностью, часто недолговечностью, а также во многом определяются конкретным социальным и историческим контекстом. Формирование «слабых» идентичностей и связанных с ними дискурсов обусловлено множественностью факторов (нормативными, экономическими, правовыми и иными практиками)5. В зависимости от социального контекста набор этих факторов и степень их воздействия меняются, что сказывается на развитии данной идентичности или, напротив, ведет к ее «растворению».
Эволюция двух социопрофессиональных групп – английских цивилистов и юристов общего права – пример взаимодействия подобного рода «слабых» идентичностей. Обе группы к началу XVII столетия уже имели длительную историю, в которой, как и в истории формирования любой группы, можно выделить несколько этапов. Во-первых, это процесс непосредственного формирования исходной общности6, которая является основой для развития любой идентичности; во-вторых, институциализация этой общности, то есть взаимодействие с уже существующими институтами или формирование новых; в-третьих, адаптация – трансформация внутригрупповых норм под воздействием внешних факторов, и, наконец, интеллектуализация (механизмы конструирования коллективной памяти, формирование собственного дискурса)7 Эти этапы могут быть пройдены общностью последовательно, однако в большинстве случаев можно говорить о параллельном прохождении двух или нескольких этапов (например, адаптации и интеллектуализации). Формирование социопрофессиональной общности, как правило, продолжается по мере взаимодействия с разнообразными институтами, структурами и группами, а интеллектуализация нередко сопровождается институциональной конкуренцией с другими фигурантами социопрофессионального поля.
Обе английских юридический корпорации прошли длительный этап институциализации, растянувшийся на несколько столетий.
Общее право изначально воспринималась самими судьями не столько как комплекс идей и установок, сколько как практика или своего рода техника. Общее право, как гласило определение, которое Эдвард Кок дал, основываясь на средневековой традиции, есть искусственный (artificial)8 разум. Уильям Фулбек давал иную формулировку: «общее право есть обычная практика или общее для всех суждение» (common law is common use or common reason»9 Термин «reason» в данном контексте означал не врожденную естественную мыслительную способность, а логику принятия решений, комплекс знаний и умение их применять. А потому неизменность основ общего права парадоксальным образом сочеталась с динамикой их непрекращавшегося воспроизведения и применения в конкретных условиях единичного прецедента. Однако право, понятое как практика и не имеющее четко очерченной теоретической основы, могло стать «осязаемым» и реализоваться лишь через систему конкретных институтов. При этом, будучи результатом развития английского неписаного права, оно могло реализоваться лишь в Англии и лишь в английской институциональной системе (или в условиях экспорта этой системы). Здесь также кроется объяснение тому, почему большая часть исследовательской традиции истории общего права, начиная с Кока и Блэкстона, использует «институциональную схему» организации и систематизации материала как наиболее выигрышную. С точки зрения теоретиков общего права, система судебных институтов и была системой административной, а сами юристы не только вершили правосудие, но и разделяли функцию упорядочения общества, которая являлась преимущественной характеристикой власти короны.
Четыре судебных инна (подворья) – Линкольнз Инн, Грейз Инн, Миддл Темпл и Иннер Темпл были местом совместного обитания и одновременно обучения юристов общего права – единственным местом и единственными корпорациями, в которых возможно было овладеть основами данной юридической системы. Примечательно, что инны, снискавшие репутацию «английского юридического университета», не были в строгом смысле корпорацией в средневековом значении: их статус не был подтвержден королевской хартией, а внутренняя организация регулировалась серией статутов и ордонансов, издаваемых членами инна. Поэтому, несмотря на востребованность и престиж самой юридической профессии, статус иннов формально не был сравним со статусом и соответствующими привилегиями университетских корпораций.
По приблизительным оценкам население иннов на протяжении XVI – первой четверти XVII в. составляло от 700 до 1000 человек, среди которых были представлены разнообразные возрастные группы и профессиональные категории – от студентов, едва приступивших к обучению, до практикующих барристеров. В иннах также могли обитать учителя, обучавшие предметам, не связанным с юридической профессией (риторике, танцам, фехтованию) и размещались слуги. Часть членов корпорации юристов общего права обитала вне иннов: высокопоставленные судьи имели собственные дома, сержанты (элита барристеров) обитали в «сержантском инне». Предполагалось, что кроме так называемых «чтений» и учебных судебных процессов, составлявших преимущественные формы обучения в иннах, студенты присутствовали на заседаниях Вестминстерских судов, таким образом сразу же начиная практическое знакомство с профессией.
Длительный процесс подготовки судей общего права, требовавший вовлечения в практическую деятельность судебных институтов, объем и специфика изучаемого материала в каком-то смысле «замыкали» их внутри собственной институциональной системы. Детализация общего права, оформление процессуальных норм и быстрое увеличения спектра прецедентов, а также увеличение числа судей и клерков сопровождалось расширением и специализацией судебных институтов как на центральном, так и на локальном уровне. В то же время сами инны отнюдь не были закрытыми общинами монастырского типа: напротив, они были местом активной социальной и культурной активности; многочисленные и тесные связи, в том числе и патронатные, обеспечивали постоянный контакт иннов с двором и парламентом, особенно с палатой Общин10. Парламентская и придворная карьера была достаточно обычной для тех, кто обучался в судебных иннах, что, насколько можно предположить, в глазах юристов общего права делало институты, не являвшиеся судами общего права, вовлеченными в орбиту их деятельности. Отсюда следовала убежденность в том, что для административных, консилиарных или репрезентативных институтов являются нормативными тот же самый стиль мышления и те представления, которые формировались в судебных иннах и Вестминстерских судах.
