Уже после 8-го класса я ездила пионервожатой в лагеря, зарабатывала. За две смены, я помню, получила 320 рублей. В 1941 году я закончила 9-й класс и опять поехала в лагерь работать. В воскресенье 22 июня был прекрасный день. Все ничего, и вдруг начальник лагеря в восемь часов утра на линейке объявляет: «Война». Когда была война с финнами, у меня еще папа жив был, я ходила в военкомат, просила, чтобы меня тоже взяли на фронт. А мне еще 16 лет не было! Меня спрашивают: «А что ты умеешь?» — а я говорю: «Я знаю хорошо азбуку Морзе, я «Ворошиловский стрелок». Они посмеялись и говорят: «Вот подрастешь — тогда и пойдешь. Но если войны не будет — выйдешь за военного замуж и будешь с военным».
29 июня я уже в город поехала — и сразу же в военкомат. Меня опять спросили, что и как. Я им опять объясняю, что я «Ворошиловский стрелок». Мне сказали: «Ну, еще подрасти хотя бы до 18 лет. И не ходи, пожалуйста, нам не мешай». А потом говорят: «Если ты еще хочешь, то можешь медиком пойти». А я этого не знала ничего, честно. Но тогда курсы месячные открылись по оказанию первой помощи на фронте, и я сразу же на эти курсы пошла! Закончила их и в сентябре опять пошла в военкомат. Мне опять сказали: «Не мешай!» В это же время из Ижевска в Малую Пургу перевели пединститут. Ну, я подумала и пошла в институт сдавать экзамены. Я сдала, потому что никого и студентов-то не было — всю молодежь позабирали. Так я стала учиться в пединституте. Первый курс закончила в 42-м году, мне уже было 18 лет. Я опять иду в военкомат, но они подумали и говорят: «Пока женщины нам не нужны». Вот так вот! С института нас послали в колхоз. Там два месяца от зари до зари мы работали. Отработала, думаю: «Никто меня не упрекнет, что я вроде бы сбежала с этой работы», — и сразу в военкомат. Тут, конечно, мне они дали повестку. Брат мой (он моложе меня на полтора года) к этому времени уже погиб. Он сбежал на фронт в 41-м году, его вернули домой, а в 42-м он опять сбежал. Зять мой был политрук батальона: его забрали, и он погиб в феврале, трое малышей его остались. Я боялась маме говорить, что ухожу. Я попросила: «Не говорите маме, что я добровольно ушла в армию, скажите, что призвали меня как активную комсомолку. Иначе маме совсем будет плохо…»
С района призвали много девушек, а нас, городских, только три было: я, моя подруга, которая тоже училась в институте, и еще одна. Мы ушли добровольно, а остальные девчонки — по призыву. Неделю нас везли в эшелоне, и они все время ревели, ревели, ревели! Правда, у них были котомки с пожитками, взятыми из дома. Там у них были и яйца, и мясо, и овощи — всё. А у нас-то ничего! Дали нам на три дня по хлебной карточке хлеб да луковицу… Мы втроем голодные были! Но я не растерялась, я знала, что делать. Я на остановках ходила к военпреду и получала продукты — или селедку, или колбасу, хлеб, сахар, свечи давали нам. Давали и дрова, но у меня в вагоне был уголь. Так что мы ехали в тепле.
И вот привезли нас в Серпухов. Сначала прошли карантин. Ну, думаю, куда меня теперь направят? Оказалось, что это женский запасной стрелковый полк. А я подняла бучу, говорю: «Я не хочу. Меня давайте или в летное, или в танковое». Помню, подошел ко мне капитан небольшого росточка, стал со мной беседовать. А одета я была так: носила шлем летчика и железнодорожный костюм. Он говорит: «Ты как Анка-пулеметчица!» А мы тогда так любили Анку-пулеметчицу из чапаевского фильма-то — это что-то!.. Он говорит: «Так и так, давай осваивай пулемет!» Тут я согласилась. Распределили меня во 2-ю пулеметную роту пулеметного батальона. Командиром полка был пожилой уже подполковник Никулин. Ну, это он для нас в то врем пожилой был — может, сорок с чем-то лет. Нам же всем по 18! Сначала у нас все командиры отделений были молодые ребята. И командир взвода — тоже мужчина, командир роты — тоже мужчина, и старшина — мужчина. Мы, рядовые, — все одни девушки. Наш батальон состоял из двух пулеметных рот (1-я и наша 2-я), роты автоматчиков и взвода ПТР. Жили мы в кирпичном здании бывшего училища на третьем этаже. Нары двухъярусные, и ни света, ни воды, ни тепла — ничего нет. Вот так мы стали в этом доме жить. Трудно было — неописуемо! Физподготовка, строевая, тактика, матчасть… Ой, я вообще не знаю, как всех этих девочек учили! Зима началась, а мы в юбках! На занятиях по тактике где-то по снегу ерзаешь, ерзаешь, всё в снегу. Пока придешь на обед, у тебя все растаяло: юбка мокрая, штаны мокрые, чулки мокрые. Вышел после обеда — все опять замерзло, колом стоит. Пока ты идешь — ляжки в кровь сотрешь! Мороз же — оно застыло, а попробуй, скажи! Если я скажу, то обвинят: «Ты специально это делаешь, чтоб тебе не ходить на занятия». Вот так-то было!
Через месяц мужчин — командиров отделений убрали, и я стала командиром 1-го отделения 1-го взвода. Ровно месяц — и мне уже дали «сикелек» — треугольничек ефрейтора. Через два месяца мне присваивают младшего сержанта и убираются вообще все мужчины, кроме командира взвода. Я уже занимаю пост помкомвзвода. Через три месяца мне опять присваивают звание. Старшина был пожилой мужчина, но и его убирают. И меня ставят старшиной роты. Я, конечно, в слезы, в рев, а кому это покажешь? Думаю, принять сто человек, два взвода: по 48 человек во взводе. Это столько тряпок разных: и трусов, и лифчиков, и всё… Правда, командир, старший лейтенант Горовцев из Ленинграда, меня поддерживал. Он уже был на фронте, был ранен, и вот его прислали. Он был очень хороший человек.
Ну, приняла я роту. Называть меня стали «старшинка». Я, конечно, обращала внимание только на оружие и боеприпасы: это у нас основное, а тряпки — это так. А когда сдавали имущество, оказалось, что не хватает наволочек 80 штук, не хватает лифчиков, не хватает там еще чего-то. А все это вешается на командира, все эти остатки! Ну, выкрутились…
Быстро я стала «отличником учебы». Таких нас было трое: я, Ермакова с 1-го взвода и еще одна. Кроме того, я активно занималась самодеятельностью. Организовала танцы. Но главное — учеба. Пулемет «максим» мы собирали и разбирали вслепую, на скорость… Девки, особенно деревенские, голодные были! Они все-таки привыкли дома кушать много, у них овощей полно. Мы-то, городские, за войну, за 41-й год, привыкли к нормам — нам ничего, а они обычно меняли сахар на лепешечки. Гражданские приходили к части, сахара у них нет — и вот они кусочек сахару меняли на лепешечки, ну вот такая с ладошку лепешечка. Три кусочка — три лепешки. Хоть чуть-чуть сытнее!
К весне 1943-го мы уже где-то 3–4 месяца отзанимались, все познали, сдали, и вот отправка на фронт… А я, конечно, осталась как старшина — готовить новый набор. Опять все сначала…
А в июне — июле у меня был тяжело ранен командир. Когда я приняла оружие, боеприпасы, получилось так, что одна ручная граната была без ручки. Как-то приходит ко мне командир роты Горовцев и говорит: «Старшинка, дай-ка корпус гранаты и ручку». Пять офицеров собрались и решили бросить — сработает она или не сработает. Ушли на то поле, где мы занимались. Командир бросил — не взорвалась она. Ну, постояли-постояли, пождали. Он пошел, поднял ее, только замахнулся снова бросить — она взорвалась, и ему оторвало правую руку.
Нам прислали нового командира роты — Байкова. Этот Байков имел свой мотоцикл, в Москве у него была женщина или жена — не знаю кто, и он обычно вечером уезжал на мотоцикле. Скажет: «Старшина, я всё!» Он мне достал тридцать штук увольнительных — нам их все-таки давали, — и я по увольнительной к Горовцеву каждый день ходила в госпиталь, проверяла. Он был в плохом состоянии. А однажды пришла туда, а мне говорят: «А он хотел повеситься». — «Как повеситься?» — «Бинт привязал к кровати, значит, а сам сошел, бинт натянул…» — «Почему?» Он мне отдал письмо от жены. Он ей написал, что у него нет правой руки, а она от него отказалась. Как он переживал!.. А он жил на частной квартире, и была у него хозяйка Варя, которая работала в кинотеатре вахтером. Муж у нее погиб, она жила с сыном шести лет. Мне тогда самой было 19, а я уже соображала… нельзя дать человеку погибнуть! Я к этой Варе и говорю, что вот так, вот так… Все ей это дело рассказала — думаю, пусть она ходит. Может, он и останется? Раз жена бросила — куда он теперь? Он очень грамотный человек, он был финансист, и, думаю, без правой руки он может преподавать.
И потом вдруг я попадаю на гауптвахту на пять суток! А попала как… Начальником штаба был старший лейтенант Борис Шестерёнкин. Он на два года всего-то старше меня. И вот он стал, как говорится, предъявлять претензии ко мне, без конца ко мне приставать… А я говорю, что шла на фронт не для того, чтоб замуж выходить или любовь какую-то крутить, я воевать пришла! Когда у меня командиром был Горовцев, тот ему все время говорил: «Оставь старшину! Не трогай ее!» При новом командире начштаба распустился совсем, стал без конца ко мне приставать. Я его послала на три буквы. А он мне: «Пять суток». Я развернулась и говорю: «Слушаюсь, пять суток!» Вот и все. Пришла к командиру роты (уже женщины пришли командирами рот): «Пять суток гауптвахты». — «За что? Почему?» А я только: «Возьмите направление», — а сама сняла ремень, сняла погоны, всё уже. Иду в роту и говорю: «Девчонки, берите винтовки — меня вести на гауптвахту». Ну, все как с ума сошли: «Как это? С чего?!» У нас была такая Баранова, и я вот ей говорю: «Пошли». А она в слезы. Я говорю: «Приказ есть приказ. Бери винтовку!» Командир роты сходила к начштаба, взяла у него направление, выписку, и повели меня на гауптвахту. Гауптвахта была в землянке. Привели туда, а там 18 девушек сидят! Две комнаты в землянке, но окна только наверху есть. Вечером писарь мне несет подушку и одеяло. Она сует их вечером мне и говорит: «Шестерёнкин прислал», а я говорю: «Подушку и одеяло отнеси ему назад и скажи, пусть он под жопу себе положит». Я тогда настырная была! 23 августа давали салют — освободили Харьков. В это время Вера Крылова организовала женскую добровольческую бригаду, которая квартировалась в Очаково. Эта Вера Крылова была знаменита — в 41-м году о ней была заметка в «Комсомолке»: «Девушка с зелеными ленточками». Она из окружения вывела батальон, не потеряв ни одного человека. И, конечно, она была принята Сталиным, и по ее инициативе организовали вот эту женскую бригаду. Командир бригады был Александров, она была его заместителем по строевой. Очень красивая девушка! С длинными волосами, косами. В эту бригаду я и попала.
